5. Порохов женился на другой

Марко Вовчок

Варе не пришлось ни ехать, ни пешком идти. Сначала пошли увещанья да споры, да смуты в доме; потом Марья Алексеевна захотела сама ехать с Варей, – пошли сборы в путь. Варя вдруг повеселела, но и посердитела. Она вспыхивала, как порох, от каждой проволочки, спрашивала у матери, за что она ее мучит, ссорилась с Олей, упрекала домашних, что они ее не любят, – только еще Соня ей угодна была.

Соня беспрекословно и безустали спешила исполнять все ее, как раздражительно выражалась Марья Алексеевна, капризы, не внимая увещаниям обидчивой Оли, хотя Оля основательно рассуждала, что бегать каждые пять минут узнавать, скоро ли догладят белье или починят дорожный сундук, неблагоразумно, а потакать Вариным капризам – значит огорчать маму, – Варя и без того на всех кричит и топает ногами…

Во время этих сборов вдруг пожаловала Марфа Павловна.

– Я с искренним раскаянием, Марья Алексеевна, – сказала она и протянула Марье Алексеевне обе руки.

Марья Алексеевна подала ей свои, с огорчением и неохотно.

Потом Марфа Павловна сказала, что она теперь постигает, как прискорбно могло быть Марье Алексеевне, когда шли против ее воли, – Марфа Павловна сама мать, – видит она свою вину ясно, еще раз извиняется и надеется вполне, что теперь они все заживут хорошо и согласно.

Вбежала Варя и бросилась Марфе Павловне на шею.

Марфа Павловна обняла Варю, спросила – здорова ли, нашла, что поправилась, слава богу, осведомилась, чем Варя занимается, что работает; – о сыне ни слова, ни единого!

Потом Марфа Павловна повела опять речи о том, как они теперь все заживут согласно, – не из-за чего теперь им спорить.

Все слушали ее с изумлением и всех забирала тревога, но Марфе Павловне, казалось, невдомек, что она изумляет или тревожит. Нарадовавшись на будущие свои мир и согласье с Марьей Алексеевной – теперь уж несомненные, – она перешла на удовольствия городской жизни. Наконец, после разных извивов, объявила, что ее сын Николенька женат, – такого-то числа женился – тоже, казалось, не заметила, до чего всех ошеломила и, как ни в чем не бывало, вдалась в подробности. Она им, друзьям своим, доверчиво поведала, как губернаторская дочь страстно влюбилась в Николеньку, как страдала, как всем было жаль такую прекрасную девушку, и Николеньке тоже, и как свадьбу отпраздновали совсем неожиданно, – даже не успели молодой ничего выписать к венцу.

Когда Марья Алексеевна пришла немного в себя, поздравила Марфу Павловну и поглядела на Варю. На Варю жалко было смотреть; она как будто все это принимала за шутку и улыбалась, хотя губы у нее побелели и дрожали.

– Я бы хотела видеть Николая Семеныча, – проговорила она.

Марфа Павловна ей ласково ответила:

– Вот они скоро приедут, – весну и лето в деревне проживут. Я жду их к себе на той неделе.

Еще посидела Марфа Павловна, потолковала о том, о сем, и уехала. Варя торопливо ушла и заперлась в своей комнате.

Марья Алексеевна никак еще не могла сообразить, надо ли ей гневаться, что дочернин жених женился на другой, или принять так, как говорила Марфа Павловна, – что эта женитьба ей в угоду? В душе Марья Алексеевна была рада, что так случилось: теперь убедится Варя, на кого она променяла мать родную! Теперь Варя, наконец, поймет, что мать была права!

Она пошла пожалеть и приласкать обманутую бедняжку, но Варя заперлась и не отворила своей двери.

Марья Алексеевна уговаривала, просила, упрекала – все напрасно. Варя только вскрикнула:

– Ради бога! Ради бога, оставь меня!

Ее оставили. Время от времени огорченная и оскорбленная Марья Алексеевна посылала Олю под двери. Оля слушала и сообщала, что все тихо, или что опять слышны рыданья. Соня не отходила от Вариных дверей и горько плакала, – так точно она плакала, когда хоронили ее няню, и когда на все уговоры она отвечала: «Няню уж не воскресишь!»

– Что ж это такое? – думала Варя. – Как могло быть? Как могло случиться?

Как случается, так и случилось.

