11.01.1988 “Камо грядеши?”

Джемма Фирсова

Премьеры

Размышления после исполнения органной симфонии Микаэла Таривердиева «Чернобыль»

В первый день наступившего нового года, когда по традиции в Вене, в Золотом зале Мюзикферайна Венский филармонический оркестр под управлением К.Аббадо исполнял вальсы и польки семейства Штраусов и весь зал скандировал ритм последнего, исполненного на бис, искрящегося жизнью «Турецкого марша» Иоганна Штрауса-отца, в Москве музыкальный год начался исполнением произведения, называющегося страшно и зловеще: «Чернобыль» – органная симфония Микаэла Таривердиева.

Чернобыль и музыка? Совместимо ли? Не кощунственно?

Не оттого ли все наши «разрушения от созидания» – «несчастья от науки» – «горе от ума», что слишком далеко друг от друга разошлись точное знание, взращенная им «научно-техническая революция» и гуманистические традиции, питаемые гуманитарным знанием? Еще Вернадский в своей концепции ноосферы доказывал нерасторжимое единство науки и культуры, знания и морали, выводя науку за пределы се бесстрастности: «Развитие научной мысли никогда долго не идет дедукцией или индукцией – оно должно иметь свои корни в другой, более полной поэзии и фантазии области: это или область жизни, или область искусства, или область философии».

Думаю, именно этической единицы недостает формальной науке – единицы столь же точной, как масса или ускорение, и предопределённой законом причинно-следственных связей. И пока не найдёшь эту единицу – только искусство в состоянии восполнить «сердечную недостаточность» точного знания и уберечь человечество от его разрушительности.

«Все, что может поэт, – предостеречь…» Эти слова Бенджамен Бриттен взял эпиграфом к своему «Военному реквиему».

За год до трагического события в Чернобыле в Западном Берлине впервые был исполнен первый органный концерт Таривердиева, навеянный серией картин западноберлинского художника Кристофа Нисса – «Кассандра». Кассандра древних предупреждала о гибели Трои. «Кассандра» Нисса – Таривердиева предупреждала о возможности гибели человечества, о смертельной опасности «троянского коня» энергии расщепленного атома, так легкомысленно «внесенного» в наш общечеловеческий акрополь… Чернобыль случился через год. Троянцы не верили пророчествам Кассандры. Наделив ее даром прорицания, Аполлон отнял у людей веру в них…

Почему же для своего музыкального «предупреждения» Таривердиев избрал орган? Наверное, не потому только, что по преданию гидралос – самый первый инструмент из этого «семейства» – соорудил древнегреческий механик Ктезибий, и не потому только, что орган – словно бы тот «трубный глас», что протянулся из бесконечности прошлого к бесконечности будущего (или, может быть, все-таки – к «судному дню»?). Но и потому, наверное, что последнее время орган стал самым популярным инструментом, а органные концерты – самыми посещаемыми.

У каждого свое «звучание» мира и свое «звучание» Чернобыля, своя степень глубины и трагизма. Для меня Чернобыль «звучит» в деструктивной, «разложившейся» ткани атональной музыки, ибо именно здесь, как нигде и никогда, «распалась связь времен» – распалась гармония. И если были когда-то на юной земле острова зарождающейся жизни – это первый остров «зарождающейся смерти», первое предупреждение. Но я могу понять композитора, когда он говорит, что не имел права создавать эту вещь непонятной для большинства слушателей. Тем более композитора, который всю свою жизнь сознательно и целеустремленно пытался «породнить» серьезную музыку и музыку популярную, являясь практически «крестным отцом» третьего направления.

Таривердиев писал свой «Чернобыль» для широкой аудитории, и первые слушатели – в Челябинске и в Москве – приняли сочинение композитора овациями, последовавшими после нескольких секунд ошеломленного молчания. Что ж, это его аудитория. Для нее он пишет, от нее ждет понимания и признания.

М.Таривердиев вышел из камерно-вокального жанра, и это предопределяет все, что он делает. Это предопределяет и демократизм его музыки, и ее «кантиленность», и ее интонации, и ее формы, и средства выражения. Его слушатель знает, что он ждет от «своего» композитора.

Впрочем, не так уж и легка для восприятия, не так уж и «проста» эта вещь, в которой предпринята попытка сплавить воедино серийную, атональную музыку с элементами гармонической, ладотональной – с «плавающей», спонтанной, «в завуалированном звучании» музыкальной тканью, лишенной устойчивой тоники, где главные «каркасные крепления» – внутренние, основанные на эмоциональном состоянии. И пунктирный гармонический рисунок второй части – с опорой на модальные структуры – не так легок в восприятии. Предельно простая музыкальная тема второй части, возникая в пронзительных, щемящих верхних регистрах, «прорастает» в тяжелую, сложную музыкальную ткань «плача», ужаса и крика и через пустую педальную квинту выходит в финале на обрывки фраз затерянных во Вселенной позывных – не спутника, у которого есть пославшая его планета, но планеты, у которой больше никого нет – ни человека, ни жизни, ни бога… Быть может – надежда на еще одну попытку?..

