26.04.1991 Дым над реактором
Беседу вел И.Мельников. (Соб. корр. «Правды»). г.Вена, апрель.
Беседа с генеральным директором МАГАТЭ Хансом Бликсом.
Много лет доводилось мне проходить в этом просторном холле под многоцветием более чем сотни национальных флагов стран – участниц МАГАТЭ. Но впервые, именно сейчас, они показались приспущенными. Это странное ощущение могло диктоваться одним – приближением скорбного юбилея чернобыльской трагедии.
Скоростной лифт в считанные секунды достиг 29-го, самого верхнего этажа Венского международного центра. Здесь я переступил порог кабинета, где все минувшие пять лет не угасает огонек искреннего сострадания, живого интереса к судьбам жертв Чернобыля, стремления узнать всю правду об аварии и сделать эту правду достоянием всех людей, дабы новая ядерная беда никогда не пришла в их дом. Хозяин кабинета, генеральный директор Международного агентства по атомной энергии Ханс Бликс, не теряя времени, приступил к беседе…
В: Адресуя вам неизменно трудный вопрос о Чернобыле, разделю его надвое. Пусть сначала ответит Бликс-человек и семьянин, а затем уже Бликс-специалист, генеральный директор МАГАТЭ. Итак, первая часть вопроса: где застало вас известие о Чернобыле, как реагировали на него, какой была реакция в кругу вашей семьи?
О: Это было утром в понедельник [28.04.1986 г.]. Раздался звонок из Стокгольма, из министерства энергетики. Меня попросили узнать, нет ли информации о ядерной аварии в северо-восточной Европе, поскольку произошло повышение уровня радиации на территории Швеции. Я сразу связался с советскими, польскими, некоторыми другими коллегами в Вене. В тот же день мы получили сообщение из Москвы и выпустили пресс-релиз об аварии. Моей первой реакцией была телеграмма соболезнования и сожаления по поводу случившегося, отправленная в Москву [1]. Помню, что чувство сострадания охватило и моих домашних. Возможно, в семье физика-ядерщика подобные происшествия воспринимаются острее. А тут еще и потеря человеческих жизней… Одновременно мои близкие понимали, что это событие обусловит мне большие нагрузки на работе. Так оно и получилось.
В: Перейдем ко второй части вопроса, ответ на который, очевидно, будет более пространным. Что вы предприняли как генеральный директор МАГАТЭ, какой была первая акция?
О: Первым было усилие проинформировать мир о происшедшем. Однако мы зависели от информации из первоисточника. Мы предложили Москве использовать в качестве информационного канала нашу организацию, сообщили о готовности наших экспертов приехать в СССР. Вскоре такое приглашение было прислано. Мы не были заинтересованы в какой-либо скоропалительной критике, поскольку делу бы это не помогло, а мы хотели быть полезными не только Советскому Союзу как члену МАГАТЭ, но и другим странам.
Второй задачей было попытаться задать себе вопрос: как могут быть усилены программы агентства по вопросам безопасности, какие уроки можно извлечь из Чернобыля? В сжатые сроки, всего за неделю, МАГАТЭ рассмотрело целый перечень новых методов повышения безопасности ядерных установок.
В: Как можно оценить первые шаги советских властей, как центральных, так и местных, в связи с чернобыльской аварией? Считаете ли вы, что были попытки преуменьшить в ту пору беду?
О: Сейчас трудно сказать, были ли преднамеренные усилия по преуменьшению трагедии. Естественно, в Москве понимали масштабы аварии. Наши специалисты были под большим впечатлением от усилий, предпринятых Советским правительством для снижения ущерба от аварии. Конечно, что-то можно было сделать и лучше, но на местах было определенное замешательство. Вместе с тем многие иностранные наблюдатели отмечали несомненный опыт советских специалистов, их умение подойти к главному звену аварии. У меня до сих пор не проходит восхищение действиями людей, которые вмешались в этот ад, чтобы снизить будущие негативные последствия катастрофы.
В: Сколько раз вы были в Чернобыле?
О: В Чернобыле довелось быть трижды. Картина первой, самой эмоциональной поездки [05.1986 г.] – дым над крышей реактора, признак аварии особого типа. Если происходит взрыв, тогда в окрестностях станции валяются обломки деталей. А здесь все было не так, многое оставалось невидимым длительное время. Например, очень ядовитый, хотя и не имевший долговременного действия газ также оставался «невидимкой». По моему мнению, именно это создавало отталкивающий и пугающий фон.
