Мемуар десятый

Г.Ф.Квитка-Основьяненко

Вчера, во время писанья последнего мемуара, все мои преднамерения бродили в голове, а дух авторский, т. е. дух деньголюбия, дух желания собрать более и более денег, возобладал мною до того, что все слова, высыпающиеся из-под моего авторского пера, казались мне не словами, а червончиками, рублевичками, и я, в восторге, считаю себя Крезом, молодцом, одурачившим читающий народ, мысленно сосчитываю стянутые с них любезные денежки и собираюсь на дальнейшие предприятия… как ни думано, ни гадано, пожаловал ко мне опять господин мой дядюшка. Говоря о сем, о том, принялся за мои мемуары, пересмотрел их и потом, усевшись, принимается говорить.

«Ну, – подумал я, – услышу еще анекдот из времен Румянцева!» Но на этот раз ошибся, и дядюшка говорит так:

– Эй, брат Евстратий, не шали! Не пускайся на несвойственное человеку, имеющему ум, а потому понимающему, что есть честность; иначе берегись услышать такие себе прилагательные, что горько будет слушать. Ты надеешься на свое острое перо: отпишусь, дескать, от нападков. Как ни отписывайся, а они тебе свое будут петь и скажут: «Сам расшалился из рук вон, да и не говори ему правды». Исправься, пополни обещанное; ведь можешь писать? писал когда-нибудь дельное, ну и продолжай; пиши такое, чтобы люди сказали спасибо.

Ты литературу, эту деву чистую, невинную, незлобивую, услаждающую, нежащую чувства наши, питающую душу, пускаешь рыскать по городу вечерком на дрожках… промышлять сяк и так денег, обирать, надувать встречного-поперечного и наказываешь, чтобы возвращалась к тебе с полными карманами денег. Что-нибудь одно: литератор либо торгаш.

Хочется приобресть денег? – Будь сапожник, портной, лавочник: будешь честно и это дело вести, зашибешь копейку. Чувствуешь призвание к литературе? Великое дело! Пиши, но все во славу божию, в назидание ближнего, в похвалу нашей матушке России, в благодарность батюшке-царю, на пользу нам, детушкам его. Пиши такое, чтобы невинность при твоих строках не краснела; неопытность не имела бы поводу узнать из твоей книги то, чего бы и повек не узнала; порок, увидев себя в твоей книге, как в зеркале, одумался бы, раскаялся и тут же, на следующей странице, нашел бы средство исправиться.

Облекай свои мысли в формы, какие легче для тебя: пиши историею, драмою, повестью, сказкою, как на мысль придет; но чтобы из твоего рассказа можно было извлечь общую пользу: чтобы гражданин, член общества, судья видел, что он чрез исполнение своего долга, обязанности своей, не лишнее звено в общей цепи, удерживающей порядок в государстве; почтительный, благодарный сын, заботливый отец, внимательный, постоянный супруг, попечительный хозяин – все такие люди необходимы для общего блага; а идущие противно тому, чрез общее презрение, насмешки, требуют, как гнилые ветви, отсечения от здорового роскошного дерева.

Вот такое напиши, да и не беспокойся ни о чем. Всякий захочет прочитать, пожелает иметь твою книгу и купит ее у тебя; вот ты и без фокус-покусов обеспечишь свое состояние; а что более всего, приобретешь общую благодарность, уважение людское, не выпрошенное, не вымоленное, а невольно тебе отдаваемое, и добрую память за гробом. Ты умрешь, а книга твоя вечна; добро, из твоих мыслей и слов ею посеянное, принесет тебе плоды, которые ты и там будешь вкушать с наслаждением.

Послушай меня, брат Евстратий! Не пиши таких книг, как ты, по гордости ума своего, предполагал в твоих мемуарах. Ты накатаешь таких романчиков несколько, чтоб угодить публике, потешить ее, заставишь по воле своей смеяться, ужасаться, содрогаться, но… сыщутся последователи, исполнители твоих рассказов. Ведь читающая все молодежь.

