2. Дочка хозяина Васса и наймит Трохим
Николай Костомаров
Выше было сказано, что у Шпака была единственная дочь. Звали ее Вассою. Ей был уже восемнадцатый год. Это была девица рослая, белокурая, немного курносенькая, что составляет признак красоты у малоруссов. Одевалась она пестро и, по сельскому обиходу, богато: зеленый корсет с красными кисточками, нашитыми по всему корсету, желтая запаска, клетчатая плахта, красные сапожки, на голове двухцветный шелковый платок в виде повязки, из-под которого спадало на спину несколько кос со вплетенными в них лентами разных цветов; на шее нитки кораллов, на груди серебряные крестики и сердечки, в ушах коралловые серьги а пальцы у ней на руках были словно окованы золотыми перстнями и кольцами.
В ее походке, в каждом повороте ее тела виднелось сознание достоинства дочки богатого крестьянина. Васса никогда не ходила на сборища сельской молодежи, ни даже с девушками в хороводы, ни в дружках на свадьбы; и это не потому, чтоб отец ее не пускал: сама она ничего подобного не любила, а с молодыми ребятами не только не вела бесед, но как только какой-нибудь вздумает подъезжать к ней с двусмысленными выходками, Васса, не говоря ему ни слова, повернется спиною и уйдет, а молодец останется в дураках. Во всей слободе находили ее неприступною, гордою, называли даже недоброю, и никто не знал, что в сердце этой чванной дочки богатого мужика уже зародилось чувство любви.
Был у Шпака наймит, по имени Трохим, по прозвищу Яшник, круглый сирота. Родителей потерял он так рано, что и не помнил их. Вскормила его тетка солдатка, женщина очень бедная. Нерадостно прошло детство Трохима. Тетка была баба ворчливая, вечно хныкавшая о своем горе. Да и было отчего. Земли за нею не было. Во дворе с обваленным плетнем стояла хата, близ которой находился погреб: в этом погребе ничего не сберегалось, потому что сберегать было нечего. За двором был небольшой огород, где садились только лук, картофель да подсолнечники, без которых обойтись не может ни одна малороссиянка, ни богатая, ни бедная.
Хлеба солдатке не за что было купить, приходилось его выпрашивать, и ходила она со двора на двор, произнося имя Христово: в одном дворе дадут ей хлебный недоедок, в другом щепотку соли. Если же кто, расщедрившись, даст ей кусок сала, тогда у солдатки – праздник: топилась печь, варились галушки. Трохим по следам тетки ходил также за подаянием с грязным мешком за плечами. Хлеб и вода составляли его обычную пищу. Вкуса в молоке он не знал, а яйца и мясо отведывал разве только на Пасху, когда в виде христовой милостыни дадут ему где-нибудь красное яичко или кусок освященной поросятины.
В тринадцать лет от роду приставила Трохима громада пасти свиней, и за это занятие он получал три рубля в год да, кроме того, два раза в год, весной и осенью, обходил дворы хозяев тех свиней, что пас, и получал подачки. Носил он рубаху с заплатами, а сверху надевал серую ветхую свиту, впрочем, какой-то мужик сжалился над Трохимом и осенью подарил ему изношенный тулупчик своего сына, Трохимова однолетка. Спал Трохим где попало: в поле со своими свиньями, а у тетки в хате ложился на голой земле, подостлавши тулуп и свитку под голову, – постели он не знал, как и тетка не знала. Лет пять исполнял Трохим таким образом должность свинопаса, а тем временем вырастал и становился красавцем: его карие глаза и черные брови заставляли засматриваться на него слободских девушек. Только большая худоба лица тотчас показывала, что детство его протекало неприветливо.
Увидал его однажды Шпак, когда молодец гнал с поля свиней, и подумал про себя богатый мужик: «Какой славный хлопец! Ему бы дать другое дело, а пасти свиней мог бы кто иной, похуже его!» Шпак взял Трохима к себе в наймиты.
