37. Премьера в Выселках

Олекса Кирий

На Кубани, в станице Выселки, существовал украинский драматический кружок. Там же на станции служил весовщиком мой дядя, Николай Костюк, он и являлся режиссером этого кружка. Пьеса попала в этот кружок. Из Выселок я получил следующую телеграмму: «Ставим вашу пьесу играете Тимоша приезжайте».

И снова у меня на душе радость и удовлетворение.

Во второй день Рождества ставится моя пьеса в станице Выселки.

Выезжаю туда. Поезд летел, точно ветер, но мне казалось, что он ползет, – хотелось скорее попасть в Выселки.

Наконец прибыли. Соскакиваю быстро с поезда и на первом доме читаю афишу:

«С дозволения начальства 26 декабря 1911 г. в здании Выселковского иногороднего училища любителями драматического искусства будет дан спектакль: представлена будет драма соч. Кирий «Сибиряки» при участии самого автора».

Перечитываю афишу несколько раз и бегу в школу, в которой ставится пьеса и должна быть репетиция.

Школа стояла на горе, на широком выгоне.

Кроме того, что здесь выставлялась пьеса, стоял еще и второй день Рождества, поэтому зал был хорошо убран. Все стены школы были увешаны кумачом, за которым везде были ветки сосны. Около сцены и на ней стояли хлопцы и девушки. Шла репетиция пьесы.

– А вот и сам автор, – увидев меня, сказал дядя присутствовавшим. – Познакомьтесь, – предложил он любителям.

– Франциев! – пожимая мне очень сильно и искренне руку, сказал высокий парень с длинным, но приятным лицом.

– Лавренко! – мило улыбаясь, знакомился другой.

– Фрулева! – заливаясь румянцем и лишь слегка пожимая мне руку, проговорила красивая девушка.

– Франциева! Чигриненко! Абрамов! Антонцов! Юрченко! Орленко! – говорили мне по очереди, знакомясь, парни и девушки.

Это был почти весь основной состав кружка.

Поговорив несколько минут со мной, режиссер крикнул:

– Ну, хлопцы, до работы! Давайте продолжать репетицию. Уже четвертый час, а у нас еще много работы.

Снова пошла репетиция.

Мое присутствие немного стесняло любителей, особенно девушек, но это продолжалось лишь несколько минут. Через полчаса мы чувствовали себя, как давние приятели. Все играли свои роли с большим подъемом; чувствовалось буйство молодых сил; журчал неисчерпаемый ручеек настроений, радости и искренних чувств. Припоминаю сейчас, что тогда, во время репетиции, я подумал, что придется расстаться с этими людьми, мне стало больно и грустно.

Настал вечер спектакля.

Оркестр настраивал свои инструменты. Послышался говор арфы – на вечер пригласили арфиста, который был в то время в станице.

Любители одевались.

Вот струнный оркестр заиграл веселый марш. Публика притихла. После марша словно заплакала одинокая арфа. Публика и мы, любители, одеваясь за сценой, слушали оду арфы с увлечением. Не было ни одного скучного лица. Через занавес я посмотрел в зал. Хлеборобы, рабочие с женами, парни и девушки сидели на скамьях, ожидая спектакля.

– Все готово? Можно начинать? – спросил режиссер.

– Все! – послышался общий ответ, следом за которым раздался первый звонок.

Девушки в коротеньких украинских юбках подскакивали, точно козы, рвались скорее на сцену – показать публике свои очаровательные костюмы с монистами и лентами, а хлопцы гордились вышитыми украинскими сорочками.

Пьеса начинается песней, которую парни и девушки поют на улице села, поэтому на сцене собрались все любители.

Второй, третий звонок.

В первом действии я был свободен, поэтому сел суфлировать.

Занавес поднялся. Режиссер махнул рукой, и хор тихо начал песню:

Набирали та некрутиків

В неділеньку вранці,

Гей, гей, гей, гей,

В неділеньку вранці.

Песня росла, разливалась по школе, летела в раскрытые форточки на широкий выгон, очаровывала всех прохожих и звала в школу.

Я сидел в суфлерской будке, подпевал тихонько хору, и какое-то дивное чувство наполняло мою грудь, какие-то неведомые еще звуки рождались в моей душе. Я летел думами в родное село и радовался, что смог перенести эту чудную песню сюда, в кубанские широкие степи, в кубанские станицы, что показал как умел жизнь украинского села, его грусть, его веселье и горе и украинскую бессмертную песню.

Любители играли увлекательно. Публика награждала их громкими аплодисментами.

Тут и смеялись до слез, и грустили, и плакали.

Пьеса прошла очень хорошо.

Бежали минуты, часы. Приближался час разлуки с любителями, с которыми я так сроднился за один вечер.

Все хлопцы и девушки искренне любили театр, хорошо говорили по-украински не только на сцене, но и в жизни, тогда как этого не наблюдалось в солидных украинских труппах.

Но обстоятельства управляют нами. Шесть часов утра. Подошел поезд на Екатеринодар. Ни один из любителей не ушел домой; все они пришли к поезду проводить меня в Екатеринодар.

Настала минута разлуки. Пожимаем друг другу руки. Не хочется расставаться.

Вот мчит меня поезд от друзей, а сердце все рвется к ним.

Давно это было. Но тот вечер навсегда остался в моих воспоминаниях; он ясными страницами записан в книгу моей жизни. Эти страницы я перечитываю каждый день.