1. Харьковский театр

Г. Ф. Квитка-Основьяненко

Милостивые государи!

То ли дело жить в деревне! Не видав соблазну, не впадешь и во искушение. Мы там живем двое с женою очень согласно: жена моя капризна, своенравна, сердита, как злая женщина; зато я, как мужчина с 1000 душ, но с плохой своею, повинуюсь ей, слушаюсь во всем и угождаю. Все это в порядке вещей, и мы живем согласно. Единственное наше и ничем не прерываемое занятие: жена меня бранит, а я молчу; или я молчу, а жена меня бранит. В таких невинных и не вредящих ближнему упражнениях проводим мы большую часть года.

Но с наступлением Крещенской ярманки в Харькове согласие наше разрушается, т. е. я пользуюсь спокойствием за все претерпенное мною – и вот как: жена моя только лишь в Харьков, – как и пускается в модные и простые по вывескам магазины, бросает деньги и привозит оттоле большую кипу вздору, там продающегося, а я между тем сижу дома, смотрю за исправностию конюшни, женина стола, – принимаю или отказываю приезжающим и тому подобное; а по вечерам – только и то изредка – слышу: дурак и проч., как водится в супружестве. То ли дело в деревне! Там вечное однообразие. Не видав соблазна, не впадешь и во искушение; но у вас в Харькове попутал меня грех, и грех тяжкой – воровство, – вот как.

В один день принесли жене моей театральную афишку, в которой объявляемо было, что будет представлена редкая вещь. Тотчас она вообразила, что это должно быть: жена, любящая своего мужа или во всем повинующаяся своему мужу. Такое представление казалось ей неестественно, и потому она непременно захотела быть в театре. Немедленно выдано мне было 50 рублей с наистрожайшим предписанием – что ни дать, а ложу нанять, и в том непременно ярусе, где сидит-де все лучшее. Опрометью пустился я; но театра на старом месте не застал; искать, расспрашивать, и нашел его – по сказанному – подле острога.

«А! а! – подумал я сам в себе, – бесподобная мысль – устроить театр подле острога!» Это та же кружка для несчастных, в оном – т. е. остроге – заключенных. Входя в театр, нечувствительно вспомнишь: каково-то тем, т. е. заключенным? – и всякую сдачу в театральной кассе или в буфете предназначишь завтра послать в острог; и всегда станешь рассчитывать, – когда дирекции нужно будет сделать складку в пользу актрисы, – ведь актриса всячески может получать пропитание, а заключенные только чрез подаяние, – также, вместо складки, пошлешь деньги в острог.

Так рассуждая по простоте своей и не видя надежды, чтоб когда-нибудь было столько в моих руках денег, как теперь, – впал я во искушение и решился из сих денег нечто утаить. Итак, 25 рублей дал я за ложу, 15 принес жене обратно (к счастию моему, что жена по гордости не взглянула на цену местам в афишке, и мне пришла благая мысль тотчас ее спрятать); а 10 рублей посылаю к вам, милостивые государи, покорнейше прося, дабы вы, как обещались в объявлении своего журнала, потрудились принять на себя доставить сии деньги двум или одному содержимым за долги.

Пожалуйте, не строго разбирайте, честной ли точно выкупается человек, не пренебрегите даже виновного: я имею сострадательное сердце ко всем подобным мне людям; да и сам бог между честными людьми искупил меня и моего тестя! Не наше дело входить в рассуждение, какое из преступлений важнее. Но из всех содержимым в остроге более прочих имеют права на наше сострадание заключенные за долги. Часто человек, при честнейших правилах, стесняется обстоятельствами и становится наряду с бездельниками, – жена ж, дети ходят по миру!!! Уделите ж от ваших расходов, предназначенных для театра, частицу сим бедным, – и вообразите картину: человек, получающий обратно честное имя, возвращается в дом, жена бросается на колени, малютки, подняв ручонки, присоединяют свою молитву от сердца чистого и духа смиренного, кои бог не уничижит, – и все это о ниспослании щедрот его благотворителю их!!!

Вот чем занимался я, сидя в театре! Меня сгоняли с этой мысли рукоплескания только при дурачествах актера или при взвизгивании актрисы выше точки возможности.

И в самом деле, тут не было редкой вещи. Худо играли, а зрители то и дело кричали: «браво, форо!» – Но это в порядке вещей; да притом же тогда, при моих мыслях, мудрено было и угодить мне игрою. Так кончился вечер; сколько убито денег за зрелище весьма обыкновенной вещи! Сколько получила актриса за то, что играла два часа редкую вещь! сколько бы на эти деньги помощи несчастным! О свет! о люди!.. Но, конечне, у всякого все идет своим порядком; в театр – то в театр; а благотворение такое не забывается. Притом же я не нравственность проповедую, а только описываю случай, как, желая подражать другим в благотворении и не имея возможности, украл денег для этого у жены.

Однако ж поместить письмо сие, кажется, не мешает в вашем журнале. Может быть, кто-нибудь и еще пришлет вам также деньги и для такого ж употребления, может быть, введется в обычай – всякую сдачу в театре отправлять в острог; может быть… да чего- не может быть у русских?! И вот тогда будет лучшая редкая вещь. Театр принесет, я насчитываю, пять польз: барыш содержателю, пропитание актерам, удовольствие публике, освободится- из заключения человек, часто безвинный, другой получит деньги – почти пропавшие, правительство избавится лишней переписки и хлопот! Имею честь быть и проч.

Фалалей Повинухин

15 января 1816 г.

P. S. Напечатав это письмо, не опасайтесь выговора от моей жены: она в журналах читает одни только стихи; а всякую прозу причисляет к учености, от которой удалена и даже боится ее.

Примітки

Подається за виданням: Квітка-Основ’яненко Г.Ф. Зібрання творів у 7-ми томах. – К.: Наукова думка, 1979 р., т. 2, с. 301 – 303.