Нельзя сказать, чтобы у Шпака положение наймита было Бог знает какое хорошее. Крутой мужик-хозяин часто ворчал на него и упрекал то в лени, то в непослушании, хотя Трохим был не ленив и послушен. Да и сам Шпак был им внутренне доволен, только так уже считал нужным держать наймита в строгости, чтоб тот не зазнавался и ни на минуту не забывал, разницы между собой и своим хозяином. Но Шпак Трохима кормил и одевал, и то ему после того житья, какое переносил Трохим у своей тетки, житье у Шпака показалось ему очень сносным.
Дочь Шпака не так отнеслась к бедному наймиту, как ее родитель. Статность и красота наймита защемили ей сердце. Трохим от природы был сметлив, и умен, и менее чем всякий другой способен был на смелую выходку к дочери своего хозяина. Девушка предупредила его и сама первая сказала ему, что полюбила его. Трохим предался ей всею душою. Они видались по ночам в саду и любезничали. Васса надеялась, что отец, любя ее без ума, согласится отдать ее за Трохима, если только хорошенько упросить-умолить старика. Долго стыдилась Васса и не решалась заговорить с отцом о своей любви. Наконец пришел к Шпаку один раз сосед односелец, и после ухода гостя Шпак говорил дочери:
– Приходил ко мне Павло Дрижак и молвил: «Как бы нам спаровать своих детей? У тебя, – говорит, – дочь, а у меня сын». А я ему в ответ: «Жить с моей дочерью не тебе, а твоему сыну, и с твоим сыном жить не мне, а моей дочери. Спрошу у дочери, как она скажет, так пусть и будет. Коли скажет, что пойдет за твоего сына, так присылай сватов, а скажет, что сын твой ей не по сердцу, тогда не взыщи».
– Я не пойду за Дрижаченка. Я не люблю его, – отрывисто и решительно произнесла Васса.
– Не любишь, – сказал Шпак, – так и разговора больше не будет об этом. Я так и скажу Дрижаку. Я своей дочери силовать не буду, да и мешать ей не стану. За кого она захочет выходить, за того пусть и выходит.
– Так вы, тату, не станете мешать вашей дочери выходить замуж за того, за кого она сама захочет? – сказала Васса.
– Боже сохрани! Большой это грех! – произнес Шпак.
– А если, – сказала Васса, – я захочу идти за нищего, безродного?
– Хм! Как это может статься, чтоб ты пошла за нищего, безродного! Как-таки нищий и безродный посмеет приступить к тебе? Знаю тебя я, дочка! Не то что нищий и безродный – и любой отецкий сын в нашей слободе без опаски не подойдет к тебе. Ты вся в своего батька, – так говорил Шпак.
– Тату! – робко произнесла Васса. – Я полюбила всею душою нашего наймита Трохима и ни за кого не хочу выходить, только за него.
– Дочко! – сказал Шпак. – Что ты шалишь, что батька дразнишь? Не повторяй этого больше. А то, чего доброго, подслушает твои речи наймит и заберет себе в голову не знать что!
– Нет, тату, я не дразню батька, я говорю правду. Люблю Трохима: отдай меня за него; ни за кого другого идти не хочу, – сказала решительно девушка.
Шпак, сидевший до того времени на лавке с палкою в руке, вскочил, стал ходить по светлице, потом остановился и судорожно ударил палкою о помост.
Васса стояла у печки молча, ожидая своей судьбы. У отца сверкнули глаза гневом. Он как будто готовился что-то произнести, но удержался. Постоявши немного времени на одном месте, он опять прошелся по светлице, потом сел на скамью и стал водить концом палки по помосту. Васса все молчала, глядя на отца. Наконец Шпак, силясь казаться спокойным, сказал:
– Что сказано, так тому и быть. Я сказал: за кого сама захочешь, за того и выходи. И опять скажу: силовать тебя, дочка, я не стану. Только теперь я тебя за Трохима не отдам, а отдам, коли Бог даст, после. Пусть твой Трохим наживет себе жупан из синего панского сукна да приедет ко мне со сватами на своем собственном возе, своею собственною лошадью. Тогда я отдам тебя за него. А до той поры пусть не порывается: сегодня же сгоню его со двора. Пусть сюда своего носа не сует!
– Это загадка! – сказала Васса. – Куда какие вы, тату, добрые на словах, а как до дела дойдет, так и вы, я вижу, такие же, как и другие батьки, а может быть, и злее!
