1. Город

Марко Вовчок

Вечер. Со всех сторон шум и гам. Широкие блестящие улицы горят огнями; по улицам сплошными толпами роится несчетно людей и несчетно несется карет и колясок, одна другую нагоняя, перегоняя, в ряд по две, по три вместе, туда и сюда, вдоль и поперек, – несчетно людских шагов оглушает своим гулом, несчетно колес оглушает своим грохотом.

А в глаза сколько вдруг мелькнуло и бросилось! Всякие сверкающие лавки за цельными стеклами, а в них всякие богатые товары, шелка, бархаты и кружева, серебро, золото и драгоценные камни, гравюры и картины в позолоченных рамах, растения и свежие цветы, насквозь прохваченные газовым светом, высокие деревья справа и слева, громадные дома, великолепные кафе с дверями настежь, с бархатными диванами, золотописанными стенами, с зеркалами, с разряженными мужчинами и женщинами у столиков…

Вот проторохтел тяжелый омнибус с разноцветными фонарями, парой белых лошадей – в нем полным-полно людей внутри и сверху; вон на углу улицы изморенная девочка продает завялые розаны – так и протянута к проходящим тоненькая ручка с цветком; вот какие-то кареты с гербами стоят у красивого подъезда и кучера читают газеты; вот косы висят за стеклом на продажу и восковые головы выставлены в разных прическах и уборах; тут пестрые детские игрушки, там почти до самого потолка наваленная груда серебряных ложек; здесь готовое платье продается, дальше готовые яства и лакомства; вот звонкоголосые продавщики брошюр друг друга перекрикивают: «Покупайте! Покупайте! Покупайте это! Это продается вам самое интересное и дешевое, что когда-либо мир изобретал!» – и всем суют в руки брошюрки; вот работники в синих и в белых блузах проходят; вот бритые зуавы в чалмах стоят, глядя в съестную лавку на всяких жареных птиц, морских раков, овощи, плоды, пироги, толкуют между собой и посмеиваются; вот живая ватага красивых ловких девушек; за ними другая – нарядных щеголей с усиками, с бородками, – и опять работники, бородатые зуавы, хорошенькие женщины, довольные щеголи, оборванные мальчики, одинокие девочки, – опять старые и малые, и молодые, богатые, убогие, посредственные и всякие люди, опять великолепные кафе, сверкающие лавки, ряды деревьев и дома в шесть этажей.

И до ночи, до поздней, шум и гам, стук и грохот, отголоски, отклики, отзвуки, езда, ходьба, беготня, суета, огни. Прежде всего затворяются магазины и расходятся толпы, что глазели в магазинные окна. Яркое освещение ослабевает немного и не режет глаз. В боковых, неглавных улицах пешеходы редеют заметно и проезжающих карет гораздо меньше. Тогда тут видишь темные фигуры, что копаются около домов в выброшенном сору, – это тряпичники и тряпичницы с коробками за плечами да с фонариком и с крючком в руках ищут и сбирают разбитую посуду, изношенную обувь, всякие негодные обломки, осколки, мелочь и ветошь.

До полуночи великолепные кафе полны народу – сидят вдоль стен, посреди, около, на улице за столиками. Мужчины читают, пишут, толкуют, спорят, играют в домино. Много хорошеньких женщин между ними щебечет и смеется. Сколько столиков накрывается на ужин, сколько слуг суетится и мечется, сколько газет шелестит, сколько разговору и говору!

За полночь кафе затворяются. Тогда утихают улицы и свет еще ослабевает, но не гаснет – газовые фонари всю ночь горят до свету. Городские часы бьют: одни, другие; издалека, как эхо, слышен бой еще нескольких. Пробило час, другой, третий и четвертый. В это время все тихо по улицам и безлюдно. Ряды карет стоят со спящими кучерами. Городовые мерно переходят дозором – кроме них никого не встречается. Разве кто запоздалый случается, спеша пройдет или кликнет карету и уедет. В четыре часа являются фонарщики гасить фонари, а за ними идут метельщики и метельщицы с метлами мести улицы.

Заря занимается. Всюду в огромных домах еще спят и тихо, – ворота на затворе. По улицам только слышится шорох метлами да время от времени кашель метельщика или метельщицы. Городовые проходят дозором и на все оглядываются. Показываются работники со всех сторон, шибко идут, спешат на работу.

Взошло солнце, и отворяются везде ворота, двери и окна; по улицам торохтят возы, тележки развозят мясо, молоко, зелень, хлеб; загремели тяжелые омнибусы, приказчики торопятся в магазины; работницы бегут на поденщину; открываются лавки, выставляется всякая блестящая всячина, отмыкаются кафе и наполняются народом. Шум поднимается живой и непрерывный везде и повсюду. Уже не слышно, как бьют городские часы, а что больше часов выбивает, то больше шуму, стуку, грохоту, людей, карет, езды, ходьбы, беготни, движения, суматохи, хлопотни, суеты…

За день тут несколько похорон встретишь, и богатых, с рядами траурных карет, и бедных, за которыми идет небольшая толпа и нетраурная, а то иногда только два-три человека провожают гроб; бывает, что и никого за гробом нету, разве встречные пристанут да несколько минут проводят. Тоже несколько свадеб встретишь за день – невест, кажется, больше молоденьких, а женихов больше пожилых. Тоже за день услышишь о нескольких случаях: в такой-то улице зарезан человек, а в другой нашли самоубийцу; где-нибудь кражу открыли, где-нибудь ребенка задавили

О чем же еще писать? Что еще высчитывать? Сколько тут разных дворцов, богатых хором, сколько мостов через реку, сколько садов, на площадях цветников, по улицам деревьев? Дворцы великолепные, хоромы прекрасные, мосты через реку на диво, сады вырощены на чудо. Да одного тут нет, – нет тут свежести ни в чем, что живет, растет и цветет. Высоко зеленеют выхоженные деревья, и сильно пахнут взлелеянные цветы, но и зеленеют, и цветут, и пахнут, а свежести нет. Один ландыш из нашего леса точно выведет за собою всю роскошь степей, лугов и кудрявых дубрав, а тут вырощенный ландыш выводит за собою пыль и каменья, зной, тесноту и жажду.

Примітки

Подається за виданням: Марко Вовчок Твори в семи томах. – К.: Наукова думка, 1964 р., т. 2, с. 417 – 419.