14. Василий объявляет
слово и дело государево
Николай Костомаров
Василия Данилова посадили в одну из клеток подземелья и заперли, оставив в совершенной тьме. Горько заплакал тогда несчастливец о своей горемычной судьбе; ничего ему не удавалось, за что только он ни принимался, что б только он ни затевал!
Хотел он как-нибудь у господ в милость войти, к ворожее ходил, не удалось, господа его с той поры только бить пуще начали. Богу он молился, святой Екатерине-великомученице молебен служил, не подал ему Бог помощи, не сжалилась над ним святая Екатерина. Хотел он с дьяволом сойтись – и дьявол его надул! Хотел на царскую службу поступить – и тут не удалось. Куда он ни кидался – нигде ему не везло!
И горько порыдавши, он наконец растянулся на лежанке, где не было подушки и под голову приходилось подмостить кулак. В таком положении бедный холуй уснул. Тут снится ему: приходит опять дьявол и говорит:
«Ты меня кликал, а потом забыл меня и надо мною как будто надругался! Опять стал Богу молиться. А Бог разве помог тебе? Коли так будешь поступать: то к Богу станешь прибегать, то меня кликать начнешь, так выйдет для тебя самое худое. Бог от тебя отступит за то, что ты врага божия кликал, а я, враг божий, тебе не дам помочи за то, что ты Богу молишься! А ты коли хочешь, чтоб я помогал тебе, так Богу не молись, поклонись мне, меня одного почитай и на меня одного надейся. Так я найду тебе средствие избавить тебя. Я в больнице являлся тебе и говорил – напиши донос на свою госпожу. А ты меня не послушал, вот и опять в беду попался. Подай донос! Объяви здесь, что есть за тобою дело и слово!»
Василий Данилов проснулся и под впечатлением ужаса, возбужденного сновидением, стал креститься и говорить молитву. Последние несчастия, постигшие его после призывания дьявола, отбили у него веру в то, что дьявол может ему помочь, а исповедь и епитимья, наложенная на него отцом Андреем, еще более внушили ему расположение к раскаянью пред Богом. Он отплевывался и открещивался от мысли опять предаться наставлению дьявола, а такая мысль лезла ему в голову мимо собственной его воли. Он опять заплакал о своей горькой судьбе и, утомившись от плача, опять уснул. Тогда снова привиделось ему во сне: является дьявол и говорит ему:
«Что ты Бога боишься? Что ты Богу веришь и на Бога надеешься? Разве ты ему не молился? Разве он помог тебе? Дурак ты, дурак! Попа Андрея слов испугался. А что тебе его слушать! Просил ты у него денег, разве он дал тебе? Ты не знаешь еще того, что этот поп тайно про тебя сказал управителю, что ты прошение хочешь подавать; это он, поп, тебе всю пакость учинил.
Ты, дурак, ему по секрету сказал, а он твой секрет выдал через то, что управитель ему обещал давать подачки, если он станет ему объявлять про его дворню, что кто замышляет и что кто откроет попу на исповеди. У них, у попов, руки загребущие: везде возьмут, где взять удастся. Теперь вот ты через этого попа и в тюрьме сидишь. Не слушай же того, что там тебе этот поп врал, не делай так, как он тебе велел: не молись Богу, забудь совсем про Бога, что он на свете есть.
Мне помолись, мне поклонись! Я тебя из беды выведу, я тебя в люди введу, и станет тебе на свете жить хорошо, только мне угождай. Закричи: «Слово и дело!» – тебя сейчас отсюда выведут, в Тайную поведут, там ты напишешь извет на свою госпожу: хотела, мол, околдовать царицу, приворотный корешок доставала; я, мол, сам слыхал, как она говорила про то с княгинею Федосьею Владимировною».
Опять проснулся Василий и в этот раз уже иначе отнесся к своему видению. «Вот два раза сряду является ко мне дьявол, – думал он, – это неспроста! Что же такое, что грех? Я боялся греха, Богу молился, хотел Богу угодить, Бога о милости к себе просил, а Бог мне не пособил. Теперь дьявол набивается. Пусть пособляет! Я сделаю так, как дьявол приказывает».
