7. Княгиня Долгорукая
заинтересовалась ворожеей

Николай Костомаров

Была у княгини Анны Петровны родственница и большая приятельница, княгиня Федосья Владимировна Голицына, родная сестра двух знаменитых братьев Долгоруковых, Василия и Михаила, носивших в свое время звание фельдмаршалов. Княгиня Анна Петровна со времени своего вдовства мало вела знакомств, но княгиня Федосья, постоянно вращаясь в свете, сообщала своей приятельнице о всяких новостях и делилась с нею всякими впечатлениями.

Это была женщина одних лет с княгинею Анною, отличалась от нее по наружности тем, что была полнее и ниже ростом, а внутренними качествами – тем, что от природы была умнее и, ведя большое знакомство, приобрела более опыта и искусства обращаться с людьми, хотя по своему образованию недалеко отходила от своей подруги и была не чужда суеверия и предрассудков, свойственных тогдашнему русскому обществу, еще мало двинувшемуся по открытой Петром европейской дороге.

Княгиня Анна Петровна сидела у себя на крыльце с своею родственницею княгинею Федосьею Владимировною и беседовала с нею о разных текущих делах.

– Пришел доложить вашему сиятельству по своему холопскому долгу: есть нехорошие умыслы на боярское здоровье от нашего брата, холопа, – сказал вошедший Семен Плошкарев, поклонившись княгине, и потом стал переминаться, не зная, можно ли все говорить при гостье.

– Говори, говори все, что знаешь и сказать хочешь. Мы с княгиней Федосьей свои, – сказала княгиня Анна Петровна.

– У Васьки Данилова есть лукавые замыслы против вашей честной боярской семьи, ваше сиятельство! – сказал Семен Плошкарев.

– Мне, – сказала княгиня, – сейчас говорил про него сын Яша, будто он рубашку господскую утаил и будто есть подозрение, что он ту рубашку снес к какой-нибудь колдунье.

– Подлинно это так и есть! – сказал Семен. – Вот намедни, сколько-то дней назад тому, наверно не упомню, спрашивал в застольной про ворожей, а женщина наша Марина Лазарева сказала, что слышно, будто есть в Татарской слободе колдунья-калмычка, а Васька тогда мне сказал: «Пойти бы к ней, чтобы нашего боярчонка приворожила».

Василий Данилов этих слов не говорил, но Семен Плошкарев прилгнул на него.

– Скажи пожалуйста! Ах он бездельник! Да я его за такие речи в Сибирь упрячу! – сказала Анна Петровна. – Позвать его сюда!

– А про эту калмычку удивительные вещи сказывают, – проговорила княгиня Голицына. – Говорят, она в самом деле знает такие приворотные корешки, что кого угодно можно посредством их наклонить в свою пользу и все получить, чего хочется. Ее берут в важные дома. Прежде это опасно было; знаешь, покойный государь ужасть как не терпел этого колдовства; узнает, так больно покарает, да не одну колдунью, а и того, кто колдунью позовет к себе. А теперь, при государыне, стало вольнее.

Эта калмычка, сказывают, такова, что только на руку поглядит, тотчас скажет, что с тобой прежде было и что вперед станется, – все распознает и расскажет! Говорят, она такая, что за сто верст отселе и далее все видит, что происходит. Одна моя знакомая рассказывала: муж ее был в Москве, а она от него давно вестей не имела, и вот призвала к себе эту калмычку. Та приказала подать себе миску с водою, пошептала над нею и говорит: «Смотри в воду, увидишь, что твой муж делает». Посмотрела туда моя знакомая и увидела, а потом, как муж воротился, жена спрашивает его, что он в такой-то день делал и где был, а как тот, припомнивши, стал рассказывать, тогда жена ясно увидала, что ей в миске с водой представилось именно то, что делалось с ее мужем в ту минуту!

Рассказ княгини Федосьи Владимировны сильно занял княгиню Анну Петровну и расположил познакомиться с калмычкою. В то время знатные боярыни лишь из угождения Петру притворялись неверующими мужицким басням, а когда Петра не стало, головы их стали невольно обращаться к старинным воззрениям.

