15. Счастливый конец
Марко Вовчок
Ночь прошла, наступило утро.
– Ах, что это такое? – вскрикнула Павла Андреевна.
– Где? Что? – спросил Эраст Антипович.
– Ах, здесь… сахар… ах, боже мой!
В прихожей вода текла ручьями. Яркое солнышко весело светило в окна; весело трещала затопленная печь, а от вчерашнего приношения купца Еремея Еремеича Решетова, от голов сахару остались только мокрая синяя бумага да куски обтаявшего снега.
Эраст Антипович глазам своим не верил; он стоял, как громом пораженный. Павла Андреевна ахала, охала, удивлялась, терялась в догадках…
– Что Настя? – вдруг спросил Эраст Антипович.
– Она, верно, спит, я ее еще не видала сегодня.
– Поди к ней… поди, погляди сейчас.
– Зачем?
– Поди, поди…
И Эраст Антипович сам поспешно пошел за нею к Насте.
Комната Насти пуста. Окно настежь.
– Ах, ах, ах, ах! – заахала Павла Андреевна.
– Ну, пришла беда, отворяй ворота! – сказал Эраст Антипович.
Созвали людей. Никто ничего не знает, не ведает; никто ничего не слыхал, не видал.
Пришел Данило Самойлович.
– Ах, Данило Самойлович! – проговорила Павла Андреевна. – Ах, Данило Самойлович!
– Что случилось? – вскрикнул Данило Самойлович и побледнел, как мертвец.
– Насти нет! Настю украли!
– Ах, боже мой! Он умирает, – закричала Павла Андреевна.
Эраст Антипович было бросился его поддержать, но Данило Самойлович оттолкнул его и побежал домой с криками: «Лошадей, лошадей!»
– Лошади еще не пришли из деревни, – отвечала ему Гапка.
Он совсем обезумел, бросал деньги пригоршнями и кричал: «Лошадей!» Гапка испугалась и спряталась от него.
Он побежал опять к Малимоновым с теми же криками: «Лошадей!»
Там со страху сейчас ему дали лошадь и санки – он бросился в них и, немилосердно погоняя лошадь, помчался по первой дороге, что попалась.
А беглецы к утру приехали в село Гуньки, прямо к молодому попу, куму Робоча, на широкий двор. Наймит бросил дрова рубить, наймичка бросила коромысло; молодой поп с попадьей выбежали навстречу.
– Все у вас готово? – спросил Солодкий,
– Все готово, – отвечал молодой поп.
– Ну, так с богом! Пойдемте в церковь.
И пошли в церковь.
В маленькой, ветхонькой церкви и перевенчались.
Настю после бессонных ночей и тревог клонил сильный сон; резвые ножки ее подкашивались; не то довел, не то донес ее молодой до саней и посадил усталую, иззябшую и счастливую. Она слышала, словно в полудремоте, в полусне, как молодой поп приятным, тонким голосом желает многие лета, а за ним подхватывает дьякон и дьячок басами – она слышала, но сама ни слова не могла вымолвить. Глаза ее закрывались от блеска синего неба, от яркого белого снега, от сияющего солнца.
– Бедняжка, как измучилась, – слышала Настя милый голос и хотела сказать: «Мне хорошо», – уста ее не промолвили, хотела взглянуть – глаза не открылись. Сладко и крепко она уснула.
Молодые были в бегах две недели. Они прятались на хуторе у Робоча, у приятеля Солодкого, в теплом и светлом домике.
Робоч был радушный, добрый и веселый человек; к тому же он чрезвычайно любил всякие необыкновенные происшествия и несказанно тешился ими. Он был рад гостям; ужасно хлопотал каждый день об обеде, спорил подолгу со своей старушкой-кухаркой и всякий раз под конец спора сулил ей купить хороший платок на голову или чоботы новые, или еще что-нибудь.
Кухарка не терпела, когда с ней спорили, но у нее было большое пристрастие к новым платкам с каймой, к новым чоботам, ко всему новому, а самое главное, она была женщина добрая, никому печали не хотела; молодость, любовь и красота тоже очень трогали ее сердце – по этому всему обеды были чудесные и гостей угощали на славу. Робоч даже накупил певчих птичек, чтоб в доме было веселей; красных скатертей и хрустальных стаканов, чтоб было праздничней; он нашел какого-то старого скрипача играть разные веселые вещи и даже сам иногда танцевал, завернувши вверх усы. Он с большой грустью простился с молодыми…
А молодые приехали в город, поселились у матери, и все вместе тихонько зажили. Черноусый Василь рассказывал, что там в доме счастливо с утра и до вечера и говорил тоже черноусый Василь, что и ему пора жениться, и что он решил – как выйдет ему год у хозяина, так он и женится.
Мелася стала еще веселей – носится, как окрыленная.
