1. Дворянский сын Осип Нехорошев

Николай Костомаров

В 1671 году, в августе месяце, по дороге, составлявшей боковую ветвь большой дороги в Саранск, проезжали двое путешественников: один был лет двадцати семи; другому, по его черной с проседью бороде и морщинистому лицу, казалось под пятьдесят.

Молодой был одет в суконную чугу вишневого цвета с короткими рукавами, достигающую до колен, и с нашивками голубой материи вдоль переднего разреза, на которых прикреплены были петли с пуговицами; пояс из полосатой материи белого, черного и алого цветов обхватывал его стан; за ним был заткнут кинжал в ножнах и пистолет; на левом боку пристегалась к поясу на серебряной цепочке сабля. Подол чуги окаймлен был широкою желтою полосою; из-под него выказывались штаны малинового стамеда, убранные в большие сапоги, которые были некогда зеленые, но от пыли порыжели.

На голове у него была четвероугольная шапочка с раздутыми углами, красного сукна с околышком из собольего меха; фигура этой шапочки обличала малороссийское происхождение: такие шапки стали входить в употребление только после присоединения Малороссии, и то преимущественно между служилыми, перенимавшими этот покрой в стране, где бывали. За широким седлом, состоявшим из раскрашенной пестрыми узорами луки, желтого чепрака и зеленой подушки, был прикреплен такой высокий чемодан, что почти достигал до плеч всадника, и всадник мог облокачиваться на него, как на спинку кресла; на внешней стороне были привязаны к нему овчинная шуба и бурка из верблюжьей шерсти; а между ними и всадником прикреплено к седлу ружье, положенное поперек.

На правой стороне зацеплялся за луку седла мешок с сапогами и пороховницей, в нем был другой мешок с сухарями и вяленой рыбой; на левой висела большая медная сулея, привязанная цепочкой к седлу. Так как тогда было время утреннее, то на молодце сверх чуги был накинут опашень темно-зеленого сукна с Широкими желтыми нашивками и длинными рукавами, которых концы спускались ниже стремян. Когда солнце пригревало, он скидывал с себя эту верхнюю одежду и привязывал к чемодану. Сбруя его лошади была украшена множеством маленьких серебряных блях; подле ушей были на каждой стороне по два бубенчика, а под мордой висели два длинных сборных, расширяющихся к концу ремня, окованные серебряными бляхами по каждой сборке или чешуе. Звук бубенчиков на далекое пространство кругом разносился в утреннем воздухе.

Другой, ехавший позади молодого, был одет в кафтан синего сукна с зелеными нашивками, застегнутый большими медными пуговицами; за красным шерстяным поясом был у него заткнут огромный складной нож; на голове была остроконечная войлочная шапка; за плечами у него был привязан саадак со стрелами и лук. Позади него торчал чемодан, а на нем два больших узла; на правой стороне у стремян висел мешок, на левой – баклаг с водою; у стремян с обеих сторон было заткнуто по копью. Лошадь его была не так породиста, как у ехавшего впереди, сбруя с простыми медными бляхами.

Первый из наших путников был Осип Нехорошев, дворянский сын, возвращавшийся из похода в Малороссию, на родину; второй – его слуга; какое имя дано ему было при крещении, мало кто знал это, и все звали его Первуном или сокращенно Первушей. Тогда, как известно, оставался еще обычай давать, кроме крестного имени, другое, составленное на своем языке, и по этим именам людей чаще звали, чем по крестным.

Осип Капитонов был сын Капитона Михайлова Нехорошева, жившего в Саранском уезде, в селе Нехорошевке. Его отец, дед Осипа, Михайло, был сын боярский, испомещенный в Карельской земле. После Столбовского договора, когда Московское государство должно было купить спокойствие ценою Водской пятины и Карелы – древних волостей Великого Новгорода, – многие из помещиков не захотели служить свейскому государю, покинули свои имения, прибыли в Москву и били челом государю поместить их в Московском государстве. Михайло Нехорошев был в числе их.

Не так скоро дело делается, как сказка сказывается. Переселенцы оставались без поместьев целых семь лет, даром что везде были неисповедимые пространства пустых земель и отвести земли можно было не только нескольким карельским помещикам, но такому же числу людей, сколько было тогда в Московском царстве; и тогда бы еще все отзывалось пустырем. Михайло Нехорошев был грамотнее против своих товарищей и потому писал за всех челобитные за челобитными, стараясь разжалобить правительство уверениями, что они и босы, и голодны, и холодны, и с женушками, и с детишками волочатся меж дворов и умирают голодною смертью.

