Конокрады

Анатолий Свидницикий

Бог создал пана – разумея поляка – из пшеничной муки, еврея из ржаной, а хлопа из глины. Так говорят наши евреи, выражая тем свою близость к панам и превосходство над остальным населением края. Двойной гнет этих двух чуждых здесь элементов до сих пор тяготеет над краем.

Но первый, если бывал невыносим, то падает и падет вместе с крепостным правом; второй существует во всем своем безобразии и бог весть, рухнет ли когда. Первый смягчался образованностию, второй усиливается религиозным фанатизмом и замкнутостью. Первый имел основание в законе, с изменением которого лишился опоры, второй опирается на беззаконие или, лучше, на умение обходить закон и падет только тогда, когда еврей сделается русским человеком.

Но в настоящее время в массе своей евреи строго берегутся не только слияния с населением края, но даже и сближения. Еврей не ест нашей пищи, нечиста для него наша посуда; мы сами скверны для еврея. И если этот агнец непорочный имеет какие-либо сношения с нами, нечистыми, то только из-за денег.

В настоящее время особенно важны своим вредом два направления их деятельности: давно вкоренившееся конокрадство и начинающее вкореняться арендаторство. Мы не говорим уже о шинкарстве и ростовщичестве, о которых столько раз было говорено.

Чтобы статья не вышла слишком длинна или чтобы не сказать слишком мало, ограничимся на этот раз конокрадством.

Конокрадство – повсеместный недуг нашего края и тем сильнее оно, чем местность гуще населена евреями и ближе к государственной границе. Первое потому, что есть кому красть; второе потому, что есть куда сбыть. К таким местностям принадлежит между прочим наш юго-западный край, который потому и сильно страдает от конокрадства.

Но да не подумает кто-либо, что конокрады здесь никому не известны или что они, по крайней мере, стараются быть неизвестными. Напротив, их все знают, и злодейский атаман, как называют ватажка конокрадов, лицо почетное в крае. Мы лично знавали такого атамана: к нему ездили с поклоном и с гостинцами священники, мещане, крестьяне, шляхта, становые пристава, все, кто держал лошадей, и сами чиновники от конокрадства, т. е. специально занимавшиеся преследованием конокрадства.

Иначе и быть не может, потому что конокрадов все боятся, потому что власть бессильна защищать людей, которых мщение не ограничивается имуществом, но распространяется и на лицо. Нам лично знаком был пристав, который тяжело поплатился за энергические действия против них. Конокрады ухитрились отбить его от команды во время погони, завлечь в лес и там ломом до пня перебили руки и ноги и, для большей своей безопасности, вырезали несчастному язык. Говорят, после этого он жил еще некоторое время. Знавали мы и чиновника от конокрадства, который пострадал еще хуже: его живым изрезали в куски.

Первое происшествие случилось в Винницком уезде, второе – в Гайсинском. Оттого чиновники от конокрадства и должны были сделаться агентами злодейских атаманов. Они не могли сделать ничего лучшего, как войти в сделку с атаманами и брать для них переймы – т. е. плату с хозяина пропавших лошадей за возвращение их.

Другой пользы они не могли принести честным людям, но и эту приносили только в том случае, когда попадался такой снисходительный атаман, что позволял чиновнику вмешиваться. И действительно, в большинстве случаев чиновники от конокрадства не имели и этого значения и были, наконец, упразднены, не изменивши положения дел. Упразднение их оказалось выгодным в том отношении, что для обокраденных пал соблазн к жалобам, следовательно, и повод к мести со стороны конокрадов. Хозяева обратились к прежнему порядку вещей и восстановили немного нарушенный обычай ходатайствовать непосредственно перед атаманом. Как при этом обращаются к атаману, видно из приводимого примера.

– Эй-вэй! Які бо ви, пане господарю! – однажды в нашем присутствии атаман упрекал шляхтича, просившего о возврате лошадей. – Что за разум: знать меня давно и до сих пор не обратиться! Я думал, что вы уже загорділи, знать меня не хочете – що то жид! – и не придержал ваших лошадей. А добрі були конята! Аж самому жаль.

– Невже пропали? – жалобно спросил шляхтич.

– До сих пор за Днестром, если не за Прутом, – ответил атаман.

– Ой же?

– Я не виноват. Вы сами виноваты: раньше было обратиться ко мне.

– Я вас награжу, я даром не хочу, – продолжал шляхтич.

– И я даром не хочу, – сказал атаман. – Говорю: за Днестром, если не за Прутом. Ну?

– Я поеду за Днестр.

– Може, й за Прут поехали би-сьте? – иронически спросил атаман, смотря в окно. – А то ваші коні? – спросил он далее.

– Мої, – ответил шляхтич.

