Предисловие

Г.Ф.Квитка-Основьяненко

Еще только лишь выучился я порядочно читать и понял, что за важная вещь «книга», как и родилось во мне сильное и непреодолимое желание быть самому сочинителем. Как это знатно!.. и какая потеха читать: «Сочинение Евстратия Мякушкина». А?.. Это одно бесценно! А как удосужишься и запасешься терпением, да отваляешь ровно четыре части, и на каждой стоит твоя фамилия… тьфу ты пропасть, сколько славы!.. Книга пошла по свету, находится во всех книжных лавках, имеется во всех концах России, носится ходебщиками везде, везде.

«Кто этот господин?» – «Это Мякушкин». – «Ах, не сочинитель ли?» – «Точно так-с». – «Сочинитель, сочинитель! видели ли вы когда-либо сочинителя? Вот он пошел в темном фраке»… Чудесное дело быть сочинителем, хотя бы только четырех частей чего-нибудь!.. Особливо еще, если мое имя, по благосклонности наборщика, будет поставлено курьёзными, египетскими, плоскими, выпуклыми и т. п. необыкновенными литерами… просто загляденье!

Прочтет ли кто сочиненную мной книгу – что за дело; но имя мое непременно прочтет… весь читающий свет прочтет… каково? Вот самая лестная награда сочинителю за все его издержки на бумагу и время, употребленные для писания! Сочинитель книги, хотя бы и в одном томе, по славе своей равняется с завоевателями, основателями царств, городов, обретателями новых земель, потому что и его имя напечатано и будет перепечатано и так же останется бессмертным, пока не истребятся чернила и станки типографские; а этого никогда не будет.

Этой-то славы, славы сочинителя, жаждал я очень давно и, бывало, удалясь от всех занятий, уединясь от всех людей, сошью переплетным ладом кипу бумаги, чтобы достало на четыре части, сяду и, оставив место для заглавия – его можно придумать после – надпишу четко и ясно: «Сочинение Евстратия Мякушкина, часть 1-я; сочинение Евстратия Мякушкина, часть 2-я, 3-я, 4-я». А подчас, когда заберет умничанье, то до двенадцатой доходил. Со мной прошу не шутить.

Положив основание своему сочинению, полный восторга, хожу, выезжаю и, возвратясь к своему литературному столу, с наслаждением поглядываю на разложенные по столу мои сочинения. На все меня окружающее я смотрю своим, высшим взглядом. Отвечая на ласки жены моей, я ее приголубливаю, приговаривая: «Ах, мой роман в четырех частях!» Карабкающихся ко мне на колена детей моих я треплю каждого по беленькой щечке и говорю свое: «Сочинение Евстратия Мякушкина, часть 1-я… славный мальчик; сочинение Евстратия Мякушкина, часть 2-я, резвая девочка» – и так далее, пока пройдет мой авторский восторг.

Наслаждаясь удовольствием от ежедневного взирания на материалы моих сочинений, надобно приступить к началу – «к придуманию заглавия». Это дело немудреное – придумаю, решась о чем писать; а то для меня задача: что и о чем писать? – Свою жизнь? Но я еще молод, немного произошло со мною: родился, учился, считался на службе, женился, имею детей… Это так обыкновенно, что таких жизней можно написать ровно тысячу и одну. Сочинить роман? Хорошо. Вот я и принялся было… плохо!.. Конец, чем обыкновенно оканчивается роман – свадьбу, придумал; да чью? с кем? и после каких приключений? тут уж никак не мог сочинить, а четвертую часть, без трех первых, печатать, думаю, неловко.

Не катнуть ли повесть? Так что же: выйдет небольшая книжонка, совестно будет на такой крошке имя свое выставить. Книга не книга, а нечто вроде книги, за ветром полетит. Израсходую же из заготовленных материалов только одну тетрадь; куда денусь с прочими?

Путешествие? Но я не бывал в дальних дорогах и не знаю дорожных обыкновений; а чего не знаешь, так можно ли то описывать? Притом же так много издано путешествий действительных и мечтательных, так подробно описаны все трактиры, цирюльни, прислуги в них, происшествия, там бывшие, что нашему брату, не одаренному воображением и изобретательностью приключений, чисто не о чем сказать.

Записки… чего? – не придумаю. Уж не собрать ли все подающиеся мне от приказчика записки по хозяйству и издать в свет? Но я сам их не читаю; почему же ожидать, что кто другой прочтет? Они же не моего сочинения. Чужою славою пользоваться не хочу.

Очерки? – опять, чего? Столько очерков всему, что мне не осталось о чем и говорить. Притом же «очерки» все будут очерки, а существенного ничего. Оно, конечно, можно бы и на штуку подняться, бумага все терпит; сказать «очерки здешнего хлебопашества» и начать, продолжать и кончить все о себе: как я в первый раз увидел поле, работы на нем, растущий хлеб, что я мыслил, чувствовал тогда, что предполагал устроить к улучшению хлебопашества, о коем и понятия не имел… все о себе; но таким «очеркам» уже были примеры, и они обратились в насмешку писателю очерков. Не хочу очерков.

Я не придумал, о чем писать, а время между тем проходило; все роды сочинений беспрестанно являлись в свет, а я, не изобретя своего, не мог решиться, какому подражать. Наконец, случайно в каком-то журнале – а в каком? хоть сейчас убейте меня, не скажу, не помню – попадается мне новенькое, свеженькое словцо: «Мемуары»… Бесподобно! – вскричал я, – пишу «мемуары»! Тут все заключается: о себе, обо всем можно говорить, рассуждать, анекдотец приплести, резонёрствовать, бадинерствовать, и все, все терпят мемуары. Итак, начинаю.

Примітки

Подається за виданням: Квітка-Основ’яненко Г.Ф. Зібрання творів у 7-ми томах. – К.: Наукова думка, 1981 р., т. 7, с. 137 – 139.