Днепр

Н. А. Маркевич

Утром, заревом востока

Лишь сквозь тёмные леса

Засияли небеса, –

От Украины далёко

Народился великан.

И сквозь утренний туман

Так, как юноша девице,

Улыбнулся он деннице.

И к нему издалека

Девы роем прилетели,

И в венки из тростника

Люльку детскую одели,

Окрестили и потом

Назвали дитя – Днепром.

Исполин новорождённый

Встал и вдруг пустился в путь,

Чтобы на море взглянуть.

И с улыбкой благосклонной

Всё дало ему привет:

Солнце, разливая свет,

В небе радостно сияло,

У младенца прохлаждало

На груди свои лучи.

Степи, рощи, долы, горы

Любовались; а в ночи –

Звёзды девственные взоры,

Так как будто не хотя,

Наводили на дитя.

Пол-дороги не достигнув,

Днепр уж юношею стал;

К морю шибче он бежал.

Дивную главу воздвигнув,

Что встречал он, за собой

Мощной увлекал рукой

И как пух носил он струги.

Но соскучив без подруги,

Он как будто приуныл:

Грустно, медленной стопою

По степям он проходил,

Всё невесты ждал с тоскою,

Чтоб на жизненном пути

Веселей было идти.

Вот под киевские горы

Он подходит; вдруг Десна

Жизни, прелести полна!..

Стены Тройцы и соборы,

Монастырский тёмный сад,

И Чернигов древний град

Обглядев, и всех пленяя,

В Киев шла Десна младая

Дать поклон гробам святых.

Повстречавшися с Десною,

Днепр обнял её; на них

Монастырь склонясь главою,

С сонмом светоносных сил

Их союз благословил.

Оба плавно протекали,

Крепко свыклись и давно

Вся их жизнь слилась в одно,

И уж оба возмужали.

Вдруг ужасный перед взгляд

Им явился бедствий ряд.

Что же Днепр? Он с воем, с рёвом

Подошёл; встревожен гневом,

Поднял злобно тяжкий стон,

Всколебался, встрепенулся,

Хвать Десну на плечи он,

Чрез преграды как рванулся, –

Разом все перешагнул,

За сто верст раздался гул.

Годы старости приспели.

Жизни путь, с своей Десной,

Он свершал уж остальной,

И уж оба поседели.

Скучно длилися их дни;

Обессилены, они

От усталости и горя

Подошли ко брегу моря.

Видят бездну: ей ни лет,

Ни конца ей, на начала,

Ни границы в мире нет.

Тайна вечная лежала

В глубине её пучин.

В ней исчезнул исполин!

Примечания Н. А. Маркевича

Днепр, Данаприс, Бористен выходит из Смоленской губернии, из окрестностей села Городки. В четвёртой строфе я описываю соединение Десны с Днепром под Киевом; в пятой я говорю о его порогах, в шестой – о падении Чёрного моря.

Если рассматривать Днепр в отношении коммерциальном, то это одна из первых рек во всей России; протекая 1500 вёрст, считая изгибы течения, она доставляет лес в степа и из степов хлеб в неплодородные губернии. Суда могут ходить по ней во всякое время года; но есть два важные препятствия для них: 1, песчаные отмели, которые с каждой весной переменяют своё положение, и по бокам которых всегда бывает глубина значительна; 2, пороги, которых счётом 13, главный из них Ненасытецкий.

Потёмкин подрывал их минами и с тех пор значительно уменьшилась вода в реках, текущих к Днепру. Пороги Лишний и Тавальшанский памятны тем, что между ними татары переплывали реку. На одном из порогов показывают камень, к которому приплыв Пётр Великий вышел из шлюпки и завтракал на нём.

Главные реки, которые он в себя принимает, суть Десна, Сула, Псёл, Ворскла и Рось, прелестная своим картинным течением и водопадами.

Главные пристани на Днепре – Херсон и Киев, а между ними Бериславль, Крылов для складки леса и Кременчуг для складки соли, леса и горячего вина.

Я поставил Днепр в Малороссии потому, что только в Малороссии всё его лучшее течение.

Если смотреть на Днепр взглядом поэтическим, то это обширное море, в котором может черпать воображение в полном смысле радужные капли.

«Днепровская русалка», которая столько лет или десятков лет увеселяла нашу публику, приняла бытие своё от Днепра. Если устарела опера, то воспоминание удовольствий, которые она нам доставила, придают ей большую цену. Только недавно, благодаря А. С. Пушкину, перестали петь наши провинциальные красавицы арии из «Днепровской русалки».