– Не тебе наставлять меня, – сказал Шпак рассерженным голосом, – яйца курицу не учат. Ты моя, за кого захочу, за того иди, а против моей воли ты не смеешь!
– Так что же, что я ваша, – сказала Васса с горячностью. – Разве, коли я ваша, так вы меня съесть можете? Ай, тату, тату! Я против воли вашей не пойду, да и как идти: попы венчать не станут без вашего согласия. Только я вам, тату, говорю: не пойду ни за кого, только за одного Трохима. А когда вы за него меня не отдадите, то своей дочери свет завяжете.
– Иди прочь! Не дразни меня! – сказал Шпак. – Отдам тебя за Трохима тогда, когда Трохим приедет ко мне в синем жупане, на своем возе, своею лошадью. Я ж тебе сказал. Чего ж тебе еще! Слово мое непременно. Любишь отца и почитаешь – жди, а не любишь и не почитаешь – иди себе куда хочешь с своим Трохимом. Живите себе у его тетки, нищей солдатки вдовы Орины.
Говоря это, Шпак стучал палкою о помост.
Васса завопила и вышла из светлицы. Ее рыдания раздавались в сенях. Минуты через три за нею вслед вышел и отец. Он прошел мимо нее, умышленно показывая вид, что не замечает ее слез и не обращает на них внимания. Шпак пошел по двору и встретил Трохима, который нес в рабочую хату наколотые щепки.
– Трохим! – сказал хозяин. – Приходи сейчас ко мне в светлицу.
И с этими словами Шпак повернул назад в светлицу и опять прошел мимо плакавшей Вассы, все-таки показывая вид, что не замечает ее.
Сделавши свое дело со щепками, наймит по зову хозяина шел в светлицу, но, встретивши в сенях Вассу, стал расспрашивать, о чем она плачет, как вдруг из дверей светлицы высунул голову Шпак и сурово произнес:
– Трохим, иди сюда!
Вошел Трохим в светлицу. Шпак сказал сухо и отрывисто:
– Ты мне неугоден. Вот тебе твое жалованье за два года с месяцем. Возьми и ступай со двора.
– Куда мне идти? – начал было Трохим. – У меня ни роду, ни племени!..
– А я что же, безродных, бесплеменных содержать должен? – сказал Шпак. – В царскую службу ступай, коли у тебя нет ни роду, ни племени. Там таких и нужно.
– Я не хочу в солдаты, – произнес Трохим.
– Так займись ремеслом каким-нибудь либо торговать начни. Расторгуешься, разживешься, купишь себе лошадь, справишь себе синий жупан из панского сукна, тогда, нарядившись пристойно, ко мне приедешь. Тогда иной почет будет тебе, тогда и за будущего зятя приму. А то рано задумал. У тебя, вижу, губа-то не дура.
Так говорил ему Шпак.
– Как я начну торговать? – заметил Трохим. – Кто даст мне денег на торговлю?
– Не знаю, – сказал Шпак, – это не мое дело, а твое.
Пытался Трохим еще заводить речь с хозяином, но тот перебил его и сказал:
– Ступай себе, разговаривать нечего; когда приедешь в синем жупане, на собственной лошади, тогда поговорим. Теперь что мне с тобой, сермяжником, толковать? Иди отсюда.
Трохим вышел. Васса, стоявшая за дверью в сенях, все слышала. Она бросилась к Трохиму на шею, но грозный отец выглянул из-за дверей и сурово крикнул:
– Васса, иди сюда. Скорее иди. Слушайся отца!
Повиновалась Васса, вошла в светлицу и порывисто промолвила:
– За что вы нас мучите?
– Кого это нас? – злобно усмехаясь, сказал Шпак. – Тебя да еще кого?
– Моего жениха! – твердо произнесла дочь.
– А кто, – спрашивал отец, – кто вас пожаловал в женихи с невестою? Женихом с невестою называется такая пара, что ее родители благословили. А вас какие родители благословляли? Говорил я тебе и Трохиму тоже говорил: когда он разживется, разбогатеет, справит себе синий жупан, лошадь себе купит и приедет ко мне со сватами – вот тогда вы будете жених с невестою.