– То ви, слава богу, не піші, – начал еврей, – заробите на луччі, а ті нехай уже йдуть другому на користь.

Шляхтич с тем и удалился. Надо знать, что он был из числа не забывавших атамана, только в последнее время имел неосторожность, идучи через село, в котором жил атаман, остановиться перед чужим, а не перед его шинком.

Бывают и такие случаи, что атаман прямо говорит: «То не мои сделали, мои вашего не тронут». Или же возьмет переймы и благосклонно успокоит просителя: «Отправляйтесь с богом домой, ваши лошади возвратятся». И действительно, после такого ответа лошади окажутся часто даже во дворе хозяина. Иногда, впрочем, надо бывает отправиться в то место, которое укажет атаман в лесу или в яру, и там забрать свою собственность.

– Спасибо и за то, – говорит хозяин отысканных лошадей и рад-радехонек, что атаман взял меньше, нежели сколько лошади стоят.

Не задобрить атамана, а тем более рассердить его – значит рисковать всем своим состоянием. Благо, если позволит держать таких лошадей, о которых говорят: як біжить, то дрижить, як упаде, то й лежить.

Оттого никто не осмеливается не только отказать атаману в чем-либо, но все готовы друг перед другом предложить свои услуги. Если же атаман приезжает в село, где его знают, то для остановок избирает дом своего любимца. Если таковым оказывается не помещик, то он просит хозяина дома пригласить остальных; если же остановится у помещика, то сам отправляется пешком к ближайшему из пользующихся его благорасположением, а остальным передает поклон.

– Вы такой редкий гость у нас; посидите, пожалуйста, – просит осчастливленный визитом.

– Нема часу, – отвечает атаман, – нема часу. Я, знаєте, до пана заїхав, треба честь знати, як то приповідають: «Бога не гніви і чорта не дражни».

И торопливо отправляется к помещику, но не из уважения к нему – на самом деле пан более угождает атаману, нежели этот последний ему. Таким объяснением атаман дает знать, что, мол, держись: видишь, кто дорожит моим вниманием.

В 1864 году особенно популярны были два атамана – один в г. Умани, другой в м[естечке] Саврани Балтского уезда. В Балтском же уезде разыгралась и следующая история, несколько раньше.

В том самом местечке, где была и становая квартира, жил с несколькими зятьями и несколькими сыновьями известный конокрад, не атаман впрочем. Он так был известен своим промыслом, что становому, который только что был сюда назначен, назвали всех членов почтенного семейства по именам в самом Каменце. Становой этот был молодой человек, едва окончивший курс в Киевском университете. Вступивши в должность, он тотчас же позвал к себе воров и говорит им:

– Я пригласил вас на два слова. Всем известен ваш промысел. Или остановите его, или готовьтесь в Сибирь.

– Так далеко?.. За что, ваше б[лагороди]е?

– Знаете вы лучше моего за что. Может быть, вы делились с моими предшественниками, может быть… Я считаю нужным предупредить, что я не из таковых; потому будьте уверены, что приму все меры и доконаю вас.

– Гм, в[аше] б[лагороди]е, – начал глава семейства, – насилу я догадался, в чем дело. Вашему предшественнику также клеветали на нас. Он также думал, что мы люди бесчестные. Но мы люди честные, только у нас много врагов – так много, эй-вэй!

Спустя некоторое время привели разбойника в стан. Едва пристав занялся допросом, как пришел конокрад и просит:

– Ваше б[лагороди]е, прикажите выдать проводной лист. Я намерен справить тройку лошадей за Днепр.

– Потрудитесь прийти немного позже, – сказал становой. – Видите, я теперь занят.

– Як то занят? Що то занят? То вы занят, бо вы ваше благородие, – а я не занят? Я не знаю никакого «занят». Я человек торговый, мне случается купец. Если я их не продам, то понесу убытки. А кто мне пополнит их?

Становой из писцов скоро отделался бы от нахала. Но евреи имеют возможность вперед знать все, чем интересуются, потому и конокрад знал, что новоприбывший становой обходится без кулаков, и потому дерзко приставал. Выйд из комнаты на несколько минут и опять возвращается: «В[аше] б[лагороди]е! А ще занят?»

Ни просьбы, ни угрозы не действовали. Выведенный и терпения становой вынужден был наконец прекратить допрос и велел написать проводной лист. Еврей подоше к письмоводителю и стал диктовать приметы.

– Точно мои лошади, – успокоившись, сказал становой слушая диктовку.

– Точно ваши, да не ваши, – сказал конокрад.

– Где же лошади? – спросил становой, читая пода ный лист.

– Здесь за воротами, – ответил конокрад. Становой посмотрел в окно. Действительно, за воротами стояла тройка лошадей, из которых пару держал сын просителя, а третью – кучер пристава.

