11. Ассигнация у матери начальника

Евгений Гребенка

Старуха, получив письмо, прослезилась, поцеловала его и меня поцеловала, и прочитала письмо своей приятельнице Аграфене Семеновне, старушке в темном ситцевом капоте, с головой, скромно повязанной черным платочком. Аграфена Семеновна выслушала письмо, сказала две-три фразы на славянском языке, значения которых, казалось, вовсе не понимала, но воображала, что тут они очень кстати, и собралась идти.

– Куда вы, Аграфена Семеновна? – спрашивала заботливо хозяйка.

– Прощайте, матушка, дело есть, право, некогда.

– Не успели придти, а уже и бежите!

– Извините, в другой раз посижу, а теперь, право, ей-богу, некогда!

Аграфена Семеновна ушла, но не прошло и четверти часа, как явился ее муж, гарнизонный прапорщик, седой, приземистый старичок.

– Честь имеем поздравить, сударыня, – говорил прапорщик, неловко шаркая левой ногой и подходя к ручке хозяйки.

– С чем, батюшка?

– С получением радостного письмеца и денег от сынка.

– А вы уже знаете?

– Помилуйте-с, весь город знает.

И точно, благодаря языку прапорщицы, скоро собрались сюда все уездные знаменитости. Пришел приходский священник, смотритель уездного училища с двумя учителями, рисования и физико-математических наук, квартальный надзиратель, даже явился секретарь земского суда и в заключение приехал сам городничий в мундирном сюртуке, украшенном разными медалями.

– Вы не поверите, как приятно слышать такое сыновнее внимание! – говорил один из гостей.

– Итак, он помышляет о благих делах, – заметил другой.

– Этакую штуку не всякий выкинет! – подхватил третий, – как раз ко дню рождения! И как он помнит на таком месте…

– И будучи безмерно обременен важными, можно сказать, государственными делами…

– Уж он у меня, – сказала хозяйка, – на этот счет смолоду не промах; еще в детстве был, так завел такую книжку и все именины и рождения родных и знакомых записал! Уже прежде его, бывало, никто никого не поздравит; чуть станет рассветать, а он уже в передней и кричит, словно колокольчик: «Честь имею поздравить с великою радостью!»

– Видите! Сказано справедливо: каков в колыбельке, таков и в могилку.

– Смолоду подавал большие надежды!

– Вы счастливы, сударыня матушка: такой сын, какого дай бог всякому! Ей-богу, без лести.

– Он далеко пойдет, коли теперь в таких чинах и на таком месте…

– Дай ему бог: и нас не забудет. Что ни говори, а мы все-таки одного города земляки. Вы там ему в письме, знаете, матушка, намекните.

– Известно, – заговорила хозяйка, – грех забывать своих; а он у меня такой благочестивый!

– Достойный человек!

– Достойнейший!

– Я вам скажу, добродетельный человек!

– Добродетельнейший!

– Это редкость!

– Это чудо в наш век!

– А!..

– О!..

– Э!..

Хозяйка решительно растерялась и со слезами на глазах кланялась и приседала своим гостям. Должно быть, сынок хорошо знал город, где жила его матушка.

На другой день хозяйка загрустила, все ходила по комнате, все вздыхала, то вдруг останавливалась, о чем-то думала и почти с отчаянием шептала: «Как тут быть? Как поступить?..»

– Мир и благоденствие дому сему! – протяжно сказал, входя в комнату, приходский священник, старик высокий, с лицом строгим, но открытым и прямым.

– Благословите, батюшка, отец Герасим!

– Бог благословит! О чем так грустите, о чем смущаетесь?

– Мало ли есть о чем? И того надо, и другого, и третьего…

– Мало ли есть чего! – скажу я. – Только дай волю человеку – и четвертого, и сотого захочет.

– Вы меня знаете, отец Герасим, я дожила до старости, а никогда не была завистлива; а тут раздумье взяло! Видите, прислал вчера сын на молебен пять рублей…

– Это слишком таровато! У нас сам предводитель дает не более рубля серебра за молебен, а ваше состояние бедное, невелика ваша благостыня…

– Ну вот это, батюшка, и я думала! Оно, может быть, и грех, а таиться не стану, думала. Вам-то хорошо так говорить, а мне, может статься, и думать так не приходится. А тут еще лукавый соблазняет. Признаюсь вам, отец Герасим: летом приходилось мне больно жутко. Вы знаете, весь мой доход от садика: что соберу летом, продавая ягоды да яблочки, тем и живу целую зиму. Пришла весна, морозом побило ягоды, яблоки еще не поспели, а тут лето, а денег нет – хоть плачь на старости… К сыну писать не хочу: он человек добрый, последним поделится, да у него семейство. Думаю: перебьюсь как-нибудь, взяла да и заложила заячью шубейку за целковый, чтоб отдать осенью пять рублей. Тут пришла буря, обнесла яблоки, и я осталась безо всего; а время настает холодное да пора бы и выкупить. Хоть шубейка и коротенькая и притерта немножко, а все мне стала дороже пятнадцати рублей, так жаль отдать за пять. А тут денег нет, а тут, словно за искушение, прислал сын деньги для святого Дела. Христианская душа во мне шепчет: «Отслужи молебен», а лукавый шепчет: «Выкупи шубку. Идут холода – плохо тебе будет». Да вот так мысли замучили, что хоть в воду броситься, по пословице: и кума жаль, и пива жаль.

– Этому горю можно помочь. У кого вы заложили шубку?

– Она, моя сердечная, у этого, прости господи, жидомора Канчукевича. Всилу дал целковый! «Вы, говорит, даете мне на лето шубку от моли на сохранение».

– Он человек нехороший. Ну, да помочь можно.

– Как, батюшка, отец Герасим? Научите меня!

– Очень просто. Я вас уважаю как честную и добрую христианку, знаю, что вы бедны, и отслужу молебен о здоровье вашем и вашего сына, а пятью рублями советую выкупить шубку.

– Вы добрый человек! Кто вас не знает?! Хоть вы и не в почете – сами не хотите, мы все знаем и любим вас больше иного важного человека, да я вас не послушаю: душа болит, как вспомню, что покорыстуюсь неправдой. Он, мой голубчик, уделил из жалованья на святое дело, может статься, плакал, думая обо мне, а я, старая дура, выряжусь в шубку на эти деньги! Нет, батюшка, не хочу пятнать совести, отдам деньги за молебен, а без шубки как-нибудь перебьюсь. Не смущайте меня, отец Герасим!..

– Я не возьму ваших пяти рублей.

– Не обижайте меня.

– Я вас не хочу обижать и никого не обижаю. А денег не возьму: это грех!

– Возьмете!

– Право, не возьму.

– Ну, так я пойду к отцу Андрею: он не знает моих обстоятельств и возьмет мое приношение. А мне все равно, отдала бы я куда следует.

– Если так, то я прошу вас не ходить в другой приход. Когда ваше рождение?

– Послезавтра.

– Так приходите в церковь, помолимся богу, и да будет по-вашему.

– Вот и давно бы так! Верите ли, батюшка, у меня словно камень свалился с души! Теперь и спать буду покойнее и кушать буду аппетитнее.