7. Сватовство Трохима

Николай Костомаров

Чрез несколько дней после того одежа, обувь и белье для Трохима было все готово. Придыбалка купил ему воз и лошадь. Запрягли лошадь в воз, сели на воз двое сватов, Негляд и сапожник; с ними сел Трохим, одевшись в свой новый длиннополый сюртук. Поехали к Шпаку. Трохим соскочил с воза и отворил ворота во двор. Цепная собака, завидя чужих, рвалась на длинной веревке, по которой скользило кольцо ее цепи. Васса с наймичкою стояла тогда на пороге рабочей хаты. Она ждала гостей, но отца не предупредила.

После того как Шпак прогнал со двора Трохима, Васса ни разу не дала отцу повода заметить, что встречалась где-нибудь с ним, а сам Шпак не напоминал о нем дочери: он надеялся, что время все исцелит и Васса, без всяких усилий со стороны родителя, перестанет тосковать о Трохиме. И вот, когда Шпак, надевши очки, готовился читать в «Четьи-минеях» житие Саввы Дорофея, послышался стук колес въезжавшего на двор воза.

Закрывши очки и положивши книгу, Шпак бросился отворять дверь светлицы, и вдруг перед ним является Негляд с хлебом в руках. Помолившись к образам, Негляд начал произносить речь, которую при сватаньи по обычаю произносят малоруссы: как молодой князь ездил на охоту, как гонялся за лисицею и потерял ее след, как потом след пропавшего зверя нашелся и довел их до двора хозяина. Говоря о князе, Негляд указал пальцем на Трохима, но Шпак несколько секунд не мог узнать, кто таков был этот названный князь в синем жупане: до того Шпак был далек предполагать, чтоб его бывший наймит мог так скоро явиться к нему в качестве жениха и притом в таком одеянии. Только тогда, когда Негляд назвал жениха по имени, Шпак дрогнул и побледнел, а Трохим, поклонившись до земли, сказал:

– Вы обещали отдать за меня Вассу Денисовну, когда я приеду на своем возе, собственною лошадью, в синем жупане. Я так приехал, как велели.

– А где ты взял синий жупан? – спрашивал Шпак. – Украл или, может быть, купца на дороге убил да у него из товара сукна взял?

Невольно дрогнул Трохим. Такую речь впору было бы Шпаку произнести, если б он сидел в лесу за Лубками, когда Трохим расправился с офенями. Шпак продолжал:

– Вот я покажу тебе свою дочь. Я тебя в земскую полицию отправлю; пусть доищутся, где ты достал жупан и лошадь.

– Не говорите так, – сказал Негляд. – Не кладите на свою душу греха, а на свою семью позору. Трохим беден, да честен. Мы знаем, откуда он добыл себе жупан, и воз, и лошадь. Нашлись добрые люди, дали ему взаймы денег, на эти деньги он себе все справил.

– Как это может статься? – сказал Шпак. – Какой дурак даст денег такому оборванцу?

– Не все такие, что дают деньги только ради своей наживы, – сказал Негляд. – Есть на свете и такие добрые люди, что бедному человеку помогают в нужде.

– Эти добрые люди, – сказал Шпак, – верно, дали ему денег, надеясь получить их от меня, когда успеют одурачить и сделать тестем этого голодранца. Скажите, какие это добрые люди в мой карман заглядывают?

– Не тревожься, Денис Савельевич, – сказал Негляд, – никто в твой карман не заглядывает. Ты прогнал Трохима от себя за то, что дочь твоя полюбила его; он, бедный, хотел с горя утопиться, но по Божией воле спас его от смерти добрый человек, Фетис Борисович. Этот Фетис Борисович и денег ему дал. Не бойся, Денис Савельевич, он с тебя этих денег править не будет. Твой зять, когда разживется, сам ему заплатит, а не то барин за него отдаст, а не изволит барин отдать и с твоего зятя получить нельзя будет, все-таки с тебя Фетис Борисович их не потребует. Бог наградит его за доброе дело, что человека от напрасной смерти спас!

– Кто такой этот Фетис Борисович? – спросил Шпак.

– Тот, что у барина в садовничьей живет, – сказал Негляд. – Кто он таков – Бог его знает, а в слободе зовут его Придыбалкою.

– Я отлыгаться не стану, – сказал Шпак. – Говорил я этому голодранцу, что тогда не стану перечить своей дочери выходить за него, когда он приедет ко мне на своем возе, собственною лошадью, одетым в синем жупане. Не отпираюсь. Я так сказал. Только уж коли Фетис Борисович нашелся ему таким благодетелем, так подобало бы ему придти ко мне и со мной повести об этом деле разговор.

– Он придет, как вы дадите согласие, – отвечал Негляд.

– Я спрошусь у барина, – сказал Шпак. – Покойный барин – царство ему небесное! – обещал вольную моей дочери вместе с тем, кто будет ее мужем, а моим зятем. Он велел тогда придти к его сыну. Нельзя мне не сходить к молодому барину.

– Хорошее дело, Денис Савельевич, – сказал Негляд, – барская воля всему голова. Только нам, сватам, вы должны сказать: согласны ли отдать дочь свою, и жениху тоже объявите, вот он перед вами!

– Позову дочку, – сказал Шпак. – Сама она пусть скажет. Я ее ни в чем не силую.

Он вышел и через две минуты опять вошел в светлицу вместе с Вассою.

– Васса, – сказал отец, – сватают тебя за Трохима… Господа сваты! Как бишь вы его величаете?

– Семеновича, – сказал сапожник.

– За Трохима Семеновича, – продолжал Шпак. – Желаешь ли идти за него замуж?

– Желаю, тато! – сказала Васса.

– Слышите, господа сваты, – сказал тогда Шпак. – Ее добрая воля: сама вам объявила. Я ей не перечу; спрошу только барина, потому что я из барской воли не выхожу.

Явились на стол водка, пироги, колбасы. Стал хозяин угощать гостей. В это время двери отворились и в светлицу вошел Придыбалка.

– Денису Савельевичу сто лет здравствовать, – сказал он входя. – Хлеб-соль добрым людям и горилка. У вас, вижу, на лад пошло.

Шпак пригласил нового гостя к беседе, хотя смотрел на него недоверчиво. Придыбалка не допустил Шпака делать подходы к делу, и сам первый завел речь о Трохиме, занес Шпаку турусы на колесах о том, как Трохим хотел утопиться, а он, случайно вышедши со двора, увидал это и остановил парня, как потом дал Трохиму денег взаймы, чтоб справил себе жупан, воз и лошадь.

– А тебе, Денис Савельевич, – прибавил он, – надобно непременно сходить к барину. И я буду при барине, когда ты придешь к нему.

Шпак, выпроводивши гостей, надел на себя новую свитку светло-синего сукна, которую надевал не более трех или четырех раз в год, и вышел из дома.