– Не будь там моего кучера, – сказал становой, я подумал бы, что вы вывели лошадей из мое конюшни.

– Я таки и вывел лошадей из вашей конюшни, – сказал конокрад, смеясь. – Уже и дал поводового кучеру. У вас же только пара, а здесь тройка, – заключил конокрад серьезно.

Становой улыбнулся шутке еврея и подписал лист.

На утро понадобилось становому ехать куда-то по делам службы. Он призывает кучера и велит запрягать лошадей.

– Каких прикажете, в[аше] б[лагородие]? – спрашивает кучер.

– Много их у меня разве, что спрашиваешь?

– Вы же изволили продать лошадей.

– Что?!

– Лошадей-то, в[аше] б[лагороди]е, вчерась изволили продать.

– Кому?

– А тому еврею, что приходил за конским паспортом.

Тогда только объяснилась шутка конокрада. Он нарочно выбрал такое время, когда пристав был занят, и, сказавши кучеру, что пришел покупать лошадей, отправился в канцелярию как проситель. Выходивши на двор, он каждый раз переговаривался с кучером о достоинствах лошадей и, возвращаясь надоедать становому просьбой, говорил кучеру, что идет кончать торг.

– Ах, мошенник! – воскликнул становой. – Подайте его сюда!

Пришел еврей.

– Что ты сделал, мошенник! – начал становой.

– Ну-у, мошенник! Вже й мошенник? Я никакой не мошенник.

– А лошади мои?

– Ваши лошади? А разве я не говорил, что вывел их из конюшни? Ну-у? Не говорил?

– Чтобы мне родились лошади, иначе завтра же будешь в Балте.

– В Балте?! Я не раз бывал в Балте; может быть, еще и сегодня буду. У меня там дело есть, – сказал еврей.

– Шутишь ли ты, что ли?

– Боже сохрани, чтобы я позволил себе шутить с в[ашим] б[лагородие]м. Я и не думал шутить. Я говорю чистую правду. А если вы грозите тюрьмою, то я ее не боюсь. В тюрьму впускают в таку широку браму – эй-вэй, а с тюрьмы выпускают в таку вузесеньку дверцю. Только я не буду в тюрьме, потому что я человек честный.

– Честный? А лошади украл? Где мои лошади?

– За Днестром, – сказал конокрад, – я от листа не отступаю. Я не мошенник какой, чтоб писать одно, а делать Другое. Я человек честный: куда пишу, туда веду. Написал «за Днестр» и послал за Днестр.

Еще он продолжал говорить, когда в двор вогнали целый табун лошадей.

– Вы так боитесь за свои лошади, – начал тогда конокрад, – «где» да «где»? Здесь в табуне. Извольте выбрать себе на место прежних – те уже не воротятся, далеко – хоть пару, хоть две, да знайте, что я человек честный.

Становой не захотел подвергаться подобным шуткам и счел за лучшее выбрать пару лошадей и убраться подальше от этих честных людей. Не дальше как через месяц он был куда-то переведен, а конокрады до сих пор продолжают свое честное ремесло и, без сомнения, деткам завещают его.

При такой общеизвестности конокрадов, при такой их бесцеремонности, по-видимому, нет ничего легче, чем спровадить этих господ подальше, по заслугам. Между тем в настоящее время никак нельзя сделать этого, потому что ничего нельзя доказать на них. Атаманы лично не ходят красть. Они только принимают краденое, а потому безопасны от возможности быть пойманными на месте преступления.

Обыкновенно они пересылают лошадей один другому взамен и этим уже торгуют. При этом наблюдается, чтобы дорогие лошади, за которыми может быть сильная погоня, быстро спроваживались в Турцию или в Австрию. Для скорости поят таких лошадей водкою, и пьяная скотина не знает утомления [Обыкновенный прием 1/20 ведра через каждые 30 верст. – А. С.].

Если при переводе лошадей и попадется вор, то второстепенный, не атаман, который сидит дома, а оговоры недостаточны для приговора. По тому, когда второстепенных конокрадов ссылают и т. п. сами атаманы отделываются подозрением и получают свободу, хотя бы и попали в тюрьму.

Даже и в том случа атаманы безопасны, когда бывают вынуждены на мест продавать краденых коней, потому что прежде подделают масть, зубы, даже копыта и уже в таком измененном вид продают их. Искусство подделки доведено до такой степей совершенства, что случается самому хозяину купить свои лошадей без всякого подозрения в обмане. В этом отно шении особенно славится м[естечко] Жашков (Киевско губернии). Здесь один помещик продал четверо лошадей потому что ему не нравилась их масть – и через три час купил другую четверню по вкусу. Через несколько месяце оказалось, что это были те же самые лошади, только подкрашенные.

