XIII

Марко Вовчок

– Здравствуйте! с добрым утром! – сказала Рясничка, входя к Чабану во двор и озирая всех. – Я вот это к вам, дайте взаймы огнива – запропастила я где-то свое, а сына дома нет, так я уж к вам.

Чабан с наймитом ладили воз. Марта сидела, шила, на завалинке.

– Вот вам огниво, соседка, – сказал Чабан и подает ей огниво.

– Спасибо, сосед, спасибо! Шьешь, Марта? Посолили вы огурцы? Я еще таки эту неделю не буду солить: ведь еще до сих пор тот неверный бондарь не поправил мне бочек! Два раза сама у него была, два раза сын ездил, – пьяница такой тот бондарь, что матерь божия, владычица милосердная!

Болтая про бондаря беспечно, Рясничку жгло любопытство и забота, что такое с Мартой: не те очи, не то лицо, не так приветствует. Она присела подле девушки.

– Я уж думала, поеду к куме в воскресенье, – у кумы бочек много, не уступит ли… Марта, что с тобою? Признайся мне! Батько обидел, что ли, или какое лихо? Говори, говори, любка, они не слышут! – проворно все это шептала Рясничка Марте.

– Нет, батько меня не обижает; лиха никакого нет, – ответила Марта.

– Что ж с тобою? Что? Ты переменилась. Приди ко мне, мое золото, поговорим с тобою по душе… Проведай меня, Марта, – сказала она громко и опять шопотом, будто подпираясь, но вместо того прикрываясь рукою, – чего ты глядишь туда на батька? Чего этот безобразный наймит на тебя глаза таращит? Сосед! (опять громко) я вот вашу дочку зову к себе – пусть-ка придет да поможет мне, старухе, немножко… Уж теряю я силы, состарилась, умирать пора!

– Поживите еще, поживите – промолвил Чабан так, как приглашают пьяницу выпить, зная, что и без приглашенья он выпьет.

– А слышали вы, сосед, что вдова Крижка своего сына к маляру в ученье отдала? – спросила Рясничка.

– Слышал, – отвечал Чабан.

– Наши Кожушки как прослышали, так сейчас пожелали себе малеванья, и хвалились, поедем, хвалились, к этому маляру и купим себе какое-нибудь малеванье, потому что это хату украшает, – рассказывала Рясничка.

– А украшает точно, – отвечал Чабан.

– Наймиток, или ты нездоров! Неможется тебе? – обратилась Рясничка к наймиту.

– Я здоров, благодаря богу! – глухо ответил наймит, не поднимая очей с работы.

– Что-то спал ты с лица, как присмотрюсь я, будто поблек… Сын у меня чего-то все хворает… все жалуется на голову. Горенько с теми детьми на свете! А что нашего коваля совсем не видно – словно за деньги показывается людям! Я вот уж два дня нигде не попаду на него… Где это он пропадает? Не видали его, сосед?

– Видел вчера ввечеру.

– Где ж вы это его видели?

– Он из лесу шел.

– Вот гуляка какой! Будьте здоровы, спасибо вам, счастливо оставаться. Приходи ж, проведай, Марта.

И ушла домой, ломая голову, что это с Мартою за притча, зачем коваль в лес ходит, что замышляет Чабан, чего наймит глазами так поводит?

– Эта женщина готова бы звезды с неба похватать или землю черную поглотать! – промолвил Чабан, как бы про себя, и ряд белых зубов сверкнул из-под длинных седых усов.

Взгляд его упал на дочь, но дочернино лицо было обращено не к нему, – в другую сторону, – а ее глаза вопрошали о чем-то так беззаветно, преданно и заботливо, что Чабанов взгляд перенесся на другое лицо, наклоненное над работой, но пылавшее, дрожавшее каждой жилкой, несмотря на всю угрюмую сдержанность; потом Чабан принялся опять за работу, и молчанье больше не прервалось до самого вечера. Ввечеру Чабан куда-то ходил и поздно воротился. На другой день, поутру, Чабан выбрался из дому рано и, идя около своего воза, медленно и раздумчиво насвистывал…

На людской памяти Чабан два раза только насвистывал: в первый раз это перед тем, как ему жениться, а в другой – перед тем, как он пристроил разорившихся, сбившихся с пути сирот, братниных детей. Теперь это был третий раз, и Марта, следя за ним глазами, как скрывался вдали, промолвила:

– Батько что-то думает. Что бы ни было, я буду его, Максимова.

И на все готовая, она тихо задумалась.

На все готовая? Возможно ли! А как же бы вы, добрые люди, полагали? Обнадежить, насулить три короба, а потом только ах да рукою мах? Дескать, судьба, злые люди… Судьба судьбой, конечно, и злые люди точно могут облиховать, но никогда не изменят они порядочного человека, как неугодный моде покрой платья, никогда, раз предавшись, не выдаст верная, неуклончивая душа. «Бедная душенька!» Этого тоже вы не кладите решенья, добрые люди – вот задумавшаяся Марта не горевала, не сокрушалась, а улыбалась ясно и счастливо, и занималась, словно заря, жарким румянцем.

Примітки

Подається за виданням: Марко Вовчок Твори в семи томах. – К.: Наукова думка, 1965 р., т. 3, с. 600 – 602.