30. В поисках места

Олекса Кирий

На другой день, напившись чаю у Петра Момота, я отправился вместе с ним в станицу Прохладную искать себе места в магазинах за мальчика.

Вышли мы из его новенького домика, обнесенного низеньким забором, сложенным из камней. Станица уже была залита солнцем. Домики, покрытые черепицей и белым железом, были разбросаны по станице. Низенькие кудрявые каштаны, листья которых казались смазанными маслом, зеленели на солнце. Было так тихо, что ни один лист не шевелился.

Скоро мы вышли на улицу, засаженную каштанами, на которой помещались бакалейные и мануфактурные магазины.

Мы зашли в первый попавшийся бакалейный магазин.

Толстый хозяин с проседью, в шапке, сидел за прилавком и курил папиросу, усы у него торчали, как у моржа.

Мы поздоровались.

Он молча кивнул.

Петр Момот сказал:

– Не нужен вам в магазин мальчик? – и показал на меня.

– Нет, не нужно, – пробормотал тот лениво и умолк.

– Не повезло, – проговорил Момот, и мы оставили магазин.

Так мы заходили еще в три магазина, и везде был один ответ: «Нет, не нужно».

Наконец мы подошли к мануфактурному магазину, на вывеске которого я прочел: «И. И. Беседин».

В это время на пороге магазина появился белобородый старик, на вид приятной наружности, без шапки.

– А вот и сам хозяин, – сказал мне Момот.

Мы подошли к старику, и Момот поздоровался с ним за руку.

– Как дела, Иван Иванович? – спросил он.

– Какие дела летом? Нет покупателей – значит, дела плохие…

– А я надеялся устроить у вас мальчика.

– Мальчиком… В магазин? – спросил белобородый старик и стал меня разглядывать. – Как звать тебя?

– Алеша.

– Служил где-нибудь?

– Служил мальчиком в магазинах в городе Нежине и работал на сахарном заводе, – ответил я быстро.

Он что-то подумал и произнес:

– Сейчас нет места мальчика… Есть место конюха… Но для этой работы ты еще мал. А хочешь – возьму.

– Нет, мне не нравится конюх.

– Какой с него конюх! – вставил Момот.

– Да, маловат, – проговорил хозяин магазина. – Подрастешь – приходи, возьму, – продолжал он, смеясь.

«Тебе смешно, а мне плакать хочется», – подумал я.

Простившись с хозяином, мы пошли домой. Шли молча, погрузившись каждый в свои размышления.

В воздухе стояла такая тишина, что слышен был даже слабый, отдаленный шорох.

Мне все время слышался какой-то далекий гул. Я не придавал ему сначала никакого значения, а затем спросил у Момота:

– Скажите, дядя Петр, что это за гул слышен?

– Это река шумит. Хочешь, пойдем к ней?

– Пойдемте! – проговорил я радостно, забыв про свои сегодняшние неудачи, и мы повернули и пошли за станицу.

Чем дальше мы шли вперед, тем явственнее слышался гул.

Наконец я увидел сверкающую ленту воды, которая мчалась и бурлила, издавая непрестанный шум. Она была не широкая и не глубокая, но стремительно несла свои прозрачные воды по наклонной плоскости; казалась то бело-черной, то темно-синей. Небольшие белые гребни вздымались вверх, и брызги их летели в стороны, не подпуская близко никого, и река страшно ревела, как дикий зверь, запертый в клетке.

На дне ее от бега воды стучала, переворачиваясь галька, и тем усиливался рокот реки. Под солнечными лучами река казалась то серебряной, то золотой.

Я присел недалеко от неё и смотрел, не отрывая глаз, как зачарованный.

Первый раз в жизни я видел такую бурную реку.

Присел рядом со мной и Петр Момот.

Как эта река называется? – спросил я у Момота.

– Малка! Это горная река.

А река непрестанно мчалась вперед и бурлила.

Мы сидели долго молча и слушали ее бесконечную песню.

Я забыл все невзгоды. Здесь я сложил в уме такой стишок:

Река бежит издалека,

Хочу я быть, как та река,

Хочу бурлить, хочу я петь,

Иначе жить – то будет – смерть.

– Пойдем, Алеша, домой, нас ждут обедать, – прервал молчание Момот.

Мы встали. Я сказал:

– Прощай, Малка! – и всё оглядывался в сторону реки, пока она не скрылась из моих глаз, но в сердце моем она осталась на всю жизнь. Её бег, ее бурливый рев всегда слышатся и видятся мне.

За обедом Момот спросил меня:

– Что, Алеша, пойдем завтра еще искать места?

– Нет, я решил завтра ехать в Екатеринодар, – твердо ответил я.