– Ах, княгиня Федосья, друг мой, – сказала княгиня Анна Петровна, – я по душе тебе скажу. Как бы я хотела, если б можно только было, склонить на милость ко мне государыню. Сын мой Сережа за морем в Голландии задолжал, и его в тюрьму посадят, держать станут, пока долги свои заплатит. А у меня теперь денег мало, выплатить нечем; видишь, вот этот Васильевский остров подрезал нас больно, чтоб ему не устоять и сквозь море провалиться! Постройки много строили, и теперь житье на нем убыточное; посуди: на два дома живем! две дворни содержим! А тут из имений только и шлются вести немилые: все только утрата да убыток… придется имение какое-нибудь заложить да большие проценты платить. А вот если б государыня была милостива, изволила бы заплатить долг за моего Сережу! Да боюсь я об этом ехать просить ее. Она – так ко мне, ни хороша ни дурна, мало меня замечает. Так я думаю, если бы эту калмычку позвать: не дала б ли она такого приворотного корешка, чтобы государыню к себе на милость оборотить?

– А что ж, Анюта! И впрямь попробуй позови. Истинно говорят, удивительные вещи она творит: может быть, и пособит в твоем деле, – говорила княгиня Федосья Владимировна. – Только вот что: нельзя тебе обойтись без тайного советника Макарова.

– Как? – заметила княгиня Анна. – Чтоб через него тем корешком подействовать?

– Нет! – сказала княгиня Федосья. – А то, что государыня без этого человека никаких денежных выдач не делает.

Между тем слова обеих княгинь долетали до слуха стоявшего сзади в передней Василия Данилова, которого позвали к боярыне. Когда княгини замолчали, он вошел на балкон крыльца и стоял бледный, переваливаясь с ноги на ногу, однако силился напустить на себя храбрость и бодрость, особенно когда услыхал, что его боярыня затевает по отношению к своей государыне делать то же самое, что затевал он, ее холуй, по отношению к своей боярыне.

– Где Яшина рубашка? – спросила княгиня гневным голосом.

– Она с моим бельем. Она цела. Я ее доставлю, – говорил Василий Данилов, сам не зная, что ему отвечать.

– Доставишь?! А куда ты ее снес? – говорила княгиня с усиливающимся гневом. – Куда? Говори! К колдунье? А! Ты бояр своих задумал околдовать! Правду говори, мерзавец! Я все знаю. Отнес к калмычке-колдунье в Татарскую слободу? Так? Говори! Шельма ты, а не то я с тебя велю сейчас шкуру твою подлую снять на конюшне.

– Никак нет! – отвечал Василий Данилов, озадаченный тем, что княгине уже все известно, чего он не воображал. – На что мне боярская рубашка? Я не носил ее к калмычке-колдунье и не знаю, какая такая это калмычка-колдунья есть. Ваша воля отправлять меня на конюшню, только не за что. Помилосердуйте, ваше сиятельство.

– Как? Ты еще все запираешься? – произнесла княгиня с выражением сильного гнева. – Когда нам уже все известно, ты еще запираешься! На конюшню! Влепить ему горячих двести!

Вбежал князь Яков Петрович и закричал:

– Маменька, это такой негодяй, такая шельма, такой собачий сын, что с ним никакого терпения не хватит. Украл мою рубашку да еще лжет! – Потом, обращаясь к Василию Данилову, князь Яков Петрович сказал: – Ты говоришь: рубашка не пропала. Где ж она? Подай мне ее сейчас.

– Сейчас и принесу, – отвечал Василий Данилов. – Не извольте, ваше сиятельство, напрасно гневаться. Подождите, я принесу.

– Я знаю, где она, – сказала княгиня Анна Петровна, – она у колдуньи-калмычки в Татарской слободе. Если ты ему позволишь, он побежит, сядет в буер, съездит к калмычке и принесет рубашку сюда. Нет, надобно это дело иначе сделать. Я пошлю за сорочкой не его, а Мавру Тимофеевну, а как она сорочку привезет – мы его и уличим, и накажем как следует за такое тяжкое преступление, что хотел он своих бояр околдовать. Теперь посадить его на цепь, пусть посидит на цепи в конюшне, пока рубашку привезут. Ведите его на цепь, задержите, чтоб не ушел.