Из сказанного о причинах безопасности атаманов еле дует заключить, что у них должны быть шайки. Но с большею вероятностию можно сказать, что шаек нет у злодейских атаманов. Сколько нам известен воровской быт края, в шайки собираются люди бродячей жизни, которые предпочитают грабеж и воруют вещи. Лошадей красть они не могут, потому что не имеют возможности кормить их. Если иногда и украдут лошадь, то или для перевозки припасенного добра, или для скорейшего побега.

Не таковы конокрады. Эти имеют определенное место жительства, живут среди общества и никогда не бедны, напротив, часто владеют значительным состоянием. Устраиваться в шайки для них опасно, потому что один изменник предал бы всех, так как каждого из них можно накрыть дома.

И действительно, мы ни разу не слыхали, чтобы злодейские атаманы имели шайки. Они живут сами по себе. Атаманы пользуются ими, платя за приводимых лошадей, но в самой краже другим способом не участвуют. Поставщики лошадей никому не известны, кроме самого атамана и себе подобных. И не будь атаманов, они или оставили бы свое ремесло, или же скоро были бы переловлены.

Их употребляют атаманы как орудие мести, равным образом платя как за послушание, так и за лошадей. Краденые лошади до возвращения хозяину или до пересылки другому атаману содержатся в секретных местах – в погребах, в сараях, сделанных в скирдах соломы или сена, также в лесах и ярах. Очень редко содержат их в обыкновенных стойлах у самих атаманов или у соседей, но никогда у поставщиков.

Один от другого атаманы живут в значительном расстоянии, чтобы не мешать друг другу, и находятся между собою в постоянных сношениях. По тому значению, какое они имеют в конокрадстве, атаманы до такой степени дерзки, что даже решаются принимать различных плутов под свое покровительство.

Мы знаем, напр[имер], священника, который занял у еврея 50 р[ублей] с[еребром] сроком на три года. Заплативши в течение трех лет 150 р. и давши около 20 четвертей пшеницы, не считая гусей, курей и т. п., он по наступлению срока отказался дать еще 300 р., которых требовал заимодавец.

Тогда этот последний обратился с жалобою к злодейскому атаману в Умань, который и вступился в его дело. Сначала он, намекая на свое значение, требовал всей суммы, наконец, сбавляя понемногу, остановился на 50 р. Когда же священник отказался заплатить и 50 копеек, не только 50 рублей, то атаман уехал с угрозою, что не уважит и просьбы священника. Этот понял, чем грозит атаман, и принял все меры предосторожности, однако лошади все-таки были украдены. Их у бедного была только пара – и то пополам с братом.

Какую выгоду получил от этого заимодавец, неизвестно. По всей вероятности, на его долю осталось только злорадование.

Атаманствуют, за весьма редкими исключениями в пользу шляхты, евреи. Эмблемою атаманства служит конская голова, которая торчит где-либо на заборе или на крыше. Иногда эту голову снимают, иногда поворачивают ее то в ту, то в другую сторону. Какой смысл имеют эти знаки, нам неизвестно.

Нам остается сказать о символических приемах, по которым конокрады-поставщики узнают один другого. В шинок, напр[имер], приходит конокрад, который желает иметь товарища. Он садится у стола, выпивши водки, ставит рюмку вверх дном и, обрезавши кусок хлеба, ставит его надрезанною стороною от себя. Тогда затыкает одну полу за пояс и начинает закусывать. Ответных знаков ни выспросить, ни подметить нам не удалось.

Полагаем, что из сказанного каждый увидит, почему злодейских атаманов все боятся и почему они никогда не подвергаются законной ответственности. Сверх всего, сильною опорою для атаманов-евреев служит само еврейское общество. Кроме одобрения, оно готово поддерживать их не только деньгами, но и силою. Всем известен их обычай, действовать скопом, целым кагалом; а мы узнаем примеры, что против таких скопищ были посылаемы крестьяне с вилами, цепами и т. п., однажды даже употреблена была команда драгун. Но об этом в свое время; пока довольно и конокрадов.

Примітки

Вперше надруковано в газ. «Киевлянин», 1869, 14 жовтня, № 121. Автограф невідомий.

Відтворені в оповіданні А. Свидницького факти мали масовий характер. У № 118 газети «Киевлянин», який передував публікації нарису А. Свидницького, житомирський кореспондент С. Станкевич повідомляв, що тутешні селяни змушені давати викуп конокрадам. В. Сикевич у статті «Из практики конокрадов» змальовував різні типи конокрадів; «обыкновенный конокрад», «нахальный конокрад», «конокрад экспромтом», «конокрад с залогом», «конокрад с молитвой» («Киевлянин», 1869, № 38 – 40, 53).

Подається за першодруком.

Подається за виданням: Свидницький А. Роман. Оповідання. Нариси. – К.: Наукова думка, 1985 р., с. 244 – 252.