6. Слугой в трактире
Г. Ф. Квитка-Основьяненко
Июля 4-го 1817. Епифанский уезд
Гора с горой не сойдется, а человек с человеком столкнется. Здравствуйте, мм. гг., подобру ли поживаете? Чай, вы меня уж и не ожидали; а я, как снег, вам на голову. Чрез сию верную оказию, называемую почтою, не мог преминуть, чтобы не отозваться к вам, старинным моим приятелям. На сердце стало веселее, так где и ум взялся; опять за рассказы принялся.
Сидел я, мои батюшки! в тульском трактире на лежанке долгонько, занимаясь меледой и ожидая – когда помните – мадам Пур-ту. Ждать пождать, друга не видать. Меня кормят, поят хорошо; а я и ни гугу. Спрашивают: не прикажу ли я сего-того? Я и ухом не веду, приказываю: подавай, дескать, голубчик! – А они-то все на стенку. Нет моей мадамы!
Глядь – идет квартальной. «Что за человек?» – «Фалалей Повинухин, армии отставной подпорутчик, помещик К…ской губернии». – «Зачем здесь?» – «Не знаю. Имение мое взято в опеку; а я еду в Москву». – «Где пашпорт?» – «Нету, я не получал». – «Иди в полицию». – «Отец родной! не погуби. Зачем?» – «Ты безпашпортной?» – «Грешное дело!»
Тут я рассказал все мое похождение с французами. Квартальной смеялся, наконец, сказал, что он пошутил, и просил за труды. «Батенька! нет ни алтына; все у мадам Пур-ту». – «Экой олух, – вскричал он, – хозяин! дай же хоть водки на счет его да накорми меня». – Принесли персиковой, подали солянку, да в заключение французского медоку. Он все это убрал, не пригласив меня; а выходя сказал: «Запиши на него». – «Да где же, батюшка, мадам? Не слыхать ли чего про нее?» – «Уехала в Москву», – квартальной сказал и ушел.
«Ну, хозяин! делай-ка счет, отопрем чемодан, продадим кое-что, я тебе заплачу». – Хозяин пошел сводить счет, а я пороть чемодан… Голубчики мои! старого белья рубли на два, да и все тут. А по счету за 9 дней я должен был 107 р. 34 к. с завтраком квартального. Что делать? Тут-то повесил я головошку на правую стороношку. «Хозяин! как быть? Ведь я не могу тебе отдать теперь; поеду-ка я домой, да из деревни пришлю».
Ничто не помогло. Не поверил, чтоб у меня и деревни были; и даже вашему «Вестнику» не поверил, на которой я ссылался. Эдакого, дескать, дурака и в природе нет. Есть, ей-богу, есть! Но он все-таки [не] поверил; отслужи, дескать, мне в трактире. Вот мы с ним считать и рассчитывать, и кончилось тем, что я должен остаться у него на целый год маркером при биллиарде.
Посудите же, отцы мои родные! я, в моем звании, с моим чином, с моим достатком, в мои лета – маркер! А все проклятые французы! К другой должности я не был по рассмотрению способен. Нечего делать! Явился с утра в биллиардной с мелом и принялся отслуживать прежние обеды да заслуживать новые. Скоро очень скопилось у меня в голове рассуждение прекрасное о превратности вещей; и хотел описать его для вас; как вдруг нагрянули гости. «Шары! Кии!» – начал я покрикивать: «У барина ничего, у господина никого», – и так далее. Привыкнул скоро к своему горю; и целые дни был в работе.
С утра до развода были военные: играют обыкновенно на водку, завтрак, обед, вино и проч.; тут иногда и мне перепадало кое-что. С 1-го часа приказные с просителями на чистые или на пунш. Тут худо было: этот народ – приказные – делиться не любят. С полдня до вечера играют приезжие помещики так на так: дери горло, а прибыли ни на грош. Ввечеру общее собрание. Играют сначала на пунш, вино; а потом: маркеру под биллиардом пролезть, маркеру три щелчка и тому подобное. Все вытерпливал я – и между тем делал свои замечания.
