5. Покараю через сорок лет!

Николай Костомаров

В раздумье ушел от ней Трохим и в тот же день в сумерки направил путь свой туда, куда посылала его невеста.

Взошел Трохим на гору, дошел до Лубков, прошел слободу Лубки, стал входить в лес. Мимо собственной воли стало Трохиму очень-очень страшно. Совесть в нем заговорила. «Суд не узнает, – думал он, – правда; суд уже решил, что купцы сами убились и разбоя никакого не было; на меня никто не положил думки; всех обманули мы, но Бога обмануть невозможно. Бог все видел, как делалось, Бог все знает… Бог знает, что был разбой и разбойник – я. Бог и такое знает, чего еще не сделал человек, а только думал сделать. Бог – такой судья, что от него ничто, ничто не скроется. Бог справедлив. Не только худое дело, и худая думка не останется у Бога без кары».

Никак и ничем не мог Трохим отогнать от себя гнетущей мысли о божием наказании. Чем ближе подходил он к роковому месту, тем страшнее становилось ему. Ночь была безлунная; звезды на небе то закрывались тучами, то сверкали, выступая из-за туч. Была глубокая тишь; листья на деревьях не шевелились. Вот наконец Трохим дошел.

На левой стороне от дороги в ночном полумраке отличил Трохим новый деревянный крест, поставленный на могиле свежей, еще не утоптанной. Воображению преступника стали представляться мертвецы, вылезающие из-под земли: они грозно глядят на него и как будто призывают против него божеское правосудие. Скрепившись, подходит он к могиле; ноги у него подкашиваются. Трохим перекрестился, положил земной поклон и произнес:

– Господи, помилуй! А вы, души праведные, простите меня, вашего убийника.

Вдруг у него в глазах зарябило, сердце застучало. Он не в силах приподняться. Он не понимает, что с ним творится. Ему мерещится Придыбалка: вот он как будто стоит прямо против него и смотрит так насмешливо. Ему представляется синий жупан, представляется и лошадь, запряженная в новый воз; и приходит ему в голову: «Вот если б я не побил купцов, не имел бы ни синего жупана, ни лошади, ни воза, и не увидать бы мне Вассы вовеки!»

Но эту мысль быстро сменяет другая: «Не лучше ли было мне терпеть нищету, оставаться свинарем? Меня б не давило тогда такое горе, что теперь давит: оно тяжелее нищеты». Вслед за тем ему в голову как бы вскакивает опять мысль, противоположная: «Деньги у меня есть, а с деньгами еще деньги будут и прибудут. Люди не знают и не узнают, откуда я их добыл!»

Но эту искусительную мысль тотчас сменила другая: «Да, люди не узнают, так Бог узнает и Бог накажет». Трохим напрасно силится приподняться с земли: глаза у него закрываются; его бросает то в холод, то в жар; на него как будто сон находит, он со сном напрасно борется. Порывается Трохим встать и не может: словно гвоздями прибит он к земле!

И чудится ему: вот-таки будто своими ушами он слышит – из-под земли голос выходит: «Господи, покарай того злодея, что нас побил!» А этому голосу отвечает другой, кто его знает откуда: «Покараю в сорок лет!» [В народной редакции легенды: «Господи, Господи! Побий того злочинця, що нас побив!» Ответ: «Поб’ю у сорок літ» (прим. авт.).]. И потом – нет ничего!

Трохиму как будто стало легче, его члены раздвигаются, он открывает глаза; но его глаза приковываются к могиле, и Трохиму опять страшно. Кажется, вот-вот из-под земли два мертвеца вылезут. Вдруг Трохим будто не своею силою сорвался с места и бросился во всю прыть назад по дороге, а ему чудится, что за ним кто-то гонится, кто-то бежит такими тяжелыми шагами, что земля гудит, что этот кто-то бросает за ним вслед огромные деревья, хочет попасть в Трохима. Бежал Трохим без отдыха и без оглядки, пока не выбежал из леса в поле. Далее бежать он был не в силах и упал на землю.

В эту минуту никак нельзя было уверить Трохима, что с ним на самом деле не было того, что ему представилось. Спустя несколько минут он встал и пошел медленнее; вместо страха ему под сердце подступила томительная тоска.

Прошедши слободу Лубки, Трохим наткнулся на человека, идущего насупротив его. Трохим пригляделся и узнал Придыбалку.