Но предание о русалках, и теперь оставшееся во всей почти силе своей, не одному сочинителю этой оперы дало мысль для произведений поэтических. Один писатель прелестно изобразил их следующими стихами:

Чёрны косы рассыпаясь

С обнаженных плеч бегут,

По волнам перегибаясь,

Вслед за девами плывут.

Грудь высокая колышется

Сладострастно между вод –

Перед ней волна утишится

И задумчиво пройдет.

Над волнами руки белые

Подымаются, падут,

То стыдливые, несмелые

Девы медленно плывут.

То в восторге юной радости

Будят песнями брега,

Иль с беспечным смехом младости

Ловят месяца рога.

[Таврида А. Муравьёва, с. 86]

В этом описании нечего переменить. Несколько таких пьес могут поставить писателя на высокую степень. Игривость, отделка языка и изобилие картин находим мы в совершенстве. Косы, которые плывут, перегибаясь на волнах, волна, которая притихнув проходит задумчиво мимо лучшей волны, и забава, которую красавицы находят в том, чтоб ловить рога месяца – всё это достойно пера высокого.

Только жаль, что сочинитель не знал, где остановиться, и что строка, следующая после гораздо лучшей и привлекшей внимание читателя, кажется хвостом: ловят месяца рога, на пучине серебристые. Главное искусство состоит в том, чтобы знать, где осадить Пегаса. Лучшее должно быть на конце, а не то и лучшее и окончание будут друг другом взаимно испорчены.

Есть к Днепру и другая пьеса того же сочинителя (с. 82); она не так блестяща, но есть строки прелестные, достойные Днепра:

Река далёких столетий!

Кто твои годы сочтёт!

Смерти последний вздох –

Тебе знакомый звук.

Сколько исторических воспоминаний даёт Днепр уму нашему! Печенеги, крымцы, поляки, литовцы, славяне, которых коней поили воды днепровские; Запорожская Сечь, столь страшная для плавателей; Олеговы суда, плывущие по Днепру, чтобы после по сухому пути подойти к Византии; Владимир со своими витязями, Добрыня, Соловей-разбойник, свивавший на семи дубах в лесу киевском своё гнездо, Илья Муромец, Алёша Попович, Чурило Пленкович, Тугарин Змеевич – всё это смотрелось в Днепр как в зеркало.

Над Днепром был корень этого огромного растения в историческом быту, которое называется Россиею.

Перун, в кумире которого подняли рёв злые духи, когда его понесло по Днепру; храм прелестной Лады, который стоял на берегах его, призывая к себе всех красавиц земли Русской; полканы, которые носились над водами его; Лель, который являлся на цветущих лугах его воображению древних наших праотцов; кикиморы, ведьмы, великаны, лешие, когда-то собравшиеся в ужасном бору его, в бору, служившем долго убежищем для разбойников. Эти горы, эти камни, леса и пески – всё это увлекало, разогревало душу наших поэтов.

Возьмите вы древние наши стихотворения. На первой странице отдал Кирша Данилов честь Днепру:

Высота ли, высота поднебесная,

Глубота, глубота океан море,

Широко раздолье по всей земле,

Глубоки омуты днепровские.

Там впервые разлился на русских свет христианской веры, там эти дивные пещеры святых, над которыми шумят волны Днепра; так Киево-Печерская лавра пленяет путешественников своею стеною, своими садами и высоким крестом колокольни своей.

Все наши лучшие поэты отдали поклон Днепру: «Громобой» и «Вадим» Жуковского, «Чернец» Козлова, «Руслан и Людмила» – всё это жило над Днепром. Но я не поместил бы имени его в моих «Украинских мелодиях», если б вся краса его не являлась в полноте в одной Малороссии.

В «Словаре географическом» есть довольно подробное описание Днепра [т. 2, с. 216].

«Днепровская русалка» – переделка оперы Ф. Кауэра «» (кон. 18 в.), выполненная в Петербурге в 1803 г. С. И. Давыдовым.

Чёрны косы рассыпаясь – из сборника стихотворений «Таврида» (1827) Андрея Николаевича Муравьёва (1806 – 1874).

По изданию: Маркевич Н. А. Украинские мелодии. – М.: 1831 г., кн. 2, с. 52 – 55 (текст), 128 – 132 (примечания).