20. Смерть Василия Данилова

Николай Костомаров

Отец Петр был один из так называемых ученых попов: он воспитывался в Славяно-греко-латинской академии и находился уже около двадцати лет в церкви Преображенского дворца. Его нередко посылали исповедовать приговоренных к смерти или измученных пытками, когда от таких пыток угрожал конец. Отец Петр приобрел ту славу, что никакой священник не умел так тронуть преступника и утешить его в последние минуты. Отец Петр был вдовец и бездетен, а потому, не отвлекаясь ничем мирским, как большая часть попов, совершенно предался своему долгу. Многолетняя опытность научила его умению с первого взгляда распознавать, с кем приходится иметь дело и как с кем следует говорить.

Таким образом, и в этот раз отец Петр, приходя к колоднику, помещенному в доме Федора Зюзи, смекнул, что этот колодник, вероятно, попал в Преображенский приказ с доносом, потому что только таких до поры до времени помещают у посадских.

– Мир тебе! – сказал отец Петр, входя в чулан и тотчас сел на скамейке, поставленной подле места, на котором лежал больной. – Больно побили? – с тоном соболезнования произнес он потом.

– Больно, батюшка, мне не привыкать быть битому, – проговорил тихо Василий Данилов, – как бы смиловался Бог надо мною, чтоб уже больше не били, принял бы меня!

– Все в его святой воле! – сказал священник. – Надобно только сделать так, чтобы хуже не было, когда здесь бить уж не будут. Во грехах покаяться надобно.

– Я великий грешник! – сказал Василий Данилов. – Такой грешник, что никакой милости от Бога чаять недостоин.

– Это хорошо, что ты так говоришь, только мало того, чтоб так только сказать; надобно духовному отцу свои грехи поведать, потом посоветоваться, нельзя ли чем их замолить.

– Ох, батюшка, – говорил тоном отчаяния колодник, – мои грехи таковы, что и вымолвить страшно. Я от Бога отрекался и дьяволу душу свою предавал.

– Пока еще ты жив – дьявол еще не взял тебя! – сказал священник. – Расскажи все, что с тобой было, только покороче рассказывай: тебе говорить тяжело.

Василий Данилов изложил все, что с ним происходило, начиная с того, как он ходил с рубашкою своего господина к колдунье, чтоб она приворожила господина и стал бы тот к нему милостивее. Он кончил всеми его воображаемыми сношениями с дьяволом. Все рассказал Василий искренно и выказывал при этом полную уверенность, что дьявол являлся ему не только в сонном мечтании, но в человеческом образе наяву.

– А донос на госпожу, что дьявол тебя научил подать, был затейный? – спросил священник.

– Нет, батюшка, – сказал колодник, – моя боярыня точно говорила своей приятельнице, как бы такой корешок добыть, чтоб государыню к себе приворожить. Это подлинно.

– Однако ты не знаешь, чтоб такой корешок у ней был? – спросил священник. – Истинно говори, как перед Богом!

– Не знаю, – был ответ.

– А показал, что его видел? – спрашивал священник.

– Да, показал, – отвечал Василий.

– Стало быть, неправду показал, – говорил священник. – Ты слыхал только про корешок, а сказал, будто видел его. И это все по злобе. Ну, скажи мне, мой друг, истинную правду, как перед самим грозным судьею, перед Богом: если б тебя господа не били, подал ли бы ты на свою госпожу донос сей? Подумай и скажи. Если бы господа тебя любили, ласкали, жаловали, ты бы не решился делать им такое зло и подавать на них донос. Я думаю так. Коли б твоя боярыня была к тебе милостива и во всем тебе доверяла, и ты б невзначай услыхал, что она со своею приятельницею такие речи ведет про корешок, ты б не токмо не извещал на нее, а скорее, может быть, сказал бы ей: «Боярыня! Не извольте, мол, говорить таких речей, а то, Боже сохрани, как-нибудь попадетесь!» Ведь так бы ты поступил, если б господа твои были тебе как отцы родные. Уж никак бы не показывал, что сам видел корешок? Так? Говори правду!

– Да, – отвечал болезненно Василий Данилов.

– Стало быть, и выходит, что ты по злобе тот донос учинил, да еще и ложно! – сказал священник.

– Ах, батюшка! – говорил болезненно Василий Данилов. – Если бы вы знали, как они, господа мои, меня били, мучили, как ругались надо мной!

– Ну, слушай же, – говорил священник, – ты сознаешься, что грех твой зело велик, что ты от Бога отрекался и дьявола призывал на помощь? Сознаешься, говори, как думаешь, велик твой грех или не велик?!

– Ах, как велик, батюшка! – говорил жалобно Василий Данилов.

– Дьяволу ты предавался, дьявол над тобой на этом свете посмеялся! Вот до какой последней гибели довел тебя! Вот что значит духа злобы звать на помощь! – говорил священник.