– Ты что тут шляешься? – спрашивает его Придыбалка. – Зачем сюда забрел в такую пору? Отвечай, да смотри: говори правду. Не думай обмануть меня. Не выдумывай ничего. Слышь: правду говори. Меня ты не обманешь.

Трохиму показалось, что этот загадочный человек спрашивает его о том, что уже знает, и спрашивает только для того, чтоб его выпытать: будет ли он ему лгать или откроет правду. Не мог Трохимов язык пошевелиться, чтобы лгать перед наставником и благодетелем. Трохим отвечал:

– Я ходил на могилу убитых.

– Зачем? – спросил Придыбалка.

– Хотел узнать: не привидится ли мне чего-нибудь, не откроется ли мне, будет ли мне кара от Бога, – говорил Трохим.

– Дурень ты великий! – сказал Придыбалка. – Не умеешь держать языка за зубами. Проболтался бабе или девке, а тебе наплели бабьих россказней, а ты, дурень, всему веришь и делаешь глупости. Так доболтаешься до беды. Ах ты, дурень, дурень! Недоволен ты, видно, что все так хорошо сложилось для твоей пользы. Ты своим дурацким языком все испортишь: и себя самого погубишь своею дуростью, и меня подведешь. Попадешься в беду да на меня всю главную вину сложишь: я тебя искусил, я тебя на злое научил, подбил! Вы все такие, ледачие, сами заплатить готовы злом за добро, что вам сделаешь. Ну, рассказывай, дурень, что там тебе на могиле привиделось.

Рассказал ему Трохим все, что ему представлялось.

– Дурень и еще дурень! – воскликнул Придыбалка и расхохотался. – Тебе со страху пригрезилось. Ты и в самом деле подумал, что мертвецы с Богом разговаривали! Куда уж им разговаривать, когда ты хватил их по головам дубиною так, что и череп проломал и мозги вывернул.

– А душа? – сказал Трохим. – Недаром же говорят, что у человека не то, что у скотины или у какой-нибудь твари, душа есть. Когда человек умрет, его душа отлетит к Богу, и Бог будет судить ее за грехи.

– Бабы это все наплели! – сказал Придыбалка. – Никакой души у тебя нет и не было, и никуда она не отлетит. Что человек, что зверь, что птица, что рыба, что червяк – все одинаково поживет на свете, и умрет, и согниет, и нет его больше.

– Как можно? – говорил Трохим. – Человек тварь крещеная: оттого у него и душа есть. Батюшка говорит, что все мы после нашей смерти будем жить на том свете; праведные души в рай пойдут, а грешные в пекле мучиться будут за худые дела. Батюшка так говорит, а он все знает, что и как написано.

– Ах, простота, простота! – сказал Придыбалка. – Всему верит, что ему ни скажут. Да ведь батюшки нарочно так выдумывают, чтоб на вас туман напускать да вас обирать; вы боялись бы на том свете пекла, а батюшки за молебны да за панихиды с вас деньги станут брать.

Удивился Трохим таким речам. Подобного он еще не слыхал.

– Значит, – спрашивал он у Придыбалки, – по-твоему так: души у человека нет, и кто умер – тому уж не жить?

– Не будет тот больше жить, кто умрет! – объяснил ему Придыбалка. – Коли батюшки знают такое место, где живут те, что померли на этом свете, – пусть вам покажут такое место.

– Про то Бог знает! – сказал Трохим. – А мне сдается: не может быть так, чтоб человек как умрет, так душа его не жила бы на том свете у Бога! Нас всех будет судить Бог; и меня он станет судить за мое лихое дело. Вот я и боюсь страшного суда его, и на муку вечную в пекло меня Бог осудит.

– Почему ты знаешь, что есть на свете какой-то Бог? Я об этом тебя уже раз спрашивал; и теперь опять спрашиваю. Видал ты этого Бога? Покажи ты мне его, дай поглядеть на твоего Бога, – смеясь, говорил Придыбалка.

– Люди умные говорят про него, а я что? – сказал Трохим. – Я прост человек. Попы – люди письменные, ученые; они про то знают и нас, дурней, учат, над попами есть архиереи, те еще умнее попов, а над архиереями, сказывают, есть старшой, папа Рим называется, – тот, говорят, Бога видит и с самим Богом разговаривает.