Бриттен писал, что нет такой музыкальной системы, которая гарантировала бы качество. Но каждая система является выразителем своего интуитивно-эмоционального пласта, и каждая решает свои, ей присущие задачи. Как это ни парадоксально, атональная техника – это прежде всего «живопись» внешнего мира форм со всей его дисгармонией, со всеми его диссонансами, со всем его хаосом. Там, где атональная музыка вторгается во внутренний мир, она отражает внутреннюю дисгармонию, привнесенную, порожденную внешней дисгармонией человеческого общества с его несовершенством, разобщенностью, жестокостью, войнами.

Ладотональная музыка – это прежде всего дверь в гармонию внутреннего пространства человеческого «я», которое, будучи обособленным и дискретным в каждой человеческой сущности, вместе с тем каким-то непостижимым образом – едино и протяженно – от одного ко всем, и является тем единым «океаном», по отношению к которому внешнее «я» – всего лишь разрозненные острова. Вот почему так объединяет великая музыка прошлого: она открывает единое для всех «внутреннее пространство человеческого духа». 20 век нашел свои блистательные ходы в области человеческого духа за рамками классической гармонии, в поисках гармонии третьего тысячелетия. Но это скорее всего прорывы в область опережающего отражения.

Для меня двухчастная форма «Чернобыля» – это «внешнее пространство» зоны радиации, сотворенное человеческим несовершенством, и «внутреннее пространство» духа человеческого, постигающего весь трагизм разрыва между этими двумя мирами – внешним и внутренним.

Наверное, то, что я пишу, – это не только музыка Микаэла Таривердиева, исполненная Гарри Гродбергом, но в огромной степени – мой собственный мир образов и ассоциаций, моя боль и надежда, «мой Чернобыль», который я не всегда и не во всем слышу согласно с автором и исполнителем. Но ключом к этому миру образов стала музыка. Мне кажется, что ее возможности не исчерпаны до конца – она вариантна. Но я понимаю, что музыкальная ткань так зыбка, так спонтанна, так неуловима, что только невероятное внутреннее напряжение исполнителя может удержать все в единстве, «собрать» и «вылепить» завершенную форму.

Микаэл Таривердиев конкретен в толковании тематизма своей вещи: «В первой части («Зона») я попытался передать то оглушающее впечатление, которое произвели на меня страшные будни города. Силуэт разрушенного реактора… Дорога к станции… Строящийся саркофаг…» Это «первый ряд» осознания.

Второй также не видим, не ощутим и не уловим пятью известными нам органами чувств, как и сама убивающая мощь радиации. Но за ним – осознание трагической диалектики разрушительности созидания… Великие цивилизации всегда разрушали себя изнутри – либо в стремлении безграничной экспансии, либо в дьявольской жажде «иметь» больше, больше, еще больше… История на своем пути ставит вехи предупреждений… И саркофаг Чернобыля – это всего лишь звено в длинной цепи умерших царств и цивилизаций, первая из «египетских пирамид», первое предупреждение на пороге еще не родившейся пустыни, которые всегда творит сам человек…

«Вторую часть я назвал «Quo vadis?» – «Камо грядеши?» – «Куда идешь?» – это Чернобыль вопрошает нас». Пронзительная поэтическая метафора английского поэта Джона Донна, ещё в 1595 году писавшего о колоколе, который «звонит по тебе», оказалась трагическим предвидением – почти на четыреста лет вперед. Потому что только сегодня эти слова перешли из области поэтических метафор в осязаемую область материального мира. «Колокол Чернобыля» – он звонит по каждому из нас – и живущим на земле, и еще не родившимся…

История на своем пути ставит вехи предупреждений…

Страшная вселенская пассакалья – похоронная поступь самой Смерти, Фатума, обрушившегося не на неразумного человека – Эдипа, Париса, Приама, но на неразумное Человечество… Опасность – в войне, опасность – в мире…

Когда я думаю, почему человек оказался в ловушке, созданной его собственными руками, я нахожу только один ответ: эволюция подвела человечество к роковой черте как к самому главному экзамену для перехода в «следующий» эволюционный класс – класс действительно «человека разумного», каковым он до сих пор только назывался. Разумными были лишь отдельные «особи» – сегодня разумным должно стать все человеческое сообщество. И либо оно сдаст этот экзамен, либо погибнет.

Лауреат Нобелевской премии физик Илья Пригожин – один из основных «столпов» современного научного знания, – заканчивая свою книгу «Порядок из хаоса», пишет: «Мы живем в опасном и неопределенном мире, внушающем не чувство слепой уверенности, а лишь то чувство умеренной надежды, которое приписывают богу Книги Бытия:

«Двадцать шесть попыток предшествовали сотворению мира, и все они окончились неудачей. Мир человека возник из хаоса обломков, оставшихся от прежних попыток. Он слишком хрупок и рискует снова обратиться в ничто…»

Спасет ли мир красота?..

Советская культура, 1988 г., 12.01, № 5.