15. Болезнь Саханина

Марко Вовчок

Ольга Петровна очень спокойно вышивала бисером и разговаривала с Авдотьей Семеновной. Владимир Андреевич уехал в то утро на охоту. Солнце начинало садиться.

– Кто-то едет, – сказала Авдотья Семеновна, глядя в окно, – да это наши охотники!

– Боже мой! Ведь он поехал на два дня! Что случилось? – вскрикнула Ольга Петровна.

– Что-то случилось. Владимира Андреевича не видать. Лошадь его ведет Степан в поводу. Какие-то сани тащатся… Кого-то везут на санях.

Ольга Петровна ахала. Авдотья Семеновна вышла навстречу. В санях лежал Владимир Андреевич, бледный, как платок, и только поводил глазами. Его осторожно перенесли и положили на кровать. Ольга Петровна сидела около кровати, как каменная. Авдотья Семеновна послала верхового за лекарем, шепотом расспрашивала, как все случилось, и шепотом уговаривала Ольгу Петровну.

Владимир Андреевич рассердился на охоте, бросился было на виноватого, но вдруг зашатался и упал без чувств. Охотники достали в ближней деревушке сани и привезли его домой.

Владимир Андреевич долго был болен, потом поправился, но не выздоровел. У него отнялись ноги, и он не владел левой рукой. Он целые дни лежал в постели, скрежетал зубами, беспрестанно дергал одеяло – то им одевался, то его сбрасывал; разметывал головой подушки, кричал, звал, гнал, – неистовствовал на все лады.

Никогда еще не бывало так трудно Ольге Петровне, никогда не бывало ей так беспокойно. Она ни жива ни мертва входила к больному. Напрасно она твердила себе, что он не может встать, что теперь около него не ставят ни стаканов, ни тарелок, что она сидит так, что ее не достанешь с кровати – все напрасно; его голос и его глаза наводили на нее все такой же страх, может, еще больше. Лекарь все ездил, лечил и все просил не беспокоиться.

– Матвей Ильич, скажите мне, может ли он когда-нибудь совсем выздороветь?

– Не беспокойтесь, Ольга Петровна, – отвечал Матвей Ильич.

– Скажите мне правду… Мне очень хочется знать правду… Я буду спокойней.

Матвей Ильич, наконец, признался, что Владимира Андреевича вылечить вполне нельзя, но что за жизнь его еще нечего беспокоиться.

В тот же день Ольга Петровна позвала Авдотью Семеновну.

– Авдотья Семеновна, я хочу уехать отсюда…

– Куда же? Надолго ли?

– Я перееду к сестрам… Я не могу так жить, в такой муке. Вы сами знаете, каково мне! Я перееду к сестрам.

– Уж к чему вам переезжать, Ольга Петровна. Он теперь безопасен, только что кричит-то, а ведь не поднимется. Лучше вы потерпите, может быть, его скоро бог приберет.

– Ах, Авдотья Семеновна, как вам не грех так говорить! Как вы можете – это ужасно! Его болезнь вовсе не опасна… А я не могу здесь оставаться… Что же, я чем помогу? Только мне мученье!

Ольга Петровна собралась, велела заложить лошадей и вошла к больному.

– Ну, что же? – закричал Владимир Андреевич. – Тебе нечего мне сказать? Нечего? Ах, зачем ты сюда пришла! Куда ты бежишь?

Она остановилась на пороге. Владимир Андреевич с гневом отвернулся от нее, – она ушла.

Ольга Петровна очень много плакала, очень обнимала Авдотью Семеновну и уехала.

Когда Ольга Петровна вбежала в дом и обнялась с сестрами, долго ничего нельзя было разобрать: слышались только рыдания да отрывистые слова: «Наконец-то! Надолго ли? Что с тобой?»

– Я к вам совсем приехала, – проговорила Ольга Петровна.

– Совсем? – вскрикнули сестры.

– Я не могла больше жить так, я совсем измучилась… Ах, какое мученье!

– Что же Владимир Андреевич? – спросила Соня. – Лучше ему?

– Он все еще болен, – ответила Ольга Петровна. – Ах, боже мой, сколько я вынесла!

– Чем же он болен? – спросила Соня.

Ольга Петровна рассказала.

– Ты его так, однако, не оставишь, Оля? – сказала Соня.

– Ах, Оля! Как ты могла его так бросить! – вскрикнула Варя.

– Да что же мне делать? Вы за мной приезжали, уговаривали меня жить с вами, а я приехала, так вы меня гоните! – зарыдала Ольга Петровна.