– Ах, батюшка, батюшка! Велик грех мой, не простит меня Бог! Пропащая душа моя! – вопил Василий Данилов.

– Сам отдался дьяволу, – произнес священник, – и будешь ты его, дьявола, достояние после смерти, а смерть от тебя не за горами.

– Что же мне делать, батюшка? Как умилосердить Господа? – говорил Василий Данилов.

– Велик твой грех, но божие милосердие еще больше его! Велик твой грех, но велико должно быть и покаяние, которым ты этот грех замолить можешь. Ты прежде каялся духовнику? – спрашивал отец Петр.

– Каялся, – отвечал Василий Данилов. – Мне священник епитимью наложил: целый год в церковь к заутрени ходить. А я не покаялся да стал воровать, а как попался, опять являлся мне дьявол, и я его послушался и донос подал на госпожу. Значит, моя епитимья ни во что!

– Я тебе наложу другую, – сказал отец Петр. – Такой епитимьи, чтоб на долгое время нести ее тебе, накладывать невозможно. Я думаю, тебе, может быть, на свете жить недолго. Я наложу на тебя иного рода епитимью. Ты сознался мне, что не видал корешка у своей боярыни и, стало быть, донос твой ложный: отрекись от своего доноса, объяви, что ты на госпожу свою извещал по единой злобе, неправдою.

– Тогда разве будет мне прощение от Бога? – спросил Василий Данилов.

– Будет, полное, – сказал священник. – Ты грамотен?

– Да, – был ответ.

– «Отче наш» знаешь? – спросил отец Петр.

– Знаю, – отвечал Василий.

– Читай, – сказал священник.

Василий Данилов читал:

– «Отче наш, иже еси на небесех, да святится имя твое, да приидет царствие твое, да будет воля твоя, яко на небеси и на земли, хлеб наш насущный даждь нам днесь и остави нам долги наша…»

– Стой! – сказал отец Петр. – Какие это долги наши перед Богом, что в молитве помянул? Чем и как мы это задолжали ему?

– Это наши грехи, – сказал Василий Данилов. – Так объяснял отец Андрей Егорьевского монастыря, у кого я учился.

– Правильно, – сказал отец Петр. – Далее как? «Яко-же и мы…»

– «Якоже и мы оставляем должникам нашим», – произнес Василий.

– Видишь! – сказал отец Петр. – Молитву «Отче наш» сам Господь Бог сложил и велел нам вот так ему молиться. Оставь нам долги наши так, как и мы оставляем долги тем, что нам задолжали. Значит: прости нам, Боже, в чем перед тобою согрешили, – за то нам прости, что мы прощаем тех, что против нас согрешили. Вот против тебя согрешили твои господа тем, что немилостиво обходились с тобою, а ты против Бога согрешил, что от него отрекался и дьявола, духа злобы, к себе на помощь звал. Он, Господь, в святом своем Евангелии сказал: коли будете отпускать согрешения людям, так и вам отпустит ваши согрешения отец небесный; а не будете отпускать согрешения людям, так и вам не отпустит согрешений ваших отец небесный. Прости же господам своим все, что они тебе делали, и не чини им зла, а сотвори добро. Господь велит добро творить за сделанное нам зло. Отрекись от своего доноса – и ты сделаешь господам твоим добро. И тогда Господь простит тебя за твой тяжкий грех. А коли не сделаешь этого – так не будет тебе милости: предался ты дьяволу и пойдешь к нему в ад кромешный.

– Батюшка! Батюшка! Я согласен. Я прощаю… я отрекусь! – произнес растроганный страдалец.

– Я позову сюда офицера. При нем скажешь, а он запишет твое показание.

Отец Петр, сказавши эти слова, вышел и потом вошел снова в чуланчик вместе с капитаном Ярыжкиным, а караульный солдат внес в чулан и поставил небольшой столик с чернильницею, пером и листом бумаги.

Ярыжкин сел и со слов колодника, при пояснительном участии отца Петра, написал такое показание:

