[A]

Г.Ф.Квитка-Основьяненко

Посвящается почтенному неизвестному, отнесшемуся ко мне письмом из м. Немирова 2-го мая 1840 года

Еще только лишь выучился я порядочно читать и понял, что за важная вещь «книга», как уже имел сильное и непреодолимое желание самому быть сочинителем. Как это знатно! И какая потеха: «Сочинение Евстратия Мякушкина». А? Это одно бесценно. А как удосужишься и будешь иметь терпение да отваляешь четыре части, и на каждой стоит моя фамилия… тьфу ты пропасть! Сколько славы!.. Книга пошла по свету, во всех книжных лавках, во всех концах России, у ходебщиков, везде, везде… «Кто этот господин?» – «Это Мякушкин», – «Ах, не сочинитель ли?» – «Точно так-с». – «Сочинитель, сочинитель… видели ли вы сочинителя когда-либо?.. Вот он пошел, в темном фраке…»

Чудесное дело быть сочинителем, если не более, так хотя и четырех частей чего-нибудь! Особо еще, если имя мое, по благосклонности наборщика, поставлено на книге отличными, курьезными, египетскими, плоскими, выпуклыми и т[ому] под[обными] необыкновенными литерами… Это заглядение! И всякий читающий увидит мною сочиненную книгу, прочтет ли ее или нет – что за дело! Но имя мое непременно уже прочтет. Весь читающий свет прочтет… Каково?..

Вот самая лестная награда сочинителю за все его издержки на бумагу и время употребленное для писания! Соч[инителя] кн[иги], хотя бы и в одном томе, равнит слава с завоевателем, основателем царств, городов, открывателем новых земель, потому, потому-то им[я] его так же бессмертно и так же останется, пока не истреблятся типографские чернила и больше… [нрзб.] что, кажется, никогда не будет.

Этой-то славы, как сказано выше, жаждал я очень давно и, бывало, удалясь от всех занятий, уединясь от всех людей, сошью кипу бумаги, чтобы достало на четыре части, сяду и оставив место для заглавия, которое придумал бы после, надпишу четко и ясно: «Часть 1-а. Сочинение Евстратия Мякушкина; Часть 2-я. Сочинение Евстратия Мякушкина…» и так далее до четырех. А подчас, когда заберет умничанье, то и до двенадцати доходил. Со мной прошу не шутить.

Положив основание своему сочинению, полный восторга хожу, выезжаю и, возвратись к своему литературному столу, с наслаждением поглядываю на разложенные по столу листы сочинения. В ту пору жена и не думай подходить ко мне, хотя бы с самонежнейшими ласками: все оставляю без внимания. Бегают около меня дети и я, трепля каждого по одиночке, мечтаю свое и приговариваю: «Сочинение Евстратия Мякушкина, часть 1-я… славный мальчик», «Сочинение Евстратия Мякушкина, часть 2-я… резвая девочка» и так далее.

Насладясь удовольствием ежедневного воззрения на материалы к моим сочинениям, надобно было приступить к придуманию заглавия. Это дело не мудреное, придумаю на досуге, но вот задача: о чем писать. Свою жизнь? Я еще молод, немного со мною произошло, родился, учился, считался на службе, женился, имею детей… Кратко, обыкновенно.

Сочинить роман? Хорошо. Вот я и принялся обдумывать… Плохо. Конец есть, но начала и середины не могу сочинить, а четвертую часть неловко печатать без трех первых. Или катнуть повесть? Но что же? Небольшая книжонка будет. Что делать с тремя прочими тетрадями?

Путешествие? Но я не бывал в дальних дорогах и не знаю дорожных обыкновений. Разве собрать все подающиеся ко мне от приказчика записки по хозяйству и напечатать? Но я их и сам не читаю, кто же другой станет читать их. Они же не моего сочинения. Не хочу пользоваться чужою славою.

Очерки?.. Но опять чего? Столько очерков всему, что мне не осталось о чем и говорить. Притом же очерки все будут очерки, а существенно ничего. Оно, конечно, можно бы и на шутку подняться, бумага востерпит; сказать очерки здешнего хлебопашества, ее начать, продолжать и кончить все собою: как я первый раз увидел поле, работы полевые, растущий хлеб, что я мыслил, чувствовал тогда, что предполагал завести со временем и проч. и проч. все о себе; но таким очеркам уже были примеры, и они обратились в насмешку автору очерков. Не хочу таких очерков.

Я не придумывал что писать, а время между тем проходило, все роды сочинений беспрестанно являлись, а я, не изобретая своего, не мог решиться, какому подражать. Наконец, случайно в каком-то журнале – а в каком? хотя сей час убейте меня, не скажу, не помню – попадается мне новенькое, свеженькое словцо: «мемуары». «Бесподобно! – вскричал я, – пишу «мемуары»! Тут все заключается: о себе, обо всем можно говорить, рассуждать, приплести анекдотец, резонерствовать и все, и все. Итак начинаю.

Примітки

Подається за виданням: Квітка-Основ’яненко Г.Ф. Зібрання творів у 7-ми томах. – К.: Наукова думка, 1981 р., т. 7, с. 379 – 380.