Увели Василия Данилова.

– Ну, Мавра Тимофеевна, – сказала после того княгиня своей боярской боярыне, – ступай в Татарскую слободу, найди калмычку-колдунью и допроси ее про Яшину рубашку, давал ли ей этот мерзавец и на какой конец давал? А затем вези ее самую ко мне, скажи, что ей ничего нехорошего не будет: княгиня, мол, хочет от тебя совет принять. Без сумнительства пусть едет.

Мавра Тимофеевна отправилась исполнять поручение своей госпожи.

В конюшне между тем происходила другая сцена. Когда холопи притащили Василия Данилова к конюшне, он стал упираться и сопротивляться. Тогда шедший за ним князь Яков Петрович ударил его в затылок; Василий споткнулся и упал. Исполнители приказания княгини стали накидывать цепь на шею, но он вдруг рванулся, выскочил стремглав из конюшни и побежал со двора. «Держи, держи его!» – кричал боярчонок; холопи за ним погнались, но не могли догнать. Василий Данилов бежал по набережной к другой пристани у рынка, бросился к берегу и сел в буер, отправлявшийся с накопившимся в нем народом на Петербургский остров. Достигши благополучно Мытного двора, Василий Данилов прытью побежал в Татарскую слободку; молодые ноги помогли ему добежать до двора калмычки прежде, чем могла прибыть туда еще не приставшая к берегу Мавра Тимофеевна. На свое счастье, он встретил калмычку на улице у двора и сказал ей:

– Тетушка, отдай скорее ту сорочку, что я принес тебе. Господа узнали, что она у тебя, и посылают за нею к тебе женщину и тебя хотят, я слышал, звать для совета себе! Христа ради, отдай скорее, а когда придут к тебе от них, не говори, что я был у тебя и сорочку приносил. А то они меня задерут! Видишь, они сами тебя звать хотят для колдовства себе, а нам, холуям, не велят делать того, что делают сами.

– Не бойся, молодец! – сказала колдунья. – Ничего от меня про тебя не узнают! Бери сорочку скорее!

Она вынесла ему из избы сорочку и, отдавая, сказала:

– Я уже дело сделала, наколдовала так, что боярчонок твой не будет тебя бить и за твоею девкою не станет бегать; за всякою другою побежит, а от твоей отстанет!

Василий Данилов взял рубашку и с нею побежал что ни было духу обратно. Пробегая Русскую слободу, он издали увидал идущую против него Мавру Тимофеевну и, не давая себя увидеть, быстро повернул в поперечную улицу к дому Корсакова, а потом выскочил к берегу на иную пристань на Малой Неве, сел в буер, перевозивший обывателей на Васильевский остров, и пристал к стрелке, оттуда скорым бегом достиг своего двора и тотчас вошел к князю Якову Петровичу.

– Изволили спрашивать свою рубашку, – вот она, ваше сиятельство.

– А где она была? Ты куда убегал, негодный холуй? Куда? Ты бегал к колдунье за рубашкой? – закидывал Василия Данилова такими вопросами господин его.

– Нет, ваше сиятельство! – говорил Василий Данилов. – Рубаха вашего сиятельства по ошибке положена была с моим бельем, а я свое белье отдавал штопальщице в починку, а теперь побежал и принес ее.

– Врешь, врешь! – говорил князь Яков Петрович. – Где эта штопальщица? Приведи ее ко мне.

– Извольте, ваше сиятельство! – сказал Василий Данилов. – Когда прикажете, приведу! – А сам Василий, отлыгаясь, не знал, как может после выпутаться, когда никакой штопальщицы не знал.

– Ступай вон! – крикнул молодой Долгоруков. – Я с тобой разделаюсь!

Примітки

…знаменитых братьев Долгоруковых, Василия и Михаила… – російські державні діячі, члени Верховної Таємної ради, сенатори.

Подається за виданням: Костомаров М.І. Твори в двох томах. – К.: Дніпро, 1990 р., т. 2, с. 452 – 457.