69. Елена устраивает брак Тимоша

М. П. Старицкий,
Л. М. Старицкая-Черняховская

В уединенном покое пани гетмановой происходил следующий разговор ее мосци с Выговским в то время, как гетман совещался с царским послом.

– Неужели, неужели он думает идти в подданство к царю! – кипятилась Елена. – Неужели обуяло его опять какое-то непонятное безумие? И когда же? Не в минуту опасности, не в минуту отчаяния, а в минуту своего торжества и величия! Что ж он думает там найти? Новую, пуще прежнего неволю? Так для чего же было и затевать повстание? Здесь его булава прочней, а Москве она не до речи: у нас шляхетство вольно, а там и батожьем отдерут.-Ой, пане, на бога! Отклони ты гетмана от глупости! В последнее время с ним делается что-то неладное: то пирует, то целые дни сидит за работой, то по ночам пропадает у каких-то гадалок. Я уже и тосковала, и тревожилась, и плакала от ревности, – покраснела она, – як бога кохам, а теперь как-то все притупилось.

– Тревожиться об этом, моя найяснейшая крулева, не следует, – говорил горячо и сладко Выговский. – На целом свете нет никого, ни герцогини, ни королевы, ни царицы, которая могла бы соперничать с красотой нашей божественной пани.

– О, пан уже слишком! – сконфузилась кокетлизо гетманша.

– Прости за правду, наша владычица, – поторопился замять восторженную фразу Выговский, – из глубины души вырвалось… Но гетман наш боготворит свою малжонку, и будущую коронованную, быть может… Он только, вследствие забот и трудов, немножко одряхлел… А что до Москвы, – переменил он вдруг тон, – то он давно забрал ее себе в голову, и как я ни старался и ни стараюсь отвлечь его от этой пагубной мысли, но она гвоздем в нем сидит, да и только. С самого начала повстанья он начал слать туда просительные листы и, несмотря на то, что Москва отнеслась к ним просто враждебно, чуть не послала против него войск, гетман не унимался и все пробовал да пробовал ублажать царя. Как зарубил себе, что единой веры, да единой крови, да что простому народу будет лучше, потому что царь не попустит своевольничать боярам, так никаким клином не вышибешь! Вот только как зародилась мысль о самостоятельном княжестве русском, с тех пор замечал я, что поднял голову гетман, хотя еще и колеблется… Я этим объясняю его гадания. Ну, а все же стал закидывать он орлиный взор дальше.

Марылька слушала с замиранием сердца речи Выговского; вся ее тщеславная душа затрепетала от одной мысли, что такое сказочное величие возможно.

– Неужели, коханый пане, ты серьезно можешь говорить об этом? – воскликнула она, вспыхнув румянцем восторга.

– Не только серьезно, но и убежденно: я полагаю, что это единственный надежный исход. Нам ведь остается одно: или примкнуть к кому-нибудь под опеку, а проще говоря под ярмо, или воспользоваться союзом с маестатным соседом, а то и более прочной связью, да и зажить своей власной, самостоятельной жизнью… Но к кому же примкнуть?.. Остаться, как были, при Польше – значит, никогда не иметь покоя и защищать с саблей в руках каждый свой шаг. Ведь сейм никогда не согласится на нобилитацию казаков, никогда не уступит нам во владение наших земель, не допустит нашего митрополита в посольскую избу… Стало быть, и пойдет бесконечная кровавая драка. Я уверен, да и гетман тоже, что этот мир на полгода, не больше.. Ну, вот Турция еще предлагает покровительство; гетман скорее к ней склонен, чем к Польше… да народ, наверное, воспротивится; положим, тут еще можно бы кое-что придумать, если приготовиться… вот еще Ракочи, – ну, он со своими силами не важен… Значит, самое лучшее подумать о своей власной хате; говорят, что в своей хате – своя и правда!

– Да как же это возможно? Ведь все накинутся.