Но Поместный приказ привык к такого рода трогательным выражениям и не принимал всякое лыко в строку, а по обычной беспечности откладывал эти челобитные на предние годы; дворяне же хоть и описывали свой голод, а при каждой новой челобитной все-таки должны были являться с пирогами да оладьями к приказному люду, чтобы, по крайней мере, не смотрели на них волками. Наконец после многолетних проторей и убытков последовал указ от царя и великого князя Михаила Федоровича всея Руси – испоместить перешедших из-за свейского рубежа в украинных городах на Саранской черте.

Тогда сплошь от Волги до Дона и до Воронежа проводились валы и по ним строились города, острожки и засеки; хотели заселить пустые земли: возникали города Тамбов, Шацк и др., в их числе Саранск. Около этих городков являлись сельца, деревни, майданы между мордовских и чувашских селений, и последние исчезали с появлением русских: жители их убирались в леса, и хотя должны были все-таки признавать власть белого государя, но старались жить как можно подальше от пришельцев со своими кереметями, которым становилось небезопасно поблизости христианских церквей.

Русские жители этого края, кроме помещиков и служилых в городах и слободах, построенных близ городов, были по селам отчасти гулящие люди, то есть не записанные в тягло от отцов дети, от дядей племянники, а отчасти беглые: им здесь было безопасно на срочные десять лет, после которых они могли оставаться свободными и не бояться сыска от вотчинников, старост и приказчиков.

Помещики, которым раздавались земли, назвали к себе такой народ, а другие приводили с собой холопей и крестьян из верховых городов, т. е. из северных провинций. Эти возникшие селения стояли одно от другого верст на тридцать и на пятьдесят; все были приписаны к тому или другому городу и вместе с городом составляли уезды; воевода того города, куда приписывалось селение, держал суд и расправу над его жителями, высылал помещиков на службу, посылал служилых собирать с людей царские дани, выгонять народ на городовые работы и скликать их в город в осаду, когда слышал вести о приближении неприятеля.

Нехорошева произвели в дворяне. В чем заключалось различие между дворянином и сыном боярским, этого, кажется, еще не порешила археология наша; но, во всяком случае, дворяне получали больше жалованья, назначались на лучшие места к службе, и вообще их считали за «лучших людей», по выражению того времени. Нехорошев получил «пятьсот четей в поле и в дву по тому ж» и, кроме того, копен двести пятьдесят сена, да леса совместно с другими поверстно.

По воеводской разверстке, рядом с Нехорошевым дали жеребьи его сверстникам, пришедшим с ним из Карелы: Жарскому, Худому, Черепанову, Лукоперову, Пауку. Земляки выбрали себе усадьбы на реке Иссе один близ другого, дали обещание создать церковь и начали тотчас строить себе дома. Немедленно стали набираться к ним разные охотники селиться. Один за другим являлись бездомные бобыли и захребетники, в лаптях, дырявых шапках, в зипунах с заплатами, с заплечным мешком, где было по две рубахи, праздничный зипун да сухари. Один и тот же тулуп служил и летней и зимней верхней одеждой; разница была та, что зимой его носили шерстью к телу, а летом вверх.

В воеводской памяти было сказано, чтоб принимать только по проезжим памятям и по отпускным, а не беглых; но распоряжение это во всей силе оставалось на бумаге, на деле же правительственный порядок исполнялся только тем, что помещик спрашивал приводимого, откуда он. В таком случае ответ был почти ложный. Если б захребетник и не знал за собой греха, и тогда бы не сказал правды: так уж было принято. Коль скоро человека допрашивали с видом власти и закона о его житье-бытье, надобно было лгать. Одни отдавались в крестьяне, другие в холопи, третьи в бобыли.

Холоп жил в дворе; только немногих выселяли в так называемые людские дворы; во всяком случае, они делали то, что им прикажут, и не были обязаны ничем заранее определенным: крестьянин получал жеребий земли и отправлял за него повинность; а бобыль исстари не брал жеребья, потому что не в силах был с ним справиться, и жил у помещика на особых условиях, которые уже тогда заменялись произволом владельца.

