Анекдоты

Г.Ф.Квитка-Основьяненко

В один из дней, пока гостил у нас Головатый, за обедом, кроме его и свиты, были городские чиновники с женами. Зашел разговор о теперешнем устройстве войска черноморского, отличном от бывшего, кочевого. Один из чиновников заметил, что при всем старании не можно в это войско ввести настоящей армейской дисциплины и безответного повиновения, потому что все еще гнездится в казаках прежний, сечевой дух равенства.

– Конечно, – лукаво отвечал Головатый, – и куда же нам равняться с армейскими! Мы себе так: абы б то! – и с сим словом взглянул на одного своего капитана, мигнул и сказал ему: – Миколо, ану!

Капитан Микола, с спокойным духом, не обращая ни на что и ни на кого внимания, кладет салфетку, встает, закручивает свои рыжие, необыкновенно длинные усы, пускается плясать, скакать и носиться вприсядку, припевая:

Ой хто до кого, а я до Параски…

Не могу написать всей песни; но знающих ее уверяю, что этот капитан Микола под пляску и разноманерные присядки пропел ее всю без запинки и изменения, во весь голос и в присутствии дам, о которых он знал, что хорошо разумеют по-малороссийски, потому что прежде обеда они и ему делали несколько вопросов на малороссийском языке, понимая его вполне.

Окончив пляску, капитан Микола с таким же равнодушием, как и встал, сел опять за стол и преспокойно принялся за оставленное им блюдо.

– Куда же нам до армейских! – промолвил Головатый в прежнем тоне, – у нас все свое, особенное.

При этом рассказывал, что один из их чиновников, имевший чин армейского секунд-майора, наделал каких-то шалостей, о которых проведал и князь Потемкин.

– Головатый! пожури его по-своему, чтобы вперед этого не делал, – сказал Потемкин равнодушно.

– Чуемо, найяснийший гетьмане! – в то время отвечал Головатый, а на другой день явился к князю с рапортом:

– Исполнили, ваша светлость.

– Что исполнили? – спросил князь.

– Пожурили майора по-своему, как ваша светлость указали.

– Как же вы его журили? расскажи мне, – спрашивал князь, полагая, конечно, что ему сделали выговор, стыдили его и своими выражениями убеждали его исправиться, как Головатый, со всем хладнокровием, изъяснил:

– А як пожурили? просто, найяснийший гетьмане! Положили та киями так ушкварили, що насилу встал…

– Как? майора? – вскричал князь с большим изумлением – Как вы могли?..

– Правда таки, що насилу смогли, насилу вчетырех повалили: не давался, одначе справились. А що майор? Не майорство, а он виноват. Майорство при нем и осталось. Вы приказывали его пожурить, вот он теперь долго будет журиться, и я уверен, что за прежние шалости никогда уже не примется.

Вставая из-за того обеда и отходя от стола, Головатый как-то нечаянно наступил на ногу идущему позади его чиновнику. Тот обратился к Головатому с извинением. Головатый отошел от него и сказал своим: «От хиба врагова политика! Я наступил ему на ногу, а он предо мной извиняется… Тьфу!»

Одна из бывших тут дам захотела поговорить с черноморцами и, подошед к майору Юсбаше, спросила его, применяясь к малороссийскому выговору:

– А что, батьку, вы бывали на балах у князя Потемкина?

Черноморец, покручивая свой черный ус, уклонясь со всею светскою грациозною ловкостию, отвечал ей чистым русским языком:

– Находясь в конвойных его светлости, я, по обязанностям службы, всегда имел честь пользоваться этим отличием.

Изумленная барыня, слышавшая говорящего его перед тем с товарищами по «всем правилам» малороссийского языка и ожидавшая на вопрос свой услышать козацкое: «бувалы» или «та ни!» и потом за анекдот рассказывать о необразованности черноморцев, – остановилась и не вдруг нашлась, в каком тоне продолжать ей разговор, а продолжать надобно было, то и спросила его, но уже с запинкою и не впадая в малороссийский выговор: «и верно… танцовали?»

– Никак нет, сударыня, – отвечал черноморский казак, – быв по форме – с позволения сказать – в сапогах, я не мог решиться та такую неучтивость.

– Какая разница с танцовавшим Миколою! – прошептала дама, отходя от черноморца.