«Аз дворовый человек княгини Долгоруковой, Василий Данилов, видя смертный час свой и помня страшный суд божий, ради очищения души своей от грехов в том винюсь, что о непристойных словах показал я в Преображенском приказе на помещицу свою княгиню Анну Долгорукову неправду и затейно, никаких непристойных слов от помещицы своей княгини Анны Долгоруковой я, Василий, нигде не слыхал и никакого кореня у ней не видал, также и от княгини вдовы Федосьи Владимировой Голицыной показанных слов будто к словам оной княгини Долгоруковой о лекарстве я, Василий, не слыхал; тем всем оных княгинь поклепал напрасно, также про дворовую женку ее, княгини помещицы моей, Мавру Тимофеевну и про калмычку из Татарской слободы вымыслил затейно, а то все затеял я по злобе, понеже была мне от тое помещицы моей, княгини Анны Долгоруковой, изгоня и от сыновей ее Якова и Владимира терпел я большие побои, и будучи я, Василий, в Москве, усмыслил в канцелярию для свидетельства мужеска пола душ подать доношение, чтоб меня, Василия, определили в матросы или солдаты, и как для подачи доношения хотел я нанимать подьячего, и свидевшись с ним в трактире в Охотном ряду, и там взял меня, Василия, человек княгини Анны Долгоруковой, Степан Плошкарев, с товарищи и привел на цепи во двор моей помещицы, а из двора отправили меня на съезжий двор, и я, убоясь над собою розыска, сказал за собою ее императорского величества «слово и дело», и меня повели в Преображенский приказ, и по присылке в тот приказ оные слова на помещицу свою княгиню Анну я, Василий, затеял по дьявольскому наущению, а от человек никто меня к тому не научал ни по засылке и ни по скупу с другими».

Написавши эти слова, Ярыжкин поднес колоднику бумагу и перо. Василий Данилов, приподнятый с своего ложа, дрожащим почерком подписал свое прозвище.

– Теперь, – сказал отец Петр, – оставьте нас.

Ярыжкин и солдат вышли.

– Твой грех прощен от Бога! – сказал отец Петр. – Это тебе глаголет моими недостойными устами сам Господь! Небо и земля прейдут, но словеса его не прейдут. Он обещает прощение тем, кто прощает своим врагам. Ты простил своим, и Бог тебе простил твой тяжкий грех.

Отец Петр прочитал ему разрешительную молитву и причастил святых тайн.

– Что ты мне говорил про твои сношения с дьяволом, – сказал поп, – тот страшный грех тебе уже прощен, и я никому про него не скажу, а если бы написал про это в показании, так тебе такая беда пришла бы, что… ну да это… прошло! Господь с тобою!

Священник оставил больного. Караульный офицер представил показание колодника в Преображенский приказ.

Прочитавши поданное, князь Иван Федорович сказал своему дьяку:

– Освободить от ареста колодника и отослать в боярский двор Долгоруковой. А что он там у них в какой-то краже объявился, так пусть о том ведаются сами либо отсылают его куда хотят. Их человек, так пусть с ним делают что им угодно. А в генерал-полицмейстерскую канцелярию послать промеморию с копией его последнего показания.

На следующий день дьяк доложил своему боярину: «Промемория в генерал-полицмейстерскую канцелярию готова. Извольте подписать. А караульный офицер из Панкратьевской слободы сейчас пришел в приказ: извещает, что колодник, что помещен был у Федора Зюзи, сегодня на заре скончался».

– Выдать на покупку гроба и на саван два рубля. Попу отцу Петру сообщить, – приказал князь Иван Федорович.

Тело Василия Данилова, обернутое в саван, было положено в сосновый гроб и опущено в землю на Преображенском кладбище. Отец Петр совершил над ним обряд в доме Федора Зюзи. Покойника везли на телеге; никто не провожал его, кроме солдата, который должен был следовать за ним по обязанности. Никто не проронил о нем ни слезинки. У него в Москве не было ни родных, ни близких; не было их у него нигде на широкой земле. Грустно прошла его двадцатидвухлетняя жизнь; грустно постигла его кончина. Не могли помянуть его добром все, знавшие его: кража, обманы, побои – вот все, что составляло признаки его земного бытия!

А между тем, он сделал доброе дело перед смертью – он простил за все пинки и побои, которые приходилось ему переносить, и простил не только пустыми словами, а поступком, которым спасал свою боярыню, не сознававшую в нём никакого человеческого достоинства, спасал и того боярчонка, который безжалостно поругался над ним.

Примітки

…воспитывался в Славяно-Греко-Латинской академии – перший вищий освітній заклад в Росії; утворена 1687 р. під назвою Елліно-Грецька академія на основі школи при Богоявленському монастирі у Москві; пізніше розмістилася в Заіконоспаському монастирі (нині – вул. 25 Октября, 7) ; 1701 р. зреформована в Слов’яно-Латинську; 1814 р. перетворена в Московську духовну академію й переведена в Троїце-Сергієву лавру (м. Загорськ). Першими викладачами були викладачі й вихованці Києво-Могилянської академії С. Полоцький, Є. Славинецький, С. Яворський та ін.

Преображенский дворец – заміський царський палац на лівому березі р. Яузи, де пройшли дитячі роки Петра І; тут діяв один з перших російських придворних театрів – т. зв. «комедійна хоромина»; коло палацу в приміщенні «потешной крепости» містився Преображенський приказ.

Подається за виданням: Костомаров М.І. Твори в двох томах. – К.: Дніпро, 1990 р., т. 2, с. 561 – 566.