Селение, основанное Нехорошевым с товарищами, разрасталось; лет через пять владельцы исполнили свой обет и построили церковь. И великая радость была всем прихожанам, когда ее освящал саранский протопоп. Нехорошев был между всеми важнейшее лицо, и оттого село назвалось само собою Нехорошевкою, или Нехорошевым, хотя другие помещики упрямились. «Почему ж не Худовка?» – говорили Худые. «Почему не Черепановка?» – ворчали Черепановы. Церковь освящена была во имя Покрова богородицы, в память того, что в этот день прибыли в первый раз на место помещики. Нехорошев, чтоб избегнуть зависти, сам предложил назвать село Покровским; но имя Нехорошева усвоилось ему более, и даже писцы записали в писцовых книгах: «Село Покровское, Нехорошевка тож».

Проживши на новоселье лет пятнадцать, Михайло Нехорошев преставился и был погребен в созданной им с товарищами церкви. Он оставил троих сыновей: Петра, Капитона и Ивана. Имение не разделилось: братья жили вместе, и Петр заступил место главы семьи. Последние годы царствования Михаила Федоровича и первые Алексея Михайловича протекли мирно, и помещики, не тревожимые службою, спокойно занимались хозяйством в своих поместьях; только изредка посылали их к астраханским степям, прослышав о замыслах ногайских мурз; случалось тоже раза три ходить усмирять мордву, которая вздумала было не платить меду и воску.

Старые оружия, привезенные Михаилом из Карельской земли, лежали в кладовой и покрылись бы ржавчиною, если б Петр не чистил их и не выносил ради забав, которые учреждал с соседями, чтобы не разучиться воинскому делу. В летние праздники, созвавши соседей и собравши слуг, он затевал стрельбу из ружьев и луков в цель, назначал за то награды, поил и дарил слуг, которые показывали ловкость; тогда и в запуски бегали, и боролись, и рубились на саблях.

Петр очень любил охоту, держал большую псарню и часто осенью и зимой выезжал с соседями и с толпою крестьян и людей сражаться с волками и медведями, которых тогда было много в том крае. Были у него и соколы; он выезжал с ними на ставки за село, иногда же, когда ему приходила охота, то занимался рыб ною ловлею. Он был чрезвычайно гостеприимен, и каждое воскресенье все соседи помещики считали обыкновением ездить к нему обедать. Такие обеды шли часа по четыре; а после обеда гости, нагруженные вином и медами, отправлялись с ним за двор на воинственные забавы.

В большие праздники устраивал он «гостьбу толстотрапезну», как говорилось тогда; такой пир длился до ночи. Покончив яства, гости должны были пить разные заздравные чаши, а «умельцы» потешали честную беседу громкими песнями. Хозяин со всеми жил в ладах и умел погашать всякое возникающее несогласие; одного слова его довольно было, чтобы помирить поссорившихся. «Кто своему брату недруг, тот не ходи ко мне», – говорил он и тотчас сводил врагов вместе и давал им пить из серебряной чаши, на которой было вычеканено мудрое изречение о кратковременности жития сего и о пользе любви и согласия. Читать он сам не умел и не занимался ничем церковным, однако знал на память несколько выражений из св. писания, относящихся к союзу между ближними и ко вражде с иноверными языками. Живой, деятельный, веселый характер не склонял его к хозяйственным занятиям.

Меньшой брат Иван, нрава тихого и флегматического, предался всею душою земледелию и с весны до осени проводил дни в поле с рабочими. Средний, Капитон, имел наклонность более всего к торговым занятиям; чрезвычайно способный, он не прочь был и от забав старшего брата, хорошо читал и писал; одаренный чудной памятью, умел поговорить из св. писания; покупал разные сборники, где записывались повести об Александре Македонском, слова святых и разные иноземные диковинки. Но более всего Капитон любил выгодно продать и купить; сметливый, расторопный, он ездил по ярмаркам и продавал произведения своего хозяйства, шерсть, лен, хлеб, мед и привозил домой сукна, материи, вина и сласти; на нем лежало все письменное управление хозяйства.

Оба первые брата женились, Иван все откладывал и говорил, что успеет. У Петра не было детей даже и после десяти лет брачного союза, к крайней его досаде, потому что его добрая натура любила детей; зато, когда у Капитона родился сын Осип, Петр привязался к нему как к своему собственному детищу. Он сам учил его ходить, делал для него деревянных лошадок, и когда племяннику было шесть лет, смастерил ему лук и так выучил стрелять, что маленький Осип попадал в воробья на лету.

– Учись, Оська, стрелять из лука, – говорил он, – стрельба из лука всему воинскому делу голова; будешь хорошо стрелой попадать, и пулей попадешь.

