78. Последний подвиг Чарноты
М. П. Старицкий,
Л. М. Старицкая-Черняховская
Настал день, туманный, темный; целый день копало поспольство, не отдыхая, под надзором Чарноты новые высокие валы. Казаки отстреливались слабо и лениво. Какие-то фигуры на возах, с обмотанными тряпками колесами, подвозили беспрерывно к болоту гору шелковых жупанов, мешков с хлебом, сена, лишнего оружия, побитых частей возов и всего, что только было возможно; все это снималось с возов и осторожно, без шума, погружалось в воду. Другие рубили лозу, делали из нее фашины, и к вечеру три зыбкие плотины были уже готовы.
Темная сырая ночь покрыла весь лагерь казацкий тяжелым покровом. Утомленная чернь, которой Чарнота велел поднести за тяжелую работу по стакану водки, заснула мертвым сном. Все тихо, неподвижно, мертво. Только за табором, у болота, идет какое-то безмолвное движение. Словно ночные призраки, тянутся без перерыва через болото ряды колеблющихся темных фигур. Обмотанные в тряпки лошадиные копыта издают слабый, глухой звук. Кругом ни слова, ни крика.
Утомленное поспольство проснулось поздно и стало лениво подниматься. Заволакивавший окрестности туман скрадывал время. Был день св. Петра и Павла. Расставивши аналой, отец Иван с оставшимся в лагере духовенством начал служить торжественную обедню, а Чарнота между тем распорядился, чтобы по случаю торжественного дня выкатили черни несколько бочек горилки да готовили всем праздничный обед. Вскоре по всему лагерю затрещали веселыми огоньками костры, задымились котлы, полные жирного мяса, распространяя вокруг себя аппетитный аромат. Все было спокойно. Рассевшиеся у костров крестьяне начали мирно разговляться. Чарнота и отец Иван не уходили с площади. Тайный посол сообщил им, что уже больше половины войска перебралось на тот берег, и Ляндскоронский отступил, осталось только вывести эту беспокойную чернь.
Вдруг на площадь вбежал, задыхаясь от усталости, молодой хлопец и крикнул ужасным голосом:
– Гей, хлопцы, спасайтесь, кто может, старшина нас обманула, уже войска в лагере нет!
Как порыв ветра над снежной равниной, промчался от одного конца майдана до другого какой-то дикий вопль, – и в одно мгновение все было опрокинуто.
Словно бессмысленное стадо баранов, все валилось к болоту, опрокидывая все на пути. Дикие, потрясающие вопли: «Зрада! Зрада!» – оглашали воздух. Но вот толпа достигла болота, и глазам ее представилась следующая картина: по трем плотинам двигались непрерывной цепью войска; большинство их уже стояло, выстроившись, по ту сторону, остальные спокойно дожидали своей очереди. В минуту все изменилось: холмы, берега – все зачернело от хлынувшей со всех сторон толпы. Она сбила всех с ног, произвела страшный хаос и бросилась на плотины.
Закипела глухая борьба во всех пунктах. Казаки удерживали, отталкивали поспольство, но масса брала верх. С каждой минутой ее прибывало все больше и больше. Слабые, зыбкие плотины погружались в воду. Видно было, что еще один-другой напор, и они потонут; но толпа уже не могла этого понимать: стихийная сила безумствовала. Вот одна плотина уже провалилась, сотни людей с громкими криками полетели в воду. В ужасе остановились набегающие новые массы, но не могли выдержать напора задних рядов и тоже полетели в воду. Как волны водопада, толпа неслась, набегала и с диким ревом падала в воду. Через несколько минут все должно было погибнуть. Богун, Кривонос, Золотаренко и другие заметили это с противоположной стороны болота; въехавши по шею лошадям в воду, они кричали, обращаясь к поспольству:
– Товарищи, братья, друзи! Во имя бога, не губите всей справы! Бог видит, что мы не думали бросать вас…
Но крики старшин не действовали на обеспамятевшую толпу.
В это время среди разъяренной массы появился отец Иван. Лицо его было грозно, ветер развевал черные волосы, седоватую бороду и полы его длинных черных одежд. На бледном лице его глаза горели мрачным огнем, широкие прямые брови были сдвинуты.
– Остановитесь! Именем господа всевышнего говорю вам! – закричал он непостижимо резким и громким голосом, остановясь перед толпой и подымая крест над своей головой. – За этот крест святой я молю вас, неужели же вы хотите, чтобы он снова достался на поругание ляхам? Идемте за мной! Я с крестом пойду впереди.
