9. Настю хотят силой выдать за Данилу

Марко Вовчок

Настя шибко дошла до крашовкиного домика; постояла у дверей, словно в нерешимости – но решилась и вошла.

Шибкая ходьба, смущенье, любовь – такой блеск придали ее глазам, такой румянец ее лицу!

Марфа Петровна давно уже с Настей обращалась бережно, как с птичкой раненой; она у нее не спросила, что с нею, хотя видела, что с нею что-то особенное, а стала ее расспрашивать о вечере.

Григорий Гаврилович был тут. Настя встретила его глаза; глаза эти, полные любви, спрашивали, что с ней. Насте вдруг стало так на душе хорошо и полно… и она, улыбаясь, отвечала Марфе Петровне.

Мелася знала сама кое-что о вечере и о гостях и вмешивалась тоже в разговор.

– Славно осветили дом, – говорила она. – Ясно было так, что хоть иголки сбирай. Купец Мироненко жаловался, что все свечи из своей лавки туда пожертвовал. А пани одна там была, такая толстая, что головы не может наклонить, двойной подбородок такой, что не допускает – лихо да и только! Так та пани только сидит да дышит, дышит…. Паничи были. Смотрят, словно молодые голуби из гнезда… Панночки умней кажутся – наряженные такие…

Послышался стук в окно.

– Кто бы это? – сказала Марфа Петровна.

Мелася выбежала отворять.

– Пришла Хима Настю домой звать. Павла Андреевна приказала Насте, чтобы она сейчас же шла.

Настя было вспыхнула, хотела заговорить, но утихла и взглянула на Григория Гавриловича, что он скажет. Он ничего не говорил, но в лице переменился. Марфа Петровна спросила Химу, что такое у них случилось?

– Ничего, слава богу, – отвечала Хима.

– У них старый Копыта сидит! – сказала Мелася. – Правда, Хима?

– Правда, – ответила Хима.

– Я не пойду, – проговорила Настя. – Скажи Павле Андреевне, Хима, что я еще посижу тут.

Настя говорила и при каждом слове взглядывала на Григория Гавриловича.

Хима ушла. После ее ухода разговор прервался; все были озабочены и примолкли. Настя скоро простилась. Григорий Гаврилович пошел, как всегда, ее провожать.

До заброшенного хорошаевского сада они молча дошли, а тут Григорий Гаврилович остановился и спросил:

– Вас замуж идти неволят?

– Я не пойду за него, – отвечала Настя.

– А за меня? – спросил Григорий Гаврилович потише.

– Пойду, – был ответ, тихий и страстный ответ.

– Любимая моя! Не боишься бедности?..

– Ничего! Ничего на свете!

Он спрашивал, давно ли она его полюбила, она спрашивала, давно ли он ее – оба с первого вечера, с первого свидания; вспомнили это первое свиданье, вспомнили и вечерние проводы, и все свои думы, и все свое горе, и всякую свою радость. А время уходило. В вечерней темноте кругом все блестело от белого морозу, – месяц выбрался из туч и сиял с неба, как серебряный.

– А ручки-то совсем похолодели, – говорил Григорий Гаврилович.

И в теплую свою шапку прятал холодные ручки и целовал их. Настя смеялась. Ее всю охватило какое-то счастие, что освежало и укрепляло ее.

– Тебе будут жениха сватать, Настя, – сказал Григорий Гаврилович.

– А у меня уж есть! Я скажу: у меня есть жених!

– Прощай, мое сердце! Любишь меня верно?

– Люблю верно, Гриша!

Не хотелось им расстаться, хоть плачь! Обещались завтра свидеться пораньше, пораньше…

Настя застала дома всех в смятеньи. Уж за нею послана была опять Хима, и Эраст Антипович сам собирался идти. Он был очень беспокоен; еще беспокойней была Павла Андреевна.

В дверях встретил Настю Данило Самойлович.

– Отчего вы так веселы? – спросил он, сдерживая голос.

Настя вошла ясна и весела – она и на него посмотрела ясно и весело.

– Сядь, Настя, – сказала Павла Андреевна.

Настя села. Все стояли вокруг нее.

– Настя, – сказала Павла Андреевна и взяла Данила Самойловича за руку, – Настя, вот твой жених!

– Нет, – отвечала Настя, – у меня уж есть жених!

Она отвечала мягко, тихо; алая краска так и разливалась по ее нежному лицу.

Данило Самойлович весь задрожал; Павла Андреевна ахнула; Эраст Антипович нахмурился.