– Все вздор, все глупые бабы такое болтают, – сказал Придыбалка. – Никто Бога не видал, никто с Богом не разговаривал, потому что Бога на свете нет и никогда не было. Нынче умные люди не верят ни в Бога, ни в дьявола, ни рая по смерти не дожидают, ни муки в пекле не боятся, только говорить о том не смеют.

– Коли Бога нет, как ты говоришь, так кто ж это сотворил свет весь? – спрашивал озадаченный Трохим.

– Само себя все сотворило! – отвечал Придыбалка. – Все, что ты видишь кругом себя: небо, солнце, звезды, всякая тварь на земле и в воде, всякая рослина в поле – все это называется природа, все это сталось само собою, безо всякого Бога, так-таки само себе сложилось. Ты думаешь, все, что вам рассказывают про Бога, думаешь, они и на самом деле верят, что есть Бог? Нет, Трохим. Они знают правду, знают, что Бога нет, да вам этой правды не сказывают для того, чтоб вы были все дурнями, ничего не ведали, ни об чем не судили и верили бы всему, что вам скажут, и делали бы то, что вам велят. Вот они и закон такой написали, чтоб вам во вред был, и обдуривают вас: говорят вам, будто сам Бог дал такой закон. Смекни, брат Трохим, откуда взялся этот Бог, что ты его так боишься? Никто того Бога не видал, никто не знал и не знает, хоть и говорят, будто он есть где-то.

– Стало быть, и суда от Бога нам не будет за наши худые дела? – спрашивал Трохим.

– Конечно, не будет, – отвечал Придыбалка. – Кому судить, коли бога нет. Да и как тебя судить, когда тебя на свете не будет.

Трохим не нашелся, что на это сказать. Молча шли они оба вместе. Приближаясь к Мандрикам, Придыбалка возобновил беседу и говорил:

– Вы все боитесь суда за злые дела. А какие такие злые дела и почему они злы – того не знаете. Волк задерет овцу, кошка задерет птичку. Что, это разве не злые дела? А если злые, то, стало быть, и волков, и кошек, и всякого лютого зверя будет судить Бог? Как ты скажешь?

– Не знаю, – отвечал Трохим, – наш дьячок как-то раз говорил, что на страшном суде волк принесет в зубах кость того барана, что когда-то задрал, и Бог будет его судить.

Придыбалка сказал:

– Волк скажет Богу: «Мне есть захотелось, оттого я задрал овцу. Зачем ты, Боже, создал меня такого, что я не могу есть травы, а ем только мясо? Коли мне овец не драть, так с голода пропадать». И тебя если б стал Бог спрашивать: «Зачем ты купцов побил?..» А ты бы тому Богу в ответ сказал:

«Зачем, Боже, сотворил меня бедняком? Коли б я бедняком не был, я б и купцов не побивал. А то я вижу: другие люди женятся, и мне захотелось жениться; но другие люди живут в добре и холе, и за них девушки идут, а я живу в нищенстве, и за меня, через мою бедность, девушки не отдали. Вольно было тебе, Господи Боже, создавать меня бедняком! Мне тоже, как и всякому другому, хочется хорошо пожить. А чтоб хорошо пожить – нужны деньги, нужно платье, нужна лошадь и много чего еще нужно. У других людей все это есть, а у меня нет. Даром никто не дает, купить не за что, а жить хочется. Вот я пошел и побил купцов: затем их побил, чтоб набрать себе такого, чего нужно для житья хорошего. Зачем, Боже, сотворил меня таким, что я должен делать тебе неугодное? Когда меня ты сотворил, то знал, что я буду худое делать: ты бы лучше меня совсем не творил!»

Это я тебе, Трохим, только для примера говорю, как бы ты отвечал перед Богом, если бы тебя стал Бог судить; но Бога нет, и судить тебя некому будет, и говорить тебе так не придется. Поживешь, поживешь, потом умрешь и согниешь в земле. Вот и весь конец тебе. И всем тот же конец. Одни дурни думают о Боге и боятся суда его. Умные люди о такой чепухе не помышляют и стараются только о том, как бы на этом свете повеселее пожить.

Не привык Трохим прежде размышлять, а слепо держался детских представлений; не в силах он был, однако, защищать их, когда Придыбалка принялся их разбивать. В Трохимовой голове возник какой-то туман.