Мемуар четвертый

Г.Ф.Квитка-Основьяненко

Хорошо. Сочиню роман один – другой, пожалуй, и третий. Да что же с ним делать? Как напечатать? Ехать в Петербург, где все пишущие, уверяющие всех нас, что они одни суть глубины премудрости, они одни все знают, они одни могут писать и печатать, а вне их круга безвкусие, безмыслие, недостойное быть читанным. Примут ли меня в число своих собраний? На каких условиях примут? Может воспользуются моими нововведениями в литературе, отнимут от меня славу первого изобретателя…

И к чему они мне? Я могу быть самостоятелен. Я сам приступаю к изданию: объявлю подписку. Русский народ лихо идет на подписку, знает ее Россия. Но… собравши подписку я должен сдержать слово во всей точности, как в своевременной выдаче книг, так и в занимательности их; а иначе мне, понимающему дело о честности, каково будет слушать, что я обманул публику, воспользовался ее легковерием, увлеченным пышно мною написанною программою, собрал любезные денежки, да о сдержании слова не думаю, смеюся над простаками и, может, приготовляюся еще к подобной штучке.

Каково будет слушать это все мне, таланту первоклассному, оказавшему столько литературных заслуг – я сам так о себе думаю, пишу и буду всегда в том утверждать – каково мне будет слышать это, читать выходки, замечания, упреки на мое шарлатанство? Каково переносить суждения провинциалов? Они в простоте сердца не зовут этого ни промышленностью, ни оборотом, ни уловкою, а брякнут чисто, за свои чистые деньги, словцом, как стоит штучка. И на за что гневаться. Что правда, то правда; что обман, то обман, чтоб не сказать прямее и следовательно хуже.

Каково, говорю, мне не прощавшему никому даже не у места поставленной запятой и кричавшему во всеуслышание о малейшей даже опечатке, и слышать мне упреки, колкие замечания, что я, не имевши понятия о предмете, принялся о нем судить и рядить, обещал на все смотреть высшими взглядами, не имея способности рассмотреть под носом находящегося; что я, надувая легковерных, вздумал составить себе фортуну, поправить тяготящие обстоятельства? – Ну, скажите по справедливости, добрые люди, и я после таких штучек… неужели достоин буду почитаться честным человеком, тщеславиться, что я первый литератор, что я поставил литературу на должную ей степень, что я Русь знаю и Русь меня знает?.. Последнее несколько и справедливо, да только как? Избави бог такого знания!..

Впрочем, посудивши хладнокровнее, чего мне унывать от нападков, хоть будь они рас-пре-справедливы. Пусть журналисты, любящие правду, испечатают стопы бумаги, пусть испишут пуды перьев, уличая меня в незнании грамматики, логики и других таких же пустяков; пусть доказывают, что литература не мое призвание, что мои мнения ошибочны, взгляды, хотя и высшие, неверны, суждения ложны и иногда противоречащи, смотря по отношениям, пусть что хотят еще больше напишут, и я с своей стороны отпечатаюсь против них; я буду кричать: такая-то газета, такой-то журнал, так грязно, так невежливо (в самом деле невежливо называть глупость глупостью, обман – обманом) пишут, изъясняются, что мы (а эти мы – один я) всем читающим не велим и в руки брать и не унижаться до того, чтобы заглядывать в них. Прекрасно! Бесстыдством, дерзостью везде можно пройти. Упрекают меня в надувании публики? Да мне что до нее за дело? Не я, другой поступил[бы] так с нею, так лучше же мне воспользоваться приобретением любезных денежек, а там хоть волк траву ешь!

И прекрасно. Примусь за этот метод со всею дерзостью, с внешним самохвальством, нагорожу в программе что только на мысль придет, обещаю десятки томов толстейших о таких предметах, о которых и понятия не имею, предложу подписку, денежки схвачу и опочию на лаврах; стану прославлять сам себя в особых статьях, примусь говорить о литературе, скажу только о себе, о моих заслугах в ней; начну о театре – и тут опять я и я, один я, потому что я единственный; как хотите поймите это словцо.

Поверите, найдется товарищ, которому понравится мой метод, станет подражать мне, идти по моим следам, будет меня расхваливать, намекать на воздвигнутии памятника мне – и я, достигши такой славы, у! загремлю всеми громами против имеющих дарования, пишущих с благонамеренною целью, осуждающих мои сочинения, порицающих мою промышленность, всякого, всякого, наводящего на меня хоть малейшую тень, примусь поражать, унижать, душить, топить, гнать, истреблять – и неумолкаемо кричать: nec plus ultra Евстратия Мякушкина!!!

Примітки

Подається за виданням: Квітка-Основ’яненко Г.Ф. Зібрання творів у 7-ми томах. – К.: Наукова думка, 1981 р., т. 7, с. 385 – 387.