45. Беда от «Беды»

Олекса Кирий

На другой день ко мне пришли знакомые хлопцы, мужчины и женщины-соседки.

Хотя у нас была корова, женщины-соседки принесли мне по кувшину молока, а некоторые и масла.

Такой был обычай в селе.

Все сели на лавке, а я около стола. Начал рассказывать им о Екатеринодаре, о жизни в нем, что делается там сейчас.

Они слушали меня с большим вниманием.

Один парень, Михаил Клавдиенко, белявый, сын бедняка, сказал:

– И у нас уже начинается. Достанется прежде всего тем, кто пил нашу кровь. Дементовичу, его приказчику, тому рябому черту… Потом всем богатеям…

– Что ж ты с ними будешь делать? – спросил бедняк Матвей Репьях.

– Что?! Найдем что делать! Так работать на панов, как вы, мы не желаем!

– И я не согласен, да что поделаешь…

– Нужно бороться – вот что.

– Ну вы, молодые, начинайте, а мы, старики, вас поддержим, – сказал Матвей, взглянув на нас.

– Тот черт рябой, приказчик Дементовича, отмечает нам копны палочкой, а мы ему за то в рот вставим дрючок.

Все переглянулись и засмеялись.

Долго говорили обо всем и потом разошлись.

Я попросил Михаила Клавдиенко зайти ко мне. Он дал слово, что обязательно зайдет.

В тот же день вечером ко мне зашли: Тимофей Капшук, это сын того Капшука, о котором я написал басню «Беда»; второй был Иван Сокол, который недавно вернулся с военной службы, бедняк; третий – Семен Макарович, тщедушный, рябой от оспы, но шутник, каких мало, тоже бедняк.

Они жили на другом конце хутора, за леском и нашим огородом.

– Что ж, Алексей Андреевич, почитайте нам свои произведения, – попросил Семен Макарович.

– Да, да, – произнес Иван Сокол, а Тимофей Капшук молчал и слегка улыбался. Я вынул из стола напечатанные стихи и басни и начал читать.

Прочитал им все стихи и четыре басни, а басню «Беда» положил обратно в стол.

Семен Макарович заметил это и спросил меня:

– А это почему не читаете? Наверное, что-нибудь о нас?

– Не о вас, а о деде Капшука, как он выпаливал ос из гнезда под соломенной крышей.

Тимофей Капшук покраснел, глаза его загорелись недружелюбным блеском.

– Вот нам об этом и почитайте, – смеясь, сказал Семен Макарович.

– Да, вот это интересно послушать, – втягивая в себя дым цигарки, подтвердил Иван Сокол, подмигивая мне и Семену Макаровичу.

Один Тимофей Капшук молча скручивал себе цигарку.

– Какой же с вас поэт, когда вы боитесь читать свои произведения? Правда, Тимофей Яковлевич? – проговорил Семен Макарович, весело улыбаясь.

– Правда, – произнес через силу Тимофей Капшук.

– Ну, прочитайте, Алексей Андреевич. Тимофей Яковлевич не будет обижаться, – сказал вновь Семен Макарович.

– Конечно, не буду…

– Ну, хорошо, – сказал я и принялся читать басню «Беда».

Семен Макарович и Иван Сокол смеялись от души, а Тимофей Капшук только для видимости немного улыбался, но видно было, что в этой улыбке скрывалось недовольство.

Когда я закончил читать, в хате раздался громкий смех. Смеялись все, в особенности Семен Макарович.

– Вот это хорошо, очень хорошо: «Й за добрість Капшука кусали», – вытирая слезы, набежавшие от смеха, произнес Семен Макарович и добавил: – Я бы еще не такое написал о Капшуке, да только не умею…

– А что бы ты написал? – спросил его со злостью Тимофей Капшук.

– Как он корову лечил…

– Написал бы, да Бог свинье рог не дал.

Семен Макарович соскочил с места, ухватил Тимофея Капшука за грудки и громко спросил:

– Кто свинья?

– Ты! – ответил ему Тимофей Капшук и взял Семена Макаровича в свою очередь за грудки.

Но в этот момент подбежал к ним Иван Сокол и отвел Семена Макаровича в сторону.

– Вы что здесь драться вздумали? – спросил Иван Сокол, глядя на них с упреком.

– Вот видите, я не хотел читать, – сказал я.

Сидели некоторое время молча. Затем Тимофей Капшук встал, подошел ко мне и сказал:

– Я прошу вас, Алексей Андреевич, дайте мне эту басню, я почитаю ее своему отцу, а завтра утром принесу ее вам.

Я не хотел давать, но он меня уговорил.

Они, распростившись, ушли, а мы долго еще говорили о Капшуке, что он сутяга, что не оставит этого дела.

– Ну, черт с Капшуком! – сказал я наконец, и мы с Прасковьей Михайловной, поужинав, ушли спать в клуню на свежее душистое сено.

Стояла тихая украинская ночь. Звезды высоко в небе трепетали своим ярким светом, словно манили к себе. Всплывала из-за леса желтоватая луна, похожая на скибку арбуза, заливая светом луга, леса и все село. В болоте, за клуней, раздавался дружный бесконечный хор лягушек; с улицы долетали прекрасные мелодии украинских песен парубков и девчат; в леске, что стоял около болота, гремела песня соловья; ветерок тихо перешептывался в саду с листьями деревьев.