Так безмятежно жилось в селе Нехорошевке. Но вот на западе русской границы поднялась страшная гроза, втянувшая и мирную Московию в продолжительную брань. Богдан Хмельницкий со всем войском запорожским принес подданство восточному государю, и Великий земский собор всей Русской земли 1 октября 1653 года приговорил объявить польскому государю Яну-Казимиру за его неправды и за неправильные написания царского титула войну, и во все стороны из Разряда полетели гонцы с приказом воеводам собирать помещиков, дворян и детей боярских, новокрещенов, мурз татарских и всяких служилых людей и высылать их в Севск и Смоленск. По сельским торжкам бирючи кликали клич и сзывали их на пересмотр в города.

Тревожно и тяжело загремел этот клич в ушах отвыкших от войны помещиков. Иные спешили не в город, куда их звали, а куда-нибудь далеко, чтоб спрятаться и ускользнуть от службы. Не так принял царский приказ Петр Нехорошев. Он давно уже скучал бездействием; однообразная охота не удовлетворяла его; ему хотелось дать настоящую пробу своему уменью стрелять в цель и рубиться; его жажда деятельности давно искала простора.

Петр с веселым лицом отправился в Саранск. Капитон сначала было призадумался, но вскоре утешился, узнав, что его оставляют на месте. Ивана также не тронули: оба брата служили с одного жеребья с Петром, и на этот раз не трогали тех, которые не имели собственных, отдельных жеребьев. Капитон чрезвычайно был втайне доволен тем, что не будет с ним брата; хотя Петр почти не вмешивался в хозяйство, но иногда принимал тон старейшины и показывал, что ему не хочется, чтобы это забывали братья. Теперь Капитон был полный глава.

Петр созвал всех соседей и всех крестьян своего села от мала до велика и задал им такую прощальную попойку, что одного меду выпита была целая бочка; каждому он сам подносил чашу и с каждым целовался; не только весь двор, но и все околодворье было уставлено столами и досками, на которые ставили яства и напитки. Зато на другой день, когда он выезжал в путь, народ не пошел на работы; все столпились провожать его. Только разлука с Осипом несколько навела на него тоску. Он очень любил его и не без слез в последний раз прижал его молодые щечки к своей обросшей жесткими волосами щеке. Он выбрал с собой трех слуг, отличных стрелков; за ним в лубочной кибитке четвертый повез его имущество. Сам Петр поехал верхом на породистом аргамаке, которого ему купил брат Капитон в Астрахани, славной тогда лошадьми во всем русском мире.

Не даром прошли его военные забавы. Вскоре он отличился на Дрожиполе; после того под Уманью привел к воеводе пленного польского пана, которого разбил с товарищами на подъезде, когда Хмельницкий шел ко Львову; под Гродеком его ранили по голове саблею: он пролежал месяца четыре; уже отчаивались в его выздоровлении, но сильная натура взяла верх, и Петр встал с огромным сабельным рубцом через все лицо и не думал об отставке.

Когда наконец поляки, пораженные со всех сторон, обманули царя Алексея обещанием возвести его на престол и устроили Виленский мир, Петр был переведен в Лифляндию. Там он отличался против шведов, отмщая им за землю своих предков, но при штурме Риги ядро ударило его в левую ногу: ему отрезали ее по колено. Тогда только Петру пришлось расстаться навеки с боевою жизнью, и он, приделав себе ключку, воротился в далекое свое поместье уже не на бодром аргамаке, потерявшем жизнь за отечество где-то в Украине, а в кибитке, сопровождаемый верными слугами. Из Поместного приказа велено было обратить из его поместья земли двести четей в вотчину.

Но не так-то радостно стало ему, когда он вступил на порог отцовского дома. Жены его уже не было в живых. Брат Иван погиб напрасною смертью, как говорилось: зашел спор о меже с соседом Жарским; воевода приказал развести их; приехал из Саранска сын боярский со служилыми, собрал всех односельцев, пригласив соседей, которых ближе не было, как верст за сорок, призвали попа; понесли по меже икону; поп должен был сказать правду по священству, а мирские люди по евангельской непорочной заповеди ей-ей: как были межи земель Нехорошевских и Жарских. Вдруг шествие наткнулось на посеянную рожь.

«Здесь была межа, – говорили старики, – Жарские запахали ее». Крестьяне Жарского стали кричать, чтоб по хлебам не шли; а нехорошевцы говорили, что им дела нет, что тут хлеб; посеян он не по закону; они пойдут… Слово за слово, дали рукам волю, принялись потом за дубье. Иван бросился в середину, и кто-то неосторожно хватил его в висок – тут Иван Нехорошев и душу Богу отдал. Воевода послал сделать сыск, но никак не могли найти виновного, и дело кончилось тем, что крестьяне Жарского заплатили «веру за голову».