– Можно, моя ясная пани; твой разум так светел, и ты, пани, так постигаешь все политические справы, что поймешь все; яснейшей нашей пани гетмановой я могу доверить свои тайны и даже сам попросить у нее содействия. Мультанский господарь вот шлет уже третий лист, просит у нас помощи от соседей, что лезут захватить его господарский престол, а там вошло просто в обычай: захватит кто-либо престол, пошлет гарач султану, получит утверджение и господарит, пока его другой кто не скинет. А нужно добавить, что у настоящего господаря, Лупула, нет наследника сына, а есть только две дочери: одна за Радзивиллом, а другая подросток невеста и неописанной, как все говорят, красоты, – так вот из-за нее и буча… Что если бы гетман послал с войсками своего сына Тимка да внушил бы ему присвататься к ней?.. Впрочем, я думаю, что Тимко как увидит ее, так и сам загорится… Господарь будет, конечно, в наших руках и не посмеет отказать сыну гетмана, – а то можно будет на всякий случай послать еще тысяч тридцать сватов на границу, – улыбнулся лукаво Выговский.– Свадьбу сыграем и, принявши протекторат Турции, утвердим Тимка на мультанском престоле, соединим таким образом гетманскую кровь с маестатной, да мало-помалу, оснуем свое русское княжество от Балкан до Дона и от Случи до моря.

– Ах, какой ты, пане, волшебник! – закрыла в истоме Елена глаза. – Ведь это такая картина, что задохнуться можно от прилива восторга… и если б дружно напрячь все силы… ой, какое величие! Но… гетман в эту минуту, быть может, подписывает рабский договор?

– Успокойся, наша царица, такие договоры скоро не пишутся, да и притом московский царь третий раз решительно отказал гетману, как меня заранее уведомили. Теперь весь наш расчет поссорить с Польшей Москву, и гетман за это взялся, а уж за что он возьмется, то так и будет. Вот только нужно подготовить всю нашу справу ко времени их стычки: Польша будет вовлечена в новую борьбу и обессилится вконец, а мы тем временем заключим союз с Турцией, оженим Тимка и вызовем патриарха Паисия во Львов для коронования нового могущественного монарха.

Елена схватилась со своего места и, словно пьяная, порывисто подошла к Выговскому, распростерши руки. Она совершенно забылась и в каком-то экстазе чуть не бросилась в объятия генерального писаря; но это было только мгновение, она удержалась и вспыхнула вся от волнения. Выговский понял неловкость ее положения и, поцеловав почтительно протянутую, застывшую в воздухе руку, сказал, раскланиваясь:

– Я поспешу к его милости гетману, может быть, понадобится ему какая-либо справка, а к ясновельможной пани гетмановой пошлю Тимка. Пусть пани как мать подготовит его. Нужно ковать железо, пока горячо!

– Да, да… Я именно об этом хотела просить пана, – вздохнула облегченно Елена и поблагодарила Выговского за находчивость обворожительной улыбкой.

Выговский удалился, а Елена в волнении стала ходить по ковру в своей уборной.

– Тимасю! Ты как-то дичишься меня, избегаешь меня все? – подошла она быстро к остановившемуся у дверей в некотором смущении Тимку и поцеловала его нежно в голову. Этот поцелуй залил густым румянцем мужественное лицо статного юнака. – Я нарочно попросила тебя, чтобы поговорить откровенно, – запела она вкрадчивым голосом, – я не знаю, что сталось? Отчего ты изменился? Ведь мы были так дружны… Ты принимал во мне такое участие…

– Теперь ты в нем не нуждаешься, мама, – словно огрызнулся Тимко, подчеркнув последнее слово, и побледнел.

Елена взглянула на него пытливо, с некоторым недоумением и, вспыхнувши, опустила глаза.

– Слушай, мой любый, – взяла она его за руку и повлекла тихо к канапке, – неужели тебе горько, что батько твой исполнил рыцарский долг? Неужели тебе приятнее было видеть мое унижение и слезы? Или ты, может быть, считаешь за глум быть моим названым сыном?

– Нет, не то, не то, – смущался еще больше, а вместе с тем раздражался Тимко, слегка упираясь и пряча свои глаза, – цур ему!.. Не нужно!..

– Нет, нужно, – упорствовала Елена, – нужно! Я не хочу скрытой обиды… Я не заслужила… Сядь вот здесь возле меня, посмотри мне прямо в глаза и скажи, в чем я виновата?