Биллиард можно уподобить нашему свету. Всякой старается тут добиться выше товарища, или, правильнее сказать, соперника; толкается к белому, красному, желтому; хитрит, лукавит, один шар в лузу, с другим карамболь – все вверх идет; вот немного зазевался, или промах, или желтый (в котором вся сила) не туда, ан – 12-ть на себя, и соперник выигрывает. Сколько тут бывает военных хитростей! маневрирует, бьет метко, соперника отбивает, не дает ему ходу; часто уже близ 48; бац, и попался на остров Елены.
Тут же я любил, подражая ученым физиогномистам и черепословам, узнавать свойства людей, глядя на их игру. Вот как я замечал: кто выставлял шар быстро и, видя, что соперник с первым ударом делал 12-ть, бесился, горячился и, не теряя удальства, все клал на себя, тот должен быть самохвал, завистник и в продолжение всей жизни своей не должен ожидать себе выигрыша. Кто же с выставки положит на себя, тот будет играть осторожно, хладнокровно и, наконец, выиграет; тот всегда и везде – хоть тихомолком, да с осторожностью, много достанет.
Случалось видеть, что и обсчитывали, присчитывали и находили карамболь там, где его не было! «Ну! – думал я, – такого к таможне определить нельзя». Кто мастерски заводил противника, давал вперед и все выжидал, тот уж верно был поверенный и искусный в делах. Иной стоял долго, поднявши кий вверх, и, мысленно рассчитывая, водил пальцем направо и налево: это был умствующий ученый. Охотно присчитывающий сопернику и с поклонами все уступающий, был проситель с секретарем. Бледнеющий, дрожащий, движениями членов своих следующий за шаром, унывающий при пустом ударе и утешающийся билиею, был приезжий из деревни в город муж, который довольно промотался и не умел уже ничего, за что бы купить жене гостинец; он уже предузнавал, какова будет ему встреча!
Так-то несчастие умудрило меня, и я довольно забавлялся своею должностию. Но не прошло двух месяцев, как приезжает из Епифани помещик и останавливается в нашем трактире. Один раз после обеда никого у нас не было, и он пустился со мной в разговоры. «Так ты тот Повинухин, которого я жадничал давно знать?» – сказал он. И давай меня стыдить. Вытерпел я от него добрую баню! Наконец, предложил мне, чтобы ехал я с ним для компании в деревню. Посудите, как мне отказаться от такого блага? – и я вмиг решился. Спасибо ему; человек доброй, заплатил за меня до копейки хозяину, велел сбросить мне французов сертучишко, который уже был похож на пиковую десятку – весь в заплатах; приодел меня, как должно, и повез. Вот тут-то я и живу; квартира, стол, напитки, баня, всего вдоволь. Ездим по соседям. Старички меня любят, старушки сожалеют, молодежь подтрунивает; а я отгрызаюсь – и, словом, живу, как сыр в масле, пока судьба не сыграет еще со мной шутки. О жене и слухов нет; и я покоен. Давно не наслаждаясь свободою, ею воспользовался и кончил свое житие и похождения. Прошу, коли любо, печатать их хоть по частям, хоть целой книгою. Пусть все знают; кто и каков был ваш покорный слуга
Фалалей Повинухин
Примітки
А они-то все на стенку – Рахунок за помешкання і харчування в трактирах у XVIII ст. часто записувався прямо на стіні.
Карамболь – більярдний термін; означає удар однієї кулі по двох або кількох кулях.
…попался на остров Елены. – Мається на увазі острів св. Єлени, куди був зісланий Наполеон Бонапарт після поразки у битві під Ватерлоо. Тут вжито в переносному значенні.
Билия – більярдний термін; означає кулю, забиту у лузу.
Подається за виданням: Квітка-Основ’яненко Г.Ф. Зібрання творів у 7-ми томах. – К.: Наукова думка, 1979 р., т. 2, с. 319 – 322.