35. В театральном кружке

Олекса Кирий

Можете себе представить, дорогой читатель, как было тяжело жить на это жалованье.

Я нанял себе квартиру за шесть рублей в месяц со столом. Три рубля я посылал почти каждый месяц домой в село Крупичполь, так как эти три рубля были целым состоянием дома в селе: мать благодарила меня за эти деньги и писала мне, что купили на них керосину, спичек, сахару и соли. А на остальные три рубля я обувался и одевался.

В канцелярии я был одет беднее всех, но зато был исполнительнее всех. А самое главное, у меня было очень много свободного времени, которым я распоряжался как хотел, и это время я ценил дороже всего.

Первым, на что обратил свое внимание, было то, что я занялся своим малым образованием. В свободное от занятий время я читал много книг. Я прочитал всю библиотеку Лукаша, где были произведения Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Некрасова и других писателей.

Помимо этого я читал много украинской литературы: «Кобзаря» Шевченко, повести и рассказы Коцюбинского, романы Гринченко, Панаса Мирного, Левицкого, Ивана Франко, стихи Олеся, басни Глибова и др.

Как пастухом склонялся я над прозрачной криницей с прозрачной водой и пил из нее с жаждой воду, так теперь в городе склонялся над глубокой книгой и жадно выпивал написанное в ней. Книга, единственная книга была для меня искренним другом, учителем и наставником и тем чарующим зельем, которое я чем больше пил, тем больше хотелось мне пить.

Кроме любви к чтению, я очень увлекался театром.

В Екатеринодарском театре в качестве рабочего служил брат Федора Петровича по установлению декораций. Он приглашал меня в театр, и я охотно ходил туда почти каждый день. В гримерной я видел артистов, как они гримировались, как одевались перед выступлением.

Игру артистов и пьесу я видел только сверху.

Первой я увидел в екатеринодарском театре пьесу «Камо грядеши», второй – оперу «Демон».

Но мне хотелось видеть пьесу из зала театра, а денег у меня не было. Я иногда пролазил через забор, пробирался в театральную загородку без билета и попадал в театр на второе действие, так как на первое действие билеты всегда проверялись. Последнего действия я никогда не видел, потому что в конце билеты отбирались у публики.

Иногда я давал билетеру пять-десять копеек, и тогда смотрел пьесу от начала до конца.

Помню, раз пробрался без билета в театр, когда шла украинская оперетта «Запорожец за Дунаем». Я был так очарован спектаклем, что обратил на себя внимание всей публики. Вызвали главную билетершу Полину Ивановну и билетера Никанора, и они вывели меня из театра, а Никанор проводил за театральную загородку и сказал:

– Смотри, попадешься другой раз, мы тебя отправим прямо в полицию.

Но, конечно, дело этим не прекратилось. Я перелазил через забор и пробирался в театр по-прежнему, так как желание видеть пьесу было сильнее страха перед полицией.

Вспоминая любительский кружок на сахарном заводе, я стал искать такой же в Екатеринодаре, чтобы самому играть в нем.

Такой украинский кружок скоро отыскался и в Екатеринодаре, под режиссерством Городецкого-Зорина, служащего казенного винного склада.

Это был хорошо организованный любительский коллектив. В нем принимали участие служащие и рабочие разных учреждений и заводов.

Режиссер Городецкий был человек энергичный, хорошо знакомый с театром, и сам отлично играл на сцене, умело подбирал любителей.

Много молодых людей, как парней, так и девушек, хотели сделаться артистами, но не так легко было попасть в этот кружок. Городецкий делал, так сказать, пробу, испытание вновь прибывшему. Прежде чем дать кому-нибудь исполнить ту или иную роль, он пробовал претендента – как исполнит ее. Если, на его взгляд, у парня или девушки был талант, их принимали.

Сколько было волнений, сколько стараний, чтобы не провалиться!

Помню свое испытание.

Первый раз я пришел на репетицию, когда готовилась к постановке пьеса «Борці за мрії» Тогобочного. Во время репетиции все любители исполняли свои роли неплохо, но роль Антона (Авеля) не удавалась никому, особенно не получался монолог Антона. Когда Антона приводят в волостное правление, чтобы вынести общественный приговор на высылку его в Сибирь, он обращается к народу и говорит: «Люди добрі! Чого ж ви стоїте, чом не захищаєте мене? Правда, як та олива, спливе поверх води і ніяка сила не зможе її втопити!»

Произнося эти слова, любители или сильно кричали, или били себя в грудь. Я же за то время, пока другие пробовали играть эту роль, понял положение, в котором находился Антон, его борьбу за свои мечтания.

– А вы, Александр Иванович, – так звали Городецкого, – попробуйте этого парнишку, – сказал старый любитель Лоненко, показывая на меня.

Все любители обратили свои взоры в мою сторону, а молодой человек, который перед тем репетировал роль Антона, так посмотрел на меня, что я даже испугался. То был писарь кубанского областного правления Мухин.

– Попробуйте, Александр Иванович, – настаивал снова Лоненко.

– Тут самое главное – монолог, – говорил Городецкий. – Ну, идите сюда, – позвал он меня.

Я почувствовал, как лицо мое загорелось румянцем, но я, не подавая виду, бодро вышел и, сознавая роль Антона, его борьбу за свободу, с подъемом и грустью начал: «Люди добрі! Чого ж ви стоїте, чом не захищаєте мене? Тут зібрались хижії звірі…» – говорил я далее.

– Довольно! – сказал Городецкий. – Вы будете играть роль Антона, – добавил он решительно.

Репетиция продолжилась, а я стоял и радостно улыбался. Казалось, я летал где-то под самым небом и был таким счастливым, каким еще не был никогда.