Наша клуня стояла в саду, и все эти звуки доносились к нам через плетень, когда мы улеглись на сено и молча слушали их, боясь нарушить мелодию. Зачарованные ими, мы скоро уснули блаженным крепим сном.

Разбудил меня стук в двери клуни. Я вскочил с сена в одном белье, думая, что стучит отец, и пошел открывать.

Передо мной стоял Капшук.

Мы поздоровались.

Он был невысокого роста, с седой небольшой бородкой, в волосяной шляпе, в коротенькой свитке, в штанах из домотканого полотна, в черевиках и с большой суковатой палкой.

Было туманное утро. Роса блестела везде на зелени. Солнце еще не всходило.

Капшук был сердит. В маленьких глазках его сверкали огоньки злости.

Стояли с минуту молча. Наконец он спросил меня:

– Как же это так, что вы, Алексей Андреевич, осмеяли меня на весь свет?

– Кто осмеял?

– Да так, что вы написали, что спалил все свое добро! Я, конечно, выпаливал ос, но ничего у меня не сгорело, а вы написали, что я упал с перекладин на землю и что все мое добро сгорело. Разве это не насмешка? Как вы себе думаете?

Меня в эти минуты душил какой-то непонятный смех, и я ответил Капшуку:

– Нечего, дедушка, вам на меня обижаться. Ведь ваша фамилия Семка, а я написал Капшук.

Он перебил меня:

– Эге! Если бы вы написали в басне Семка, то я никогда бы не пришел к вам с обидой, а то вы написали – Капшук. Это мое уличное прозвище, а его знают в селе все – и старый, и малый. Теперь все будут смеяться надо мной.

– Видите, господин Семка, – начал я говорить, – написать «Капшук ничего не спалил» – это неинтересно, потому что не получится басни.

Он вновь перебил меня:

– Вы написали неправду! Я буду жаловаться на вас! – сказал он сердито, стуча палкой о землю, повернулся и ушел от меня, что-то зло бормоча.

Я стоял возле клуни, смотрел ему вслед и был доволен, что моя басня вызвала бурю возмущения у Капшука.

Ко мне подошли отец и мать.

Я им рассказал обо всем.

– Пусть попробует только пожаловаться на тебя. Я их никого не пущу ходить через наш огород. Пусть ходят улицей. Ишь, Капшук поганый. Трасця его матери! Жаль, что я не застал его! Я бы ему показал, как ходить сюда, – гневался отец.

Зашелестели высокие желтоголовые подсолнухи, и из них вышел Семен Макарович. Он поздоровался и, смеясь, сказал:

– Ну, Капшук совсем сказился. Ругает вас, Алексей Андреевич. Говорит: всю землю просужу, а его в тюрьму посажу! Уже запрягает жеребца; собирается ехать в село Ивангород к уряднику.

– Пусть едет хоть к черту! – ответил я.

Мы условились с Семеном Макаровичем, что он будет сообщать мне о результатах всех поездок Капшука по поводу басни.

Вечером того же дня Семен Макарович подошел ко мне и сказал, что Капшук приехал от урядника ни с чем, что урядник сказал Капшуку поехать в село Плиски к земскому начальнику.

А в это время мать с лозиной в руке не пускала невестку Капшука через наш огород к ее родным.

– Не ходите через наш огород. Ходите улицей. На моего сына жалуетесь, а ходите через наш огород! Не пущу! Не пущу! – кричала мать, и невестка Капшука завернула обратно.

Весь хутор уже знал басню «Беда», и все были на моей стороне.

Семен Макарович прибежал опять и сообщил, что земский начальник посоветовал Капшуку обратиться к судебному следователю в местечко Ичня.

На другой день поехал Капшук в Ичню. Мы стали ожидать его возвращения. Снова Семен Макарович явился ко мне с донесением.

Расскажу словами Капшука, как передал мне Семен Макарович:

«Обратился я к судебному следователю и показал ему приложение к газете, в котором напечатана басня.

Судебный следователь взял у меня приложение, прочитал его и, засмеявшись, спросил:

– А кто такой Капшук?

– Я…

– А заявление подается от Семки.

– Капшук – это мое уличное прозвище.

– Что ж хотите? – спросил судебный следователь.

– Хочу, чтобы вы посадили автора в тюрьму.

– Я не имею права этого сделать, – сказал следователь. – Вам нужно подать жалобу в город Екатеринодар прокурору Екатеринодарского окружного суда и просить прокурора привлечь автора этой басни к уголовной ответственности, так как такие дела возбуждаются по месту напечатания произведения».

Через три дня отец мой пошел в село. Около волостного правления он встретил дежурного волостного правления Федора Гапоненко. Тот, увидев отца, поднял вверх пакет и воскликнул:

Вот жалоба на вашего сына в Екатеринодар к прокурору.

– От кого жалоба? – спросил отец.

– От Капшука. Несу ее в Ивангород на почту, – ответил Гапоненко.

Так моя басня наделала много шума и положила враждебные отношения между отцом и Капшуком.