Василий Данилов долгое время лежал в раздумье. Сон опять стал клонить его. Но едва только он погрузился в дремоту, – ему еще казалось, что он не спит, – а дьявол опять перед ним и, кажется ему, стоит в человеческом образе и говорит: «Закричи: «Слово и дело!» Эй, – говорю я тебе! – закричи, а как приведут тебя – на госпожу извет напиши. Чего их жалеть, господ этих! Они вашу братью, холопей, не жалеют, так и вы их не жалейте!»
Проснулся Василий Данилов. Троекратное сновидение совершенно перевернуло ему мозг. Теперь уже никто не мог бы убедить несчастного холуя, что явление дьявола было не более как сонная греза. Нет, он крепко верил, что дьявол три раза приходил к нему и три раза приказывал одно и то же делать для избавления от постигшей его беды.
Мрак, посреди которого находился бедный узник, распалял в нем воображение. Если бы Василий Данилов сидел при свете, окружавшие его предметы развлекали бы его думы; но тут, сколько ни открывал он глаза, сколько ни напрягал зрение, – ничего не встречало оно, кроме черной непроницаемой тьмы, и мысль неудержимо неслась туда, куда уже раз была натолкнута. Таким образом, в совершенной уверенности, что к нему приходил дьявол, Василий Данилов решился вполне отдаться под покровительство и руководство этого «господина дьявола»; не размышлял уже более Василий Данилов о том, что за существо этот господин дьявол: коварный ли это враг рода человеческого, как о нем говорят все люди, или это какой-то добрый друг, который хлопочет его, бедняка, вытащить из беды.
После долгого раздумья решился Василий Данилов последовать наставлению и, вскочивши с лежанки, начал кричать изо всей силы, чтоб его услышали: «Гей! Ай! Гей!» На крик его, несколько раз повторенный, сторож, приставленный наблюдать над посаженными в подземелье, отпер дверь застенка, где сидел Василий Данилов, протянул вперед руку, державшую свечу в фонаре, и грубо спросил:
– Что орешь?
– Слово и дело! Я знаю слово и дело государево! – произнес Василий Данилов.
– Уже ночь! – сказал сторож. – Утром скажешь капитану, когда прикажет привести тебя к себе. – С этими словами сторож запер дверь.
Василий Данилов опять остался в непроницаемой тьме. Сколько прошло времени после того, он знать не мог, но ему показалось очень долго. Наконец двери его застенка отперлись, вошел сторож с фонарем в руке и сказал:
– Иди за мною!
Вышел Василий Данилов, и как только, повинуясь сторожу, он взошел из подземелья по лестнице в сени, явился капитан Лазарев-Станищев. Не обращаясь ни с одним словом к узнику, он приказал полицейским служителям надеть на узника холщовый мешок; этот мешок покрывал ему голову и весь корпус тела с руками; в мешке сделаны были отверстия для глаз и для дыхания. Когда наряд был окончен, капитан сказал служителям:
– Ведите в Преображенский!
Василия Данилова вывели на улицу. Одевавшие его служители шли подле него так близко, что едва не касались его тела; поодаль от них шло по шести других полицейских солдат с ружьями. Далеко, через всю Москву пришлось вести Василия Данилова; нищие, толпами стоявшие и сидевшие по улицам, вскакивали и убегали от него, даже такие, что прикидывались слепыми, теперь забывали свою роль и бежали опрометью, без опасности на что-нибудь наткнуться и упасть; безногие кидали свои деревяшки и улепетывали так, как будто прежде они были боярскими скороходами; купцы затворялись в своих лавках и шалашах; кто случайно шел напротив него по своему делу, сворачивал и перебегал на другую сторону улицы, а извозчики, шедшие с обозом, завидя вдали белеющее пугало, завертывали свой обоз в другую улицу и делали бесполезный крюк, лишь бы не попасться навстречу страшилищу.