У губернатора было в доме все по-губернаторски, перед крыльцами горели фонари, в зале у него были даже колонны под мрамор; пару его зеленых попугаев в золоченых клетках, его откидную и кучера Антона весь город знал; его дочери все в глаза смотрели. Никто не хотел верить, чтобы гордая губернаторская дочь за Порохова замуж пошла, – а губернаторская дочь сама ему в своей любви призналась и говорила, что любит она не так, как его деревенская невеста, а лучше не в пример, что хочет всему миру это объявить, ни от кого не хочет таить, – пусть все знают!

Губернатор не рассердился, а заплакал и сказал, что счастье не в почестях и не в богатстве, и что он скоро выхлопочет через своего брата важное место зятю. Разве могла Марфа Павловна не смешать свои слезы с губернаторскими и не воскликнуть, что теперь она ляжет в гроб спокойно? Николай Семеныч, кроме того, был добрый сын, и сам пожелал послужить отечеству в сколько-нибудь значительном чине.

Молодые приехали в Пороховку.

Раз вечером, когда Соня принесла Варе чай, – Варя спросила:

– Приехали?

– Приехали, – ответила Соня.

– Когда?

– Третьего дня.

Варя встала и подошла к окну. На дворе были сумерки, – теплые, темные весенние сумерки.

– Где моя шаль?

Соня подала ей шаль.

– Не ходить за тобою? – спросила Соня.

– Нет.

Варя вышла потихоньку из дому, через сад пробралась в лес, из лесу на пороховскую дорогу. Перед нею заблестели деревенские огоньки. Варя зашла из сада, как тогда, когда в первый раз приходила сюда к жениху, и как тогда – стала ждать, потом сообразила, что в саду еще сыро, верно никто не гуляет, и пошла к дому. Все окна освещены, – дом весело так смотрит. Варя постучала в окно девичьей, всех девушек испугала и удивила, и вызвала Дарью.

– Дарья, скажи Николаю Семенычу, что я пришла, скажи, что я его жду в саду.

– Я лучше вас домой отведу, – предложила Дарья.

– Нет, нет!

Дарья пошла звать.

Вот Николай Семеныч идет, – идет очень поспешно.

– Вы здесь! – сказал он. – Простили вы меня?

– Что вышло у нас?.. Как это вышло? – проговорила Варя.

– Я много страдал, – ответил Николай Семеныч, – но к чему об этом говорить? Я надеюсь, что мы друзья.

И протянул Варе руку. У Вари брызнули слезы, она сжала протянутую ей руку и ушла.

Николай Семеныч колебался: проводить ли ее или не провожать, – вдруг его кликнула жена. Она все видела, все слышала, все знала. Волосы у нее взъерошились под розовым чепчиком, лицо побледнело. Разыгралась сильная буря, и, чуть свет, молодые уехали в свое именье «хоть немножко подальше от этих несчастных мест», – говорил Николай Семеныч. Дарью за вмешательство в господские дела Марфа Павловна сослала стеречь гусей, запретила носить башмаки и платья, а велела надеть лапти и поневу.

Варя воротилась домой поздно; на пороге встретила ключницу и обняла ее; старуха встревожилась, принялась Варю целовать.

– Ах, голубка моя, вся холоднехонька! Откуда? Экая измученная! Чем мне утешить-то ее?

Варя высвободилась из ее рук и ушла в свою комнату. Там ее ждала Соня. Она схватила Соню на колени и прижала к себе: Соня была так же бледна, как и она. Вошла Оля. Она оттолкнула Соню и бросилась ласкать Олю.

– Ах, боже мой! Боже мой! – говорила Оля. – Ах, как мне жаль тебя, Варя! Ах, Варя, не горюй! Пойдем к маме!

– Ах, Варя, это ты! – сказала Марья Алексеевна. – Поди-ка ты сюда, сядь-ка вот тут, моя бедная!

Варя подошла к матери и положила ей голову на колени. Марья Алексеевна ее погладила по головке и поцеловала.

– Вот то-то, Варя, матери не слушалась, – чья правда-то вышла? Теперь и горе, и стыд! Зачем своих променяла на чужих?

– Очень любила! – ответила – Варя и залилась слезами.

– Варя! Варя! Успокойся! Полно, Варя! Вот что значит не слушать…

Варя вырвалась из рук и ушла.

Примітки

Подається за виданням: Марко Вовчок Твори в семи томах. – К.: Наукова думка, 1964 р., т. 2, с. 269 – 272.