– Кто ж твой жених, Настя? – спросил Эраст Антипович.

Настя назвала.

– Никогда! – закричала Павла Андреевна. – Никогда этого не будет!

– Да постой, Павла Андреевна, – сказал Эраст Антипович, – а ты, Настя, не сердись, выслушай…

Но Настя не сердилась, а только сказала, что ни за кого не пойдет, кроме Григория Гавриловича.

– Вот тебе жених! – говорила Павла Андреевна и показала на Данила Самойловича.

– Я ни за кого не пойду, кроме Григория Гавриловича, – отвечала Настя.

– А если вы его никогда больше не увидите? – спросил Данило Самойлович каким-то диким голосом.

Настя обратила на него глаза, как на страшилище.

– Я увижу его, – проговорила она.

– Лучше ее не раздражать, не сердить, – шепнул Эраст Антипович Павле Андреевне.

– Я уж не знаю, что и делать! – сказала Павла Андреевна в горе.

– Вы его не увидите! – говорил Насте Данило Самойлович.

– Да, Настя, лучше забудь его! – подхватила Павла Андреевна. – Ты его не увидишь, я не допущу!

– Как вы не допустите? – спросила Настя.

– Я не допущу! – прошептал Данило Самойлович.

– Вы? Что это такое? Я не хочу здесь оставаться! Я пойду к нему…

Настя быстро подошла к двери, но Данило Самойлович бросился вперед и загородил ей дорогу; Павла Андреевна схватила ее за платье; Эраст Антипович тоже подошел.

– Вы посмеете? – закричала Настя.

В глазах у нее заблистал гнев, а губы белели и дрожали от испуга.

– Да, я посмею! – шептал Данило Самойлович. – Я все посмею… Я все…

– Пустите меня! – кричала Настя. – Велите ему пустить, Павла Андреевна!

– Ах, Настя! Ах, Настя! – ахала Павла Андреевна.

– Полно, Настя, успокойся: сядь, мы поговорим, – говорил Эраст Антипович.

– Я не хочу ни о чем говорить! Пустите меня! Вы обижаете меня! О, грех, грех! Недобрые вы люди! Вы не смеете меня запирать!

– Нет, смею! Нет, смею! – лепетала растерянная Павла Андреевна.

– Позвольте-ка, Данило Самойлович, – сказал Эраст Антипович, – позвольте, я поговорю с Настей.

Но Данило Самойлович шагу от двери не отступал.

– Вы предатели! – вскрикнула Настя. – Что вы хотите со мной делать?

Она закрыла лицо руками и зарыдала.

– Не плачь, Настя, не плачь! – стала просить Павла Андреевна и сама стала плакать.

– Утро вечера мудренее, – решил Эраст Антипович, – а теперь спать пора. Иди-ка спать, Настя.

– Да, да, Настя, иди спать, иди! – всхлипывала Павла Андреевна.

Эраст Антипович взял Настю за руку и повел ее, а Павла Андреевна схватила ее за другую.

Данило Самойлович пошел за ними в Настину комнату и осмотрел окно – окно было с двойной рамой.

– Ну, пойдемте, она заснет, – сказал Эраст Антипович.

– Настя! – сказала Павла Андреевна.

Настя не ответила.

– Настя! – повторила Павла Андреевна.

Опять не было ответа.

– Пойдемте, пойдемте, – сказал Эраст Антипович.

Данило Самойлович хотел что-то еще сказать Насте и подошел к ней ближе – Настя отбежала от него, как от змеи.

Наконец, Настю оставили одну. Строго-настрого приказано запереть ворота, никого чужого не впускать без спроса, а Настю не выпускать.

Данило Самойлович настаивал, чтоб Настю перевенчать с ним силою. Эраст Антипович уговаривал, что лучше понемногу ее склонить; Павла Андреевна то с тем соглашалась, то с другим, охала и призывала помощь божью. Все уговоры пропадали даром – Данило Самойлович твердил одно: «Скорей отдайте ее мне! Берите за нее, что хотите у меня – только скорей отдайте ее мне!»

Порешили на том, что Данило Самойлович повезет Павлу Андреевну с Настей в свою деревню и там с Настей обвенчается. Через три дня положили ехать – раньше нельзя было: в городе он не держал лошадей и негде было достать экипажа – надо было послать за ними в деревню, а до деревни от города целых сто верст, да еще верст немерянных.

Примітки

Подається за виданням: Марко Вовчок Твори в семи томах. – К.: Наукова думка, 1964 р., т. 2, с. 388 – 393.