Мемуар девятый
Г.Ф.Квитка-Основьяненко
Хорошо. Сочиню таких романов, страшных, ужасных, с подробным описанием всего производства воображаемых преступлений; потом нежных, сладких, завлекательных, понятных и для десятилетней девочки, наставительных для четырнадцатилетнего мальчика; таких романов сочиню дюжину. Да что мне с ними делать?..
Как что? Напечатать. Я не прибегу к Александру Филипповичу Смирдину, издавшему так много добра и зла; я могу и должен быть самостоятелен. Сам приступлю к изданию, т. е. оттисну программу красивыми литерами, с великолепными украшениями. Русский народ лихо идет на подписку, чему свидетель Россия. Хорошо… Собравши подписку, должен ли я во всей точности сдержать слово, как в своевременной выдаче книг, так и в занимательности их?.. Пустое, к чему такая точность, accourat'ность? Нынче век изобретений: железные дороги, дагерротип и др. все; пусть славится и мое надуванье.
Пусть скажут, что я, воспользовавшись доверием публики к объявлениям, до меня исправно исполняемым, обольстив ее пышною программою, собрал любезные денежки, а о сдержании слова не думаю, смеюсь над простаками и, может, приготовляюсь еще к подобной штучке. Пусть пишут на меня выходки, замечания, упреки в шарлатанстве. Пусть пересужают меня провинциалы! Они, в простоте сердца, пожалуй, не назовут этого ни промышленностию, ни оборотом, а за свои чистые деньги брякнут чистым словцом, как стоит штучка.
Пусть журналисты (почитающие себя любящими правду) прольют ведра чернил, испишут и испечатают стопы бумаги, переведут пуды перьев, уличая меня в незнании грамматики, логики и других таких пустяков; пусть доказывают, что литература не мое призвание, что мои мнения ошибочны; взгляды, хотя и высшие, но неверны; суждения ложны и, смотря по отношениям, противоречащи. Пусть, если хотят, еще больше напишут; я отпечатаюсь от них.
Прежде всего, ссылаясь на изданную уже программу, в коей изложено одно лишь мое обещание, я приму как самое исполнение, и начну утверждать и решительно говорить, что я должен быть почитаем за первого литератора, как написавший – хотя бы и одни вершки – в таком и таком роде; что я научил других и показал всем, как должно писать; что я поставил литературу на должную ей степень; что я Русь знаю, и Русь меня знает. Буду кричать, что такая-то газета, такой-то журнал пишут так грязно, так невежливо ( в самом деле невежливо называть вздор вздором, глупость глупостью, обман обманом); смеют изъясняться, что мы, а эти мы – один я, всем читающим не велим брать в руки и не унижаться до того, чтобы заглядывать в них, и проч., и проч.
Прекрасно! Бесстыдством, дерзостью везде можно пройти. Пусть упрекают меня в надувании публики, да мне-то что до нее за дело? – Не я, другой поступит так с «почтеннейшею»; так лучше мне воспользоваться приобретением любезных денежек, нежели дать другому к тому повод. Нынче век industrial'ный. Что значит это слово? А кто его знает! Кажется, это будет значить: для меня приятнее видеть деньги в моем кармане, нежели и в отцовском.
Произведя в действо свой метод, т. е. собрав с легковерных всеми возможными способами деньги, опочию на лаврах и стану прославлять сам себя, в особых статьях примусь говорить о литературе, но начну и кончу собою; буду восклицать о моих заслугах в литературе; обещаю издать историю-чудо, роман-прелесть; начну писать критику, переценивать доблестных, маститых, заслуженных литераторов, с грязью смешав их; общее мнение буду наводить, что я разумением дела выше всех их; примусь писать о театре, и тут опять я и я, один я, потому что я, с какой стороны ни зайдите, я «единственный».
Поверьте, найдется товарищ, которому поправится мой метод; станет подражать ему и, успев, подобно мне, в надувании, будет меня расхваливать, намекать о воздвигнутии памятника мне – и я, достигши такой славы, у-у-у! загремлю всеми громами против имеющих дарования, пишущих с благонамеренною целию, осуждающих мои сочинения, порицающих мою промышленность, всякого, всякого наводящего на меня хотя малейшую тень: примусь поражать, унижать, гнать, истреблять и неумолкаемо кричать: nec plus ultra Евстратия Мякушкина.
Но правда подобна маслу: как его ни топи в воде, оно всплывет наверх; а потому, быть может, удастся им вывести меня на свежую воду, сбить с поля, выбить из седла, и тогда не просто умолкну, но, переценив все по-своему, вздохну, будто от великодушия, и скажу: «Блажен, кто, сделав так много в литературе добра и не успев истребить зла, может с спокойным духом положить перо и сказать с стихотворцем: «Насильно мил не будешь!..»
Примітки
Дагерротип – один із перших апаратів для фотографування. Так називалися і перші фотознімки.
… я Русь знаю, и Русь меня знает. – Це слова М. Полевого з його передмови до роману «Клятва при гробе господнем», ч. 1, М., 1832, с. IX: «Я… Русь знаю, Русь люблю, и… Русь меня знает и любит».
… будет меня расхваливать, намекать о воздвигнутии памятника мне… – Натяк на Ф. Булгаріна, який у період тимчасового перемир'я із М. Полевим (з осені 1837 і до 1841 р. М. Полевий редагував літературно-критичний відділ у журналі М. Греча і Ф. Булгаріна «Сын отечества») всіляко славословив Полевого. У рецензії Ф. Булгаріна на вірнопідданську п'єсу «Параша-сибирячка», зокрема, писалося: «Парашу-сибірячку» вважаю я перемогою таланту М. Полевого… Тут талант переважив всі… правила мистецтва» («Северная пчела», 1840, № 48, 1 марта»).
Подається за виданням: Квітка-Основ’яненко Г.Ф. Зібрання творів у 7-ми томах. – К.: Наукова думка, 1981 р., т. 7, с. 149 – 150.