Мелася не говорила, что загадывает, только вышивает она бесподобные рукава к новой сорочке, – такие, что хоть к венцу…
– Пускай берет своего черноусого, – говорит Хима, – кроме Меласи, кому он нужен…
Хима украдкой прибегала к молодым и оттуда возвращалась такая довольная; и кухарка побывала там, и девочка Ганка – а после о молодых были у них долгие и приятные разговоры. Даже Яков мимо домика прошел и, когда кланялся молодым, так усмехнулся.
Павла Андреевна скоро перестала сердиться и пожелала видеть Настю, но Эраст Антипович этого не допустил: он говорил, что боится Копыты, что ждет его со дня на день, что Копыта будет мстить ему, когда узнает, что они в дружбе с молодыми. Павла Андреевна слушалась из страха, но плакала и жаловалась.
– Копыта пропал, чего ж его бояться? – говорила она.
Надо сказать, что Копыта как поехал вдогонку за молодыми, так с той поры словно в воду канул. Не было слуху ни о малимоновской лошади, ни о санках.
Кроме того, что боялся Эраст Антипович Копыты, он не мог ни забыть, ни простить над собой насмешки, хотя на другое сердце у него и было отходчивое.
– Не стыдно тебе сердиться так долго? – спрашивала его Павла Андреевна.
– Я их не трогаю, пусть же бога за это благодарят; а вот Лепехе и Солодкому я о себе как-нибудь да напомню. За сахар хоть медом им отплачу!
Да не удалось ничем отплатить.
После смеха, шуток и переодеванья на Лепеху опять тоска напала, да еще сильней, еще несносней… Он пораздумал, посоветовался с Солодким и положил поискать счастья где-нибудь подальше. Собрался он идти в Одессу. Солодкий не отстал от товарища и заказал себе одинаковые сапоги на дорогу.
– Что ж вы думаете? – спрашивали у них новобрачные при прощаньи.
О, у них было дум много: может, поступят матросами, поедут по морю в чужие страны; может, проберутся в Крым; может, в полк пойдут…
– Дай бог счастья во всем! – говорили им при прощаньи. – Дай бог всего доброго!
И долго повторялось им вслед: «Счастья, счастья! Доброго, всего доброго!»
И счастья, и всего доброго от всей души желали новобрачные. Они даже приуныли, прощаясь с Лепехою, и им стало как-то не по себе, – точно они что-то отняли дорогое у верного друга, чего не могли возвратить, за что не могли вознаградить…
– Счастия нам, всего доброго нам желают, – сказал Лепеха товарищу, когда они шли по дороге под весенним солнышком, – словно счастье и все доброе только стоит поднять на пути да в карман положить!
– Конечно, не всякому счастье и все доброе дается, – отвечал ему Солодкий, – а за хорошее желанье спасибо им; видишь ли, они нам пожелали, что самим им бог дал – они счастливы и нам того ж пожелали.
Иван Саввич вспомнил, как они счастливы: глядят так смело и ясно, говорят так тихо и нежно… Думалось ему: уйдет, так будет легче, а вот ушел – стало будто тяжелее и всего стало жалко: жалко молодых, счастливых их лиц не видать; жалко хозяйки-старушки, спокойной, твердой и доброй; жалко веселых тамошних речей, и лукавой Меласи жалко, и белого домика их, и зеленого садика.
О Копыте сначала стали слухи ходить, что его чорт унес, что все его золото вспыхнуло и перегорело в уголья, что у него в доме воет кто-то по ночам; удивлялись, как старая Гапка в таком доме живет, и стали на нее посматривать не только с жалостью, как бывало, а посматривали и со страхом.
А вправду-то в доме было тихо, словно в могиле; одинокая старая Гапка чинила да перечинивала свою ветхую одежину, болела без помощи и одиноко ждала, когда ее бог приберет, когда земля возьмет.
Вдруг летом нежданно приехал Копыта; еще худей, еще угрюмей он стал. Вошел в дом, отпер замки, пересчитал деньги, пересмотрел все пожитки; он пробыл два дня дома – никого не видал, никуда не пошел.
В эти дни старая Гапка слышала, как он стонал, и от этих стонов у нее мороз пробегал по коже – страшно было, жаль было. Через два дня Копыта уехал в дальний свой хутор. С той поры он поселился там, всегда один, всегда зол и немилостив. Сперва он продал дом в городе, потом все свои именья обратил в деньги; живет, всех пугает, сам всего боится, считает и охраняет свою золотую казну, подозревает старую Гапку в злых умыслах, грозит ей и сулит страшное мщенье.
Гапка все еще служит ему; ее еще земля не взяла, еще бог не прибрал.
Примітки
Подається за виданням: Марко Вовчок Твори в семи томах. – К.: Наукова думка, 1964 р., т. 2, с. 409 – 414.