Но никто не двигался. Появление отца Ивана сперва огорошило толпу, но в это время к общему реву толпы примешались и вопли новоприбывших.
– Ляхи выступают из лагеря, ляхи бросились на табор!
Один безумный вопль вырвался из груди всех, и все ринулось стремглав в воду.
Но отец Иван, поднявши крест, вздумал заградить этой катящейся лавине дорогу.
– Назад! – крикнул он потрясающим голосом. – Вечная мука тому, кто не захочет защитить святой крест! Проклятье тому, кто не послушает голоса божьего!
На священника налетел как раз шляхтич Крапивинский, – в лагерь казачий вместе с целыми селами попала и мелкая польская шляхта, по-видимому, отрекшаяся от польщизны, и теперь-то она улепетывала прежде всех.
– Набок попа! – крикнул Крапивинский, наскакивая грудью на священника.
– Остановись, безумец! – поднял отец Иван к глазам его крест.
– А! Пречь! – рассвирепел шляхтич и ударил кинжалом священника в грудь… Пошатнулся пастырь, побледнел и рухнулся с крестом святым на землю, под ноги набегавших стремительно масс.
А поляки долго не решались атаковать неприятельский лагерь; заметя в нем крайнее смятение и поднявшийся шум, они даже встревожились, не прибыл ли туда Хмельницкий; только прибежавшие пленные, брошенные в общей панике, только они, наконец, уверили поляков, что хлопский лагерь пуст, что все бежит и тонет в болоте…
С радостным криком и смелой отвагой бросилось тогда пышное рыцарство на оставленный лагерь и принялось с жадностью грабить все, что попадалось под руки; казна Хмельницкого была расхватана вельможной шляхтой, а пушки, оружие, боевые припасы и два знамени доставлены были королю.
Напрасно молили, падая на колени, сбившиеся у реки и болота безоружные массы, напрасно вопили селяне: «Ой, простите, панове! Ой, сгляньтесь, на бога!» Их крошили саблями и хладнокровно поднимали на пики гусары, не пропуская ни единого. Не видя спасения и обезумев от ужаса, все поселяне стали сами кидаться в реку и болото, чтобы избежать хоть мучительной смерти.
Чарнота сначала употребил все усилия, чтобы ободрить обеспамятевшее поспольство, сплотиться и дать отпор врагу, – но видя, что всеми овладела безнадежная паника, собрал горсть храбрецов, среди которых очутилась и Варька, и засел с ними на острове.
Покончив со всеми в лагере, принялись рыцари и за эти засевшие три сотни. Но добыть их оказалось не легко, и много пролилось благородной шляхетской крови за эту потеху: каждый выстрел из лоз нес осаждающим верную смерть. Берег скоро усеялся трупами; поплыли дорогие жупаны вниз по реке, а другие заколыхались на зыби мутной кровавой воды.
Рассвирепели рыцари, велели подкатить пушки и стали картечью осыпать остров: груды чугуна взрывали песок, трощили вербы, разметывали лозу и разрывали в куски бившиеся отвагой и любовью к своей отчизне сердца… Падали без стонов защитники, а остальные стояли с той же улыбкой бесстрашия, с тем же негаснущим гневом в глазах.
Приехал даже король взглянуть на это любопытное зрелища и, возбужденный восторгом, стал предлагать оставшейся горсти живых жизнь, требуя лишь одного – чтобы сдались; но казаки отвергли с презрением королевскую ласку, а их предводитель Чарнота еще крикнул зычно через реку:
– Скажите вашему королю, что смерть казаку милее подневольной ласки!
Двинули вброд против этих безумцев немецкую пехоту; но и ей не легко было одолеть исступленных; за каждую душу казачью пришлось заплатить семью, восьмью немецкими душами. Наконец, остался один только Чарнота; израненный, обрызганный кровью, он стоял с длинным копьем в руке и с ятаганом в зубах.
Король, пораженный таким беспримерным бесстрашием, приказал не убивать этого дикого удальца, а даровать ему свободу… Но Чарнота вскрикнул:
– Будь ты проклят! Я гнушаюсь этой свободой, за которую заплатили смертью мои друзья, – умру как казак!
С этими словами он пронзил себя ятаганом.
Примечания
Публикуется по изданию: Старицкий М. П. Богдан Хмельницкий: историческая трилогия. – К.: Молодь, 1963 г., т. 3, с. 616 – 620.