Второй раз я приехал зимой [01.1987 г.]. Мы стояли буквально в 200 метрах от поврежденной станции и, мне кажется, были излишне оптимистичными. Позднее, когда пришла информация о новых горячих пятнах, о других участках радиоактивного загрязнения, отчетливо поняли: грядут новые, более трудные на долговременную перспективу проблемы.
В: Сейчас по сути завершена работа Международного консультативного комитета под председательством японского профессора Шигематцу. Что, на ваш взгляд, удалось сделать ученым?
О: Независимых специалистов разного профиля из многих стран просили рассмотреть радиационные последствия аварии на ЧАЭС. Предстояло собрать данные о задачах здравоохранения, объективно оценить состояние окружающей среды, выдать рекомендации на будущее. Впечатление такое, что ученые проделали огромную работу. Эта группа особенная, не принадлежащая к числу тех, которые сегодня прилетают, а завтра уже улетают. Она состояла из полутораста специалистов, которые приезжали по нескольку раз, проделали тысячи измерений, раздали населению тысячи дозиметров, а также специальные счетчики облучения всего организма. Образцы почвы, воды, пищевых продуктов посылались в лаборатории за пределы СССР. Проб взято достаточно, чтобы составить объективную картину. Была обследована тысяча пациентов. И это делалось вовсе не потому, что сомнительны отчеты советских ученых. Это делалось не только для контроля, но и для того, чтобы на высоком международном уровне, на базе обширной информации была рассмотрена обстановка в пострадавших районах.
Подготовленный доклад, уверен, весьма объективен. Он будет представлен 21 мая мировому сообществу на конференции в Вене, и его результаты будут открыты для обсуждения на Украине, в Белоруссии и России. Текст доклада будет разослан в Академию наук СССР, в парламенты всех трех республик.
В: Мой последний вопрос – о будущем ядерной энергетики, о ее ближайших и дальних перспективах.
О: Авария на американской АЭС «Тримайл-айленд», можно сказать, привела в боеготовность людей на Западе. Авария в Чернобыле, по-моему, имела то же самое воздействие на Советский Союз и страны Восточной Европы. Мы увидели внесенные изменения в реакторы типа РБМК, перемены в организационной структуре, ведется дискуссия по реакторам ВВР-440. Все это – влияние Чернобыля.
Но еще более важное воздействие на атомную энергетику в СССР и странах Восточной Европе оказали открытость и гласность. В замкнутой системе командной экономики бюрократы по-своему мастерски составляют планы, дозируя в них критику. Но как только планы сверстаны, они больше не поддаются критике. В открытом обществе всех можно критиковать: главу государства, главу Академии наук, руководителя АЭС. Убежден, что такой климат нужен везде. Как мне кажется, одним из основных достижений советского общества за последний период стал именно подобный климат.
Теперь о перспективах. В более длительной я полон оптимизма. Уверен, в мире возродится и успешно продолжится программа атомной энергетики. Вовсе не потому, что у нее нет проблем. Скорее оттого, что основные проблемы окружающей среды повсеместно связаны со станциями на органическом топливе, что дальнейшее развитие атомной энергетики пойдет в ногу с повышением уровня ее безопасности. Именно это должно служить средством убеждения людей.
Другие задания состоят в том, что уже к 1995 году будет получен ряд новых заказов на строительство АЭС в разных странах. Моя надежда состоит в том, что к 1995 году будет обеспечено практически полное соблюдение режима нераспространения ядерного оружия. Сейчас мы рассчитываем, что Аргентина и Бразилия, а также Южная Африка откроют свои атомные установки для наших инспекций. На Ближнем Востоке дискутируется вопрос о создании зоны, свободной от оружия массового поражения. Проверка с помощью МАГАТЭ по-прежнему составляет основную часть режима нераспространения. И вновь здесь я хочу подчеркнуть, что гласность, другие обнадеживающие перемены в СССР внесли значительный вклад в разработку систем проверки, прогресс ядерного разоружения.
Правда, 1991 г., 26.04, № 100 (26548).
[1] Нагадав своїм хазяям, що він готовий вислужуватись.