Когда Петр приехал домой, то застал в доме одну жену Капитонову полною хозяйкою. Вскоре приехал из ярмарки Капитон. Петр по-прежнему не вмешивался в его хозяйство и весь посвятил себя племяннику, которого еще более полюбил, увидевши уже не ребенком, но здоровым юношей. Изрубленный воин любил сидеть на крыльце и смотреть, как Осип стрелял в цель да примерно рубился с слугами; часто устраивал он охоту и приказывал везти себя туда; когда делали облаву, запряженные в тележку или в сани лошади скакали во весь опор вслед за верховыми, и Петр, посвистывая и прикрикивая, ободрял ловцов. Зимою, посадив подле себя Осипа и созвавши гостей всякого звания без разбора, Петр рассказывал о своей боевой жизни и с удовольствием поглядывал на племянника, когда замечал на лице его охоту испытать самому то же. Капитон редко бывал дома, все ездил по торговым делам. Имение их увеличилось, потому что Капитон получил особый жеребей; свою всю вотчину Петр заранее отдал Осипу.

Но вдруг разнеслись лихие вести: Шереметев разбит под Чудновым и отдан татарам поляками, которым сдался военнопленным: Украина отпала от царского скипетра. Из Разряда последовал указ собирать дворян и детей боярских. Пришел указ и в Саранск; Нехорошевых потребовали. Приходилось идти Капитону, но пошел за отца Осип, настроенный рассказами и примером дяди. Горько убивалась родимая матушка и сама не знала, какие нескладные речи говорила в припадке родительского горя.

Капитон настаивал, что сыну надобно идти служить за отца, а Петру хоть и очень не хотелось расстаться с племянником, но он не показал этого; напротив, полюбив Осипа еще больше за его готовность, он твердил, что такому молодцу следует проливать кровь за веру святую и за его царское величество. Он дал ему опытного слугу, одного из тех, которые были с ним самим в походе. Этот слуга должен был не только служить Осипу, но быть его пестуном. Повозки не повезли за ними. «Такой молодец, – говорил Петр, – должен все с собой за седлом возить, а то с повозкой одна возня, я сам этого дознал». Таким образом выехал Осип с Первуном и таким же точно, хоть на других лошадях и в других летах, возвращался теперь на родину.

В те времена сообщения были трудны, и потому естественно, что Осип не знал ничего о своих домашних и не получал от них никакого известия во все время своей службы. Поэтому можно себе вообразить тревожное состояние и ожидание, когда он приближался к месту родины. Живы ли батюшка с матушкой? Жив ли дядюшка, которого он любил больше отца, редко его видевшего и почти никогда не ласкавшего?.. Воспоминания детства воскресли одно за другим в его памяти. Вот еще немного, и он увидит знакомый дом, сад, хоромы, увидит матушку… Образ доброй матери, сопровождавший его благодатным ангелом-хранителем во все время его странствования, теперь предстал перед ним, полный надежды и отрады…

Примітки

Саранск – місто при впадінні р. Саранки в р. Інсару, засноване 1641 р. як сторожовий пункт на південно-східному кордоні Російської держави; нині – столиця Мордовської АРСР.

Столбовский договор 1617 р. закінчив війну між Росією та Швецією, за яким Росія поступилась берегом Балтійського моря на користь Швеції.

…не захотели служить свейскому государю – шведському королю Густаву-Адольфу (1564 – 1632).

Михаил Федорович (1596 – 1645) – російський цар (з 1613 р.), родоначальник династії Романових; бувши хворобливим і пасивним, віддав фактичну владу в руки свого батька патріарха Філарета (до 1633 р.) та бояр.

Алексей Михайлович (1629 – 1676) – російський цар (з 1645 р.), син Михайла Федоровича, батько Петра І. Посилив центральну владу, прийняв під свою руку Україну, повернув Сіверську землю, Смоленськ; запровадив кріпацтво й придушив повстання у Москві (1648), Новгороді (1650), Пскові (1662), повстання Степана Разіна (1670 – 1671).

…повести об Александре Македонском… – різні варіанти перекладів і переробок грецької повісті II – III ст. «Олександрія» та, ймовірно, першої частини хроніки Георгія Амартола, де йшлося про життя і подвиги македонського царя Олександра (356 – 323 рр. до н. е.).