Тимко угрюмо молчал, сжавши брови. Елена смотрела на него своими чудными, опечаленными глазами, оттененными длинными ресницами, на кончиках которых дрожали светлые, лучившиеся росинки. – Ах, – вздохнула она тяжело, – разве мы властны в нашей доле? Ведь она распоряжается с нами без спросу. Иной раз она изломает тебя да еще насмеется жестоко, перед самые очи кинет счастье, протянуть бы только руки, а они связаны…

Тимко закрыл ладонями лицо и склонил голову на свои колени.

Елена начала его тихо гладить по кудрявой, подбритой чуприне, а потом, наклонившись, снова поцеловала его в жестковатые волосы и промолвила на ухо:

– Так не сердишься, не будешь на меня исподлобья глядеть? Мне ведь и теперь… Эх, если бы ты заглянул в мое сердце!

Тимко поднял голову и, вздохнув несколько раз глубоко, промолвил, наконец:

– Нет, я не сержусь… на свою разве дурную башку… так ведь ее, коли что, можно и об стену…

– Чего ты, что ты, мой любый? – улыбалась детски радостно Елена, лаская Тимка. – А? Не сердишься?

Тимко отрицательно помахал головой и улыбнулся, в свою очередь, бросив огненный взгляд на свою мачеху.

– Не сердишься? Нет? Ну, так поцелуй!

Тимко прикоснулся к щеке своей мачехи и вскрикнул, словно обожженный огнем:

– Ой, меня тато ждет! – схватился он порывисто с места.

– Погоди, Тимко, – остановила его серьезным тоном Елена, – мне по поручению батька и нужно переговорить с тобой о важном деле. Видишь ли, вся надежда твоего отца, да и все благо нашей страны, зависит теперь от приобретения прочного союзника. Господарь Лупул просит у нас помощи: у него одна дочь, красавица, наследница престола. Господарь сильно богат, союз с этим княжеством, тесный, неразрывный, нужен твоему батьку, как воздух утопающему…

Тимко слушал речь Елены с широко открытыми глазами: он и сам молодым умом своим понимал, что нужны союзники, но, во-первых, он о мультанском господаре в первый раз слышал, даже и не мог сообразить хорошенько, где лежит земля господаря, да и кто он сам, а, во-вторых, он и в толк не мог взять, почему ему об этом говорит Елена.

– Да я-то при чем здесь? – развел он, наконец, руками.

– А вот при чем, любый: батько хочет послать тебя с войсками туда, к этому господарю, чтобы ты там постоял для его охраны и защищал бы от напастников.

– Что ж, – вздохнул Тимко, – пошлет батько, так поедем; его слово – закон.

– Но не одного этого желает твой батько, он желает еще сыну счастья-доли, а краю родному, через эту долю, желает свободы и славы.

– Я не понимаю что-то, – потер себе лоб Тимко, и в его потемневшем взоре блеснул какой-то неопределенный испуг.

– Он желает, – медленно отчеканивала, пронизывая его глазами, Елена, – чтобы ты получил в наследство господарство, чтоб соединил его навеки с Украиной и чтобы через это создалось независимое, свободное русское княжество.

– Что?.. Чтоб я… Да как же это? – отступил Тимко. – Чтобы ты женился на дочке Лупула.

– Я? Простой казак?.. На господаревне? – схватился Тимко за чуприну.

– Ты не простой казак, а сын гетмана… да еще какого!

– Там осмеют меня.

– Тебе в помощь пошлют с полсотни тысяч сватов… Турецкий султан за этот брак.

– Ой, что же это? – в волнении заходил он по комнате.– Или жарт, или черт знает что! Мне жениться?.. Нет, нет! – вскрикнул он решительно. – Жениться… ни на ком и ни за что! Все, но не это: тут и батько бессилен!

– Да ты с ума сошел, что ли? Отказываешься от такого счастья, от такого могущества, славы?

– Не могу я ее любить.

– Почему? Она красавица!

– Хоть бы была краше дикой косули – не могу!.. Никого не могу любить, никого, никого! – почти кричал он в исступлении. – Не спрашивай меня… Я ни на ком не женюсь!