Человек в степенных летах вздорной книги и в руки не возьмет; молодежь схватит ее, займет, что нравно ей. Найдет правила, как обольщать невинных девиц во всех сословиях, сманивать их из родительского дома; с каким неуважением говорить о слабостях родителей и проч., и проч. И как все это прикрашено будет занимательными сценами, будет живо описана пьяная, буйная, картежная жизнь, усладительная прохлада с актрисами… чудо!

Как любила его актриса! Как поняла его! Какое наслаждение находил он с нею!.. А там дочь, девица, невинное создание, едва достигающая поры, когда развиваются страсти, читает твою книгу, одобряет любовь своей героини к разбойнику, развратному, обманщику и т. п. извергу; внимательно проходит лекцию, как проводить родителей, скрывать свою преступную жизнь и – в крайности, чтобы пред людьми сохранить свое доброе имя – идти на жизнь плода преступления, ближних и – ужас! – даже родителей!!! Все это молодые люди читают, затверживают и, при случае, пользуются наставлениями, тобою сладко, занимательно изложенными от кичения ума, тщеславия – блеснуть мыслью, словом, и одеть порок в привлекательную одежду, прелестьми прикрыть гнусность его!..

И ты, пишущий в этом роде, дерзаешь называться литератором? Ты бич человечества, Атилла, Наполеон, истребляющий нравственность в людях на несколько поколений!.. Общее презрение тебе!.. проклятие!.. Прочти внимательно Крылова басню «Безбожники»; сообрази, подумай, сравни – и трепещи.

Кроме того, что ты так пишешь или будешь писать, тебе досадно, если найдутся порицатели твоих мыслей, твоих ужасных, быть может, и не намерений, но только суетного, кичливого желания блеснуть своею остротою, замысловатостию, описанием, слишком раздражающим чувства, – таких ужасных изложений найдутся порицатели, станут упрекать, винить тебя: тогда ты, самовольно восседши на трибуне, от гордости ума почитающий своим долгом, своею обязанностию, никем на тебя не возложенною, а самовольно тобою принятою – кощунствуешь над желающим по христианству вразумления ближнему, колешь его язвительно насмешками, превращаешь слова его, даешь им другой оборот, перетолковываешь мысли его, гонишь, преследуешь его, не даешь, в оправдание свое и в опровержение твоей лжи, сказать полслова; заставляешь его умолкнуть – и тогда уже, вознесясь умом своим, идешь по избранному тобою пути. К словам своим, к писаниям, ты присоединяешь и деяния постыдные, противные чести, рассудку. Тебе не отвечают от презрения; но ты, умножая неправедно приобретаемое, смеешься и мыслишь: «На мой век дураков станет!..»

– Говори! – почти во весь голос сказал я, когда господин дядюшка, прочитав мне такую рацею, вышел из комнаты. – Говори! – повторил я. И что он тут наговорил? Бог знает что! Так, ни сё ни то! А я скажу короче, да проще: деньги необходимы во всех обстоятельствах и каждому. В наш industrial'ный век литературою можно зашибать копейку, – так я и литератор, самый горячий, неумолкаемый, неутолимый. Завтра пляска станет приносить доход – и я плясун, самый горячий, неутомимый, непрестающий. Сыпьтесь лишь, любезные денежки, в карман; а то честь, совесть, родство, дружба, любовь, связи, человечество, все вздор и вздор. Сказал – и докажу это в будущих мемуарах.

Примітки

Крез (бл. 560 – 546 до н. е.) – останній цар Лідії, якого вважали найбагатшою людиною свого часу. Тут: у значенні багач.

Аттила – тут: у значенні – розбійник, опустошитель.

Подається за виданням: Квітка-Основ’яненко Г.Ф. Зібрання творів у 7-ми томах. – К.: Наукова думка, 1981 р., т. 7, с. 150 – 153.