Ян II Казимир (1609 – 1672) – польський король (1648 – 1668), син Сигізмунда III Вази. У 1649, 1653, 1663 рр. особисто вів посполите рушення на Україну для придушення національно-визвольної боротьби українського народу проти польсько-шляхетського гноблення. Виснажений одночасними війнами з Росією (1654 р.) та Швецією (1655 – 1660 рр.), зрікся престолу (1668 р.).

…отличился на Дрожиполе… – 29 січня 1655 р. 25-тисячне з’єднане військо під керівництвом Б. Хмельницького та В. В. Шереметева зустрілося в триденній битві з польським військом під керівництвом М. Потоцького та С. Чарнецького коло Умані «…на поле, которое называлось от маленького там текущего протока, Бавы, где теперь деревушка Багва» [Костомаров Н.И. Богдан Хмельницкий. – Спб, 1884. – Т.3. – С. 193; автор посилається на повідомлення С. Величка (І, 209).]; а на другий день «…сделался такой сильный мороз, какой редко бывает в этих странах: воины с трудом могли держать в руках мушкеты и окоченевали от стужи. Козаки, вспоминая эти трудные дни, прозвали с тех пор это урочище «Дрыжи-поле», то есть: поле дрожи» [Там же. – С. 195.]. Загинуло з обох сторін до п’ятнадцяти тисяч воїнів.

…когда Хмельницкий шел ко Львову – у серпні – вересні 1854 р. [Там же. – С. 203.].

…под Гродеком его ранили… – наприкінці вересня 1854 р. козацький загін під командуванням миргородського полковника Г. Сахновича-Лісницького, надісланий Б. Хмельницьким з-під Львова, розбив польське військо Потоцького в урочищі Камінь-Брод під Гродеком (Слонігродеком), змусивши його залишки тікати до Яворова [Там же. – С. 203–204.].

…когда наконец поляки, пораженные со всех сторон, обманули царя Алексея обещанием возвести его на престол и устроили виленский мир… – «Царь отправил своих полномочных в Вильну, где с полномочными Речи Посполитой, в сентябре 1656 года, заключили трактат, по которому Речь Посполитая обязывалась, по смерти Яна-Казимира, избрать на польский престол Алексея Михайловича, а Алексей Михайлович, считая уже Польшу как бы своим достоянием, обещался защищать ее и обратить оружие против шведов, бывших своих союзников» [Там же. – С. 234.]. Але 1660 р. Польща відновила війну з Росією.

Виленский мир – перемир’я, укладене в 1656 р. між Росією та Річчю Посполитою.

…обратить из его поместья земли двести четей в вотчину – в нагороду за добру військову службу перевести частину землі з «поместья» – тобто наділу, який давався дворянину пожиттєво за службу, – у власне його володіння, яке він мав право передати своїм дітям у спадщину («вотчину»).

…Шереметев разбит под Чудновым и отдан татарам поляками, которым сдался военнопленным… – Шереметев Василь Борисович (бл. 1622 – 1682), – російський державний та військовий діяч, воєвода. Під час російсько-польської війни 1654 – 1667 рр. брав Невель, Полоцьк, Вітебськ; у січні 1655 р. успішно бився під Ахматовим на Дрижи-полі. З 1658 р. був воєводою в Києві, де провадив з І. Виговським боротьбу, яка закінчилася обранням на гетьмана Ю. Хмельницького. 1660 р. під Чудновом через зраду Ю. Хмельницького був захоплений у польський полон і виданий кримському ханові. Пробув у неволі двадцять років. Викуплений урядом Федора Олексійовича 1681 р.

…Украина отпала от царского скипетра – 17 жовтня 1660 р. гетьман Юрій Хмельницький уклав з Польщею трактат в с. Слободище (нині Бердичівського р-ну, Житомирської обл.) про відрив України від Росії і перехід під владу Польщі; ця угода була віддаленим наслідком російсько-польського Віденського перемир’я і безпосереднім – поразки козацьких полків під Любаром і Чудновим та оточення їх польсько-шляхетським військом під Слободищем. Угода зводила нанівець досягнення народно-визвольної боротьби українського народу під проводом Б. Хмельницького. Однак, захопивши Правобережну Україну, польсько-шляхетське військо не спромоглося взяти Київ та Лівобережжя, зустрівши відсіч козацьких військ наказного гетьмана Я. Сомка та запорожців під проводом кошового отамана І. Сірка.

Подається за виданням: Костомаров М.І. Твори в двох томах. – К.: Дніпро, 1990 р., т. 2, с. 6 – 15.