Ужасным чудовищем для москвичей было такое явление, хотя не очень редкое в то время. Тот, кого вели по улицам в таком наряде, напоминавшем наряд, в какой облекают приговоренных к повешанию, назывался в народе «язык». Все знали, что его ведут в Преображенский приказ, в «бедность», как прозвал народ это страшное судилище, а ведут затем, что он заявил за собою слово и дело государево. Все знали, что такого человека ожидает в приказе пытка, хотя бы он отнюдь не был обвиненный, а обвинял кого-то другого; такой человек на все был готов: уж коли сам полез в такое место, не убоявшись того, что с ним там станется, тому не страшно будет оговорить всякого другого, хоть бы встречного-поперечного, хоть и такого, что его никогда в глаза не видал. После разберут; а пока разберут, все-таки потащат всякого в приказ, на кого только «язык» покажет!
Говорили, в приказе делалось так: всякого, кого только туда приводили, был ли он кем другим оговорен, или сам являлся доносчиком на других, – всякого прежде всего непременно секли, не спрашивая ни о чем, а потом уже, когда его высекут, начинали допрашивать; за допросом, если приведенный не показывал себя ни в чем виноватым или путался в своем показании, – предавали его пытке; а про разные роды пыток в Преображенском приказе ходили такие страшные рассказы, что, слушая их, не только слабонервная женщина могла упасть в обморок, но и у крепкого мужчины поднимались дыбом волосы, когда только слушавший подумает, что с ним может статься то, о чем рассказывают. Эти рассказы были большею частью вымышлены, но иногда совпадали с действительностью, даже нередко случайно.
Достоверных известий получить было трудно. Все дела в Преображенском приказе производились и сохранялись в глубочайшей тайне; кто имел счастье выходить оттуда целым, того при выходе обязывали соблюдать молчание насчет того, что с ним во время его пребывания в приказе говорили и делали; каждый, побывавши в этом приказе один раз, боялся попасть туда в другой: это равносильно было – попасть в ад, а нескромному рассказчику попасть в Преображенский приказ в другой раз было как нельзя легче, потому что разглашение государственных тайн считалось тяжелым преступлением, которое судилось в этом приказе. Поэтому слышать на самом деле кому-нибудь от очевидца про то, что делалось в приказе, почти никому не удавалось, хотя хвастливые рассказчики часто уверяли, будто слышали от очевидцев то, о чем сообщали приятелям по секрету.
Говорили даже, что оттуда никто на божий свет не ворочается: большая часть из тех, что туда попадутся, умирает от пыточных мучений или от дурного содержания, а уж коли найдется такой крепкий, что все вынесет и не за что будет приговорить его к смерти, того засаживают навеки в тюрьму. Внутри, в кремлевских башнях, устроены каменные мешки, где человеку невозможно ни прямо стоять, ни сидеть, ни лежать: кругло со всех сторон; вкинут человека в такой мешок и запрут: сиди себе там на корточках, перекачиваясь беспрестанно, выходу оттуда никогда не будет, а сверху будут кидать заключенному по куску хлеба в день, чтоб не пропал с голода.
Такие рассказы возбуждали повсеместный ужас, а попасть в Преображенский приказ всякому было возможно, как бы он чист и праведен ни был. Стоило только такому «языку», что вели по улице в холщовом мешке, оговорить кого-нибудь без всякой причины, оговоренному сейчас же надевали такой же мешок и вели в «бедность». Вот оттого-то и бежали по улицам от Василия Данилова, когда его вели в Преображенский приказ.
Примітки
…в Тайную поведут… – Таємну канцелярію і Преображенський приказ заснував на початку свого царювання Петро І як військове відомство; з 1702 р. перетворив його на таємну поліцію – туди відсилали тих, хто оголошував за собою «государево слово и дело»; а невдовзі приказ почав займатися переважно політичними справами. Керував ним князь Ф. Ю. Ромодановський (бл. 1640 – 1717). Слідство провадилося із застосуванням нелюдських катувань, при яких нерідко був присутній цар.
Подається за виданням: Костомаров М.І. Твори в двох томах. – К.: Дніпро, 1990 р., т. 2, с. 510 – 515.