– Любишь кого-нибудь другого? – улыбалась ехидно Елена.

– Ах, не спрашивай! – топнул он нервно ногой.

– Слушай, глупенький, – зашептала ему на ухо демонически соблазнительным шепотом мачеха. – Брак этот совершится не по любви, а по коронным потребам… Но зато он для сердца не обязателен… Сердце свободно в своем выборе, а на высоте власти никто ему препятствовать не смеет… Слушай, мой хороший, мой милый,– подняла она его подбородок, – в таких случаях брак и дает возможность блеснуть свободному счастью… Он прикрывает всякое подозрение! – И Елена поцеловала растерявшегося Тимка.

Тимко только успел вымолвить, захлебнувшись:

– На все… на смерть! – и поспешно вышел из комнаты.

Выговский пропустил его и, окинувши пытливым взором Елену, произнес официально:

– Его гетманская милость просит ясновельможную пани поднести ковш меду на прощанье московскому послу.

– А он уезжает сейчас? – спросила как-то странно Елена.

– Спешит в Варшаву.

– А дело как?

– Возникают неудовольствия, и довольно крупные, между Польшей и Московской короной. А Тимко как? – спросил он в свою очередь.

– Он из воли родительской не выйдет, – ответила Елена и подумала в то же время, не сказала ли она чего-нибудь лишнего этому хлопцу. Чтоб еще не забрал себе чего в голову?.. Впрочем, он уезжает далеко… Женится еще… Но во всяком случае нужно будет сразу переменить с ним тон.

– Вот и жена моя! – указал гетман на Елену рукой, когда она вошла в кабинет.

Гость взглянул на Елену и, склонившись, промолвил:

– Прости, найяснейшая пани… и солнце ведь ослепит, если взглянешь, а ты краше солнца красного!

– Ха-ха! – засмеялся гетман. – Вот каковые московские бояре! Ну, за это поднеси ему, господыня моя, кухоль венгерского из королевских подвалов.

Зардевшаяся от похвалы Елена налила полный кубок и, поклонившись, поднесла его гостю на таце.

– Не обессудь, красавица, – промолвил взволнованным голосом Пушкин, – за обычай: у нас кто подносит чару зелена вина, тот подносит и уста свои красные, а говорю я это от имени великого царя моего государя и самодержца.

– Что ж, жинко, всякий обычай нужно уважать, – ободрил Богдан.

Еще пуще загорелась Елена, но исполнила просьбу.

– Теперь, ясновельможная краля, – воскликнул опьяненный посол, – после такой утехи, пусть ляхи искромсают меня, так наплевать! А вот прими от его царского величества подарочек – сережки самоцветные. Носи их на здоровье, – положил он на стол коробочку с драгоценностями, – а теперь прощенья прошу… Да пребудет над нами и над нашими речами милость господня!

Обменявшись взаимно пышными фразами и всякими пожеланиями и обнявшись трижды с послом, гетман проводил его до самых парадных сеней.

А Елена, возбужденная всеми событиями дня, захотела еще закончить его прекрасной прогулкой. Гетман был в особенно радостном настроении духа и согласился охотно съездить в Субботов. Их ясновельможности сели в раззолоченный экипаж, а Выговский поскакал вперед. При въезде в двор пышного поезда, сопровождаемого блестящим кортежем, все собравшиеся и выстроенные шпалерами поселяне начали восторженными криками приветствовать своего гетмана-батька. На колокольне трезвонили колокола. Отец Михаил дожидался своего дорогого гостя на паперти с крестом. Елена выскочила из экипажа, поддерживаемая под руку Выговским.

– Вот это мои выписанные из чужих краев мастера и искусники! – показал гетман на группу, стоявшую почтительно у крыльца будынку. Впереди всех выдавался молодой итальянец необычайной красоты. Елена как взглянула на него, так и окаменела от изумления… Гетман уже двинулся по направлению к храму и звал ее, а она стояла, словно очарованная…

Примечания

Публикуется по изданию: Старицкий М. П. Богдан Хмельницкий: историческая трилогия. – К.: Молодь, 1963 г., т. 3, с. 545 – 552.