– Оля! Это безбожно! Этот несчастный человек один… брошен…

– Он не один, он с Авдотьей Семеновной! Она ему угодить умеет, а я показаться ему на глаза не могу – кричит на меня, подушками в меня бросает… А ему вредно сердиться… И если вы гоните меня, – прибавила Ольга Петровна с пущими слезами, – так я все-таки к нему не ворочусь, – я поеду куда-нибудь, поселюсь где-нибудь…

– Полно, Оля, не плачь… Поезжай к нему, друг мой! Ради бога, не бросай его!

Но Ольга Петровна так расстроилась, что надо было ее в постель уложить. Она была больна с неделю, и с неделю не было помину о Владимире Андреевиче. Но как только Ольга Петровна оправилась, Варя опять завела речь о нем. Завела она речь тихо и ласково, потом вспылила, – кончилось слезами, и Ольга Петровна велела закрыть ставни и положила себе под голову маковую подушечку.

Ольга Петровна таки осталась у сестер; но споры с Варей часто поднимались. Раз, поспоривши, Ольга Петровна лежала в постели и велела позвать к себе Соню.

– Соня, – сказала Ольга Петровна, – посиди со мной, уж очень что-то мне грустно! Нездоровится мне, Соня! Я больна!

– Что же у тебя болит?

– Все болит. Я несчастная… Ах, Соня, Соня! Ты очень добра, ты меня жалеешь… Вот Варя так мне покою не дает… Точно я преступница, точно я злодейка… Если б ты знала, сколько я вынесла! Как мне было не уехать!.. Ну, сама посуди, как мне было оставаться?.. Скажи?..

– Нехорошо, что ты уехала от него, – сказала Соня.

Ольга Петровна привскочила на постели.

– Как нехорошо? Да что ж было делать! Сил не было!

– Уж если уезжать, так было тебе прежде уехать, когда он был здоров. Ты его оставила больного.

– Что он со мной делал! Как он со мной обращался!

– Я не говорю, что он прав, я не говорю, что он хорош, – он болен теперь. Проведай его!

– Господи! – сказала Ольга Петровна и упала на подушки. – Все против меня! Варя уж почти меня ненавидит, ты тоже, Соня!..

Но лицо, что над ней наклонилось, было так кротко и ясно, что она не договорила и закрыла глаза.

Соня ее окликнула, – она не ответила и не открыла глаз – так она и забылась.

Забытье это было нехорошее: понапрасну Ольга Петровна представляла себе столбы – столбы исчезали; приливало много, много беспокойных мыслей. Она встала с постели с тяжелой головою, с тревожным сердцем; она пила холодную воду, молилась, плакала; попробовала было опять лечь, но не улежала. Варя застала ее в слезах, и она с отчаянием ей сказала, что поедет к мужу. Варя бросилась ее обнимать и благодарить, словно тут ей лично было благо.

– Слышишь, Соня, – Оля едет!

– Да, Соня, я поеду, – сказала Ольга Петровна, – вас обеих обрадую!

– Поезжай, Оля, – ответила Соня.

– Поезжай, поезжай! Вы не подумаете, каково будет мне – страшно вспомнить!

– Ничего не будет… будет хорошо… Как ты обрадуешь его! – говорила Варя.

– Как трудно… – начала было Ольга Петровна.

– Нет, вовсе нет, – уверяла Варя.

– Так что ж, что трудно? – сказала Соня.

Ольга Петровна поглядела на нее и только вздохнула и заплакала.

Она собралась ехать через два дня: ей хотелось еще побыть два денька с сестрами, хотелось хорошенько со всем проститься.

Но на третий день ей немоглось, и на четвертый. Пятый день пришелся в понедельник, а во вторник погода такая разыгралась, что нечего было и думать о выезде. Ольга Петровна отложила до четверга, – четверг самый легкий день; но когда в четверг она проснулась, сердце у ней совсем замерло, вся решимость пропала, как не бывала.

– Посмотрите, какой день, – говорила она сестрам, – как солнце блестит… как хорошо… и птички… Все весело… а я еду… я уеду…

Она плакала.

– Нет, нет, я не могу! Это выше моих сил! Я не поеду! Я не могу! – вскрикнула она.

И стала просить:

– Пожалейте меня, пожалейте! Подите поближе… не бросайте меня… сжальтесь вы надо мною!

После этого она больше уж не собиралась ехать.

Примітки

Подається за виданням: Марко Вовчок Твори в семи томах. – К.: Наукова думка, 1964 р., т. 2, с. 319 – 323.