2. Воспитанница

Г. Ф. Квитка-Основьяненко

Милостивые государи!

Ну! попался я с своим письмом, как сом в вершу! Не успела 1-я книжка вашего журнала появиться в нашем околодке, как все соседи начали на меня указывать пальцами: «Это, дескать, ты, ты под именем Фалалея Повинухина вздумал отличаться! Напрасно скрываешь настоящее свое имя». – Ах, батюшки! Да разве может кто, не заикнувшись, сказать: моя жена выродок из женщин – зла, спесива, горда, сплетница и проч.? И сколько я знаю молодиц именно с такими достоинствами, но мужья при других превозносят их, как ангелов небесных: что же они в самом деле думают, о том разбирать не наше дело. Еще же, кто может не совестясь сказать: я раб жены? Всякой хвалится, что я-де дома то-то и то-то, и припишет себе такую власть, о какой дома и помечтать ему не позволят.

По сим толико важным причинам и я решился было имя свое скрыть, да и не узнали бы – но вот беда! от избытка сердца глаголют уста, и я, разболтал домашние тайны. (Редкой муж!) Притом, винюсь, и то еще было у меня в голове: не я ведь первый,, не я последний; и потому не воскликнет ли кто, прочтя письмо мое: «Уж не я ли это?» – Но нет! ошибся в расчете: по описанию домашней жизни моей все соседи меня узнали.

Им нечего греха таить; виноват. Не выдайте только перед женою. Соседи обещали, я успокоился, все затихло, тем дело и кончилось… Да! ведь одни добрые соседи знают настоящее мое имя, а далее никто; так зачем же открываться? Я для вас, гг. издатели, и для публики остаюсь под прежним именем. И что может быть приличнее? Что я Фалалей – то уже доказано, и никто против того не поспорит; а что Повинухин, то еще больше докажу, когда в часы величайшего гнева жены моей стану, уединясь в свой кабинет, описывать вам важнейшие приключения моей жизни. Я их скоро кончу; потому что, по выше изъясненной причине, буду иметь досуг писать в сутки 12 часов.

Написав, вам же пришлю; вы это помещайте уже где хотите. В статью о Науках и Искусствах? – Годится: в моих записках много будет наставлений, как научаться терпению и искусству отмалчиваться, когда без вины виноват; а через это много выиграют носящие брачные узы. В «Живописную прозу»? – Не испортит: все шалости братцев моих и проказы сестриц, а притом мое благополучие в супружеской жизни живописны. В «Детское чтение»? – Преполезно: многие дети узнают, как свои шалости переводить на других и как забавно шутить над учителями. В «Смесь»? – Не может быть лучше: такую смесь, как моя жизнь, вряд ли вы еще где найдете. В статью о благотворениях или в известия о несчастных? – Нет ничего приличнее: может быть, кто-нибудь из читателей, прочтя, вздохнет из глубины сердца и скажет: вот равный мне в несчастии! А этого разве мало для страдальца? – В «Стихотворения»? И туда, пожалуй: мой батька Трифан, учившийся в семинарии 10-ть лет назад, написал мне стихи на день пасхи и потом каждый год их – то задом наперед поставит, то с боку на бок переворотит, то стопы и рифмы перековеркает и всегда мне их подносит как новые: хотя материя все та же и толку по-прежнему не добьешься; но – очень приятно иметь в деревне собственного стихотворца. Ну, так мы с ним, недельку посидевши, пришлем к вам и на рифмах. Однако о моей истории после. Теперь я вот чем вам буду докучать.

Брак наш детьми не благословился, – и, конечно, за наши прегрешения, но у жены моей есть воспитанница, давно уже взятая. Кто она и откуда, малютка не знает, а кто знает, тот молчит; в числе сих и я: полагаю также, что и жена моя о том небезызвестна. Одним словом, она возлюбила ее как родную дочь свою, а я – нечего греха таить – как падчерицу. Девочка будет большая плутовка, потому-то нам и хочется воспитать ее как должно. Жена не велит мне ничего жалеть на это и сама тратит много.

Ей минуло только еще 14-ть лет. а уже играет на флигеле 24 штучки; есть и голосок: мой пономарь, бывши в семинарии, ходил в певческую и, затвердя, что ут и что соль, учит ее теперь пению; и таким образом в храмовой праздник пищит она на крылосе с резко-голосыми моими псарями хоть бы куда и уже на вариации поднимается. Кроме церковной печати, все песенники она читает и кое-что для примера знает наизусть. Над писаньем мы ее не мучим: жена моя говорит, что писать ее научит сама натура, когда придет время. О рукоделье и хозяйстве мы и не помышляем; к чему девку приучать к низким занятиям? У ней же будет свой кусок хлеба.

При таком воспитании чего бы, кажется, ей недоставало? Но вот что сокрушает мою жену: иностранное-то она еще ничего не знает; хоть бы болтать немного приучилась. Ну что с нею без того? Вывезем в люди, а она будет пень пнем! С воздыханием сердечным я прибавляю: так, матушка, правда твоя! (да и когда была ее не правда?) Итак, милостивые государи, к вам теперь обращаюсь. Знакомых у меня в Харькове нет никого, а надобно вызвать желающих.

Газет у нас нет; потрудитесь чрез ваш «Вестник» известить, что нужен-де к такому-то иностранец – учить дитя по-французски. А вот вам и след: к нам на квартиру в Харькове приносил хлебы продавать один иностранец, и, кажется, француз. Потрудитесь отыскать его и поговорить с ним, не согласится ли он? Вот кондиции: жалованья в год от 500 до 1000; стол, чай и проч., все с нами; одевать будем, как прилично; особая комната, прислуга и экипаж – куда и когда захочет. Должность его: Дуняшу в два года выучить болтать хотя употребительные в публике слова; до правильного выговора дела нет – в свете понатрется. Когда г. мусье может учить читать – то хорошо; а когда нет – то и не нужно. Булочницу моей жены выучить по-своему печь хлебы; по вечерам с женою раскладывать гранду а пасьйон. А в пользу мою только и прошу, чтоб, псаря Яшку поучил, как запаривать корм собакам: француз должен все знать; а Яшка – вор, переморил у меня смычка четыре что ни лучших.

Когда г. мусье на все сие согласится, – то пусть приезжает в село… Он очень понравился жене моей. Да уж и проказник же, и весельчак, и преострая голова! Мы его ни слова не понижали; однако ж премного хохотали, когда он нам что-нибудь рассказывал по-своему. Нет – таки видно, что умница! Уж француза тотчас приметишь. Поспешите, батюшки, опубликовать о моей надобности. У девчонки время уходит, жена моя скучает, а я все так же, как и был, и проч.

Фалалей Повинухин

Февраля 8 дня 1816 г.

Село… очень известно, и потому не скажу.

Примітки

Флигель – старовинна назва рояля.

Ут – латинська назва ноти «до», вживана у XVIII ст.

«Вестник» – «Украинский вестник».

…раскладывать гранду апасьйон… – тобто розкладати пасьянс.

смычок – пара гончих собак одної породи, але різної статі; підбиралися за зовнішнім виглядом.

Подається за виданням: Квітка-Основ’яненко Г.Ф. Зібрання творів у 7-ми томах. – К.: Наукова думка, 1979 р., т. 2, с. 303 – 305.