6. Василий у ворожеи

Николай Костомаров

Василий Данилов по прямой улице прошел почти всю Татарскую слободу; она по наружному виду своих построек далеко уступала Русской слободе; сразу показывалось всякому, что здесь было местопребывание бедноты. На выходе, уже в поле, Василий Данилов повернул в один двор, где, по его соображению, должна была жить калмычка; и точно, он не ошибся: встретившаяся с ним женщина на сделанный им вопрос указала избу калмычки.

Избенка эта была средняя по величине, крыта дранью, от ветхости позеленелою и местами перепрелою. Василий Данилов постучался. Его впустила в избу старушонка, сгорбленная, согнутая в три погибели, с четвероугольным безобразным лицом, с маленькими впавшими глазами, с расходящимися бровями и с тремя волосками на подбородке; одета была она по-домашнему, в русском летнике.

– Пришел к тебе, тетушка, совета просить, – сказал, входя, Василий Данилов.

– Добро пожаловать, кормилец! – произнесла старуха таким чистым русским языком, который совсем не шел к ее калмыцкой физиономии.

– Я, матушка, – произнес вошедший, – из крепостных. Князей Долгоруковых человек, княгини Анны Петровны, если слыхали. Мне сказывали ее боярские люди, что ты умеешь всякому правду сказать и совет подать. Так вот я к тебе, тетушка, за советом и пришел.

– Никакой вашей княгини Анны Петровны я не знаю и людей ее боярских тем паче. Советов никому не даю и правды говорить не учена, – сухо отвечала старуха. Это кто-то напрасно тебе на меня наболтал.

– Я к тебе не даром пришел, – сказал Василий Данилов, – изволь вот принять от меня гостинец, чем богат, тем служить рад. А когда изволишь совет дать и меня из беды выручить, так я уж вот как поблагодарю!

Старуха проворно спрятала в карман предложенный ей червонец, а сама, покачивая недоверчиво головою, сказала:

– А кто вас знает? Ты, быть может, ко мне нарочно с подвохом пришел! Потом – на меня наговоришь, а после возьмут меня в полицмейстерскую контору.

– Не думай этого, матушка! – говорил Василий Данилов я человек простой, добрый. Не с дурным помыслом к тебе явился, матушка!

– А кто тебя знает? – опять произнесла старуха. – Разве кто приходит с дурным помыслом, так тот наперед про себя скажет? Иди-ко лучше, голубчик, к какой-нибудь другой, а я обстреленная птица!

– Тетушка, голубушка! – умильно говорил Василий Данилов. – Смилуйся, изволь меня выслушать. Ей-ей, не с лихим я умыслом пришел к тебе, а услыхавши от людей, что ты правду сказываешь и хорошие советы подаешь.

– Ну хорошо! – сказала старуха. – Только вот что. Знай, батюшка, коли кто ко мне придет, да от меня совет услышит, да после того на меня донесет, так лучше ему не то что на свете не жить, а и совсем на свет не родиться. Такое я с ним за то сделаю! Это я тебе, голубчик, наперед сказываю, чтоб ты знал, к кому пришел и куда забрел. Слышишь?

– Слушаю, – ответил Василий Данилов, – у меня и в помышлении не было на тебя доносы чинить!

– То-то! – сказала старуха. – Я тебе это говорю не потому, чтоб тебя и твоих доносов боялась. Была я, батюшка, в переделке уж не раз, все по наговору от тех, что ко мне с подвохом приступали. Что ж? Видишь, я все до сих пор живу, а мои губители сами пропали, и какой лютый конец им стался! Так вот и тебе я наперед говорю. Что я тебя с первого раза не хотела слушать, так это я сделала не из опаски за себя, а жалеючи тебя же, чтоб тебе лиха не нажить, если ты с недобрым помышлением пришел ко мне, чаючи меня выпытать да потом под меня яму копать. Вот что! Наперед говорю тебе, чтоб ты, братец, знал; обдумай хорошенько, и коли у тебя дурное против меня было на уме, так лучше не спрашивай меня ни об чем, а уходи отсюда подобру-поздорову, никаких советов не чаючи. А то захочешь под меня яму подкопать, так выйдет то, что ты мне ничего не учинишь, а себя страшно погубишь!

– Матушка, голубушка! – говорил Василий Данилов. – На все согласен. Буду знать, буду помнить, что ты мне говорила. Выслушай только меня и подай совет.

– Ну садись! – сказала старуха. – Только ты, может быть, думаешь, что ты мне дал сегодня золотого, так тем и отделаешься? Нет, голубчик ты мой! Это дешево будет. Наперед говорю тебе. Прежде, одначе, послушаем, чего тебе надобно. Тогда и вскинем, сколько мне заплатить следует. Покажи-ка преж всего мне свою руку!

Василий Данилов подал руку. Старуха со вниманием рассматривала ладонь и, покачав грустно головою, промолвила:

– Мало тебе хорошего приходилось видеть в своей жизни, да и вперед мало на роду написано; да мы все переделаем. Я не в вашей вере родилась, после крестилась. Я из сибирской стороны родом. Отец мой такой чудный знахарь был, что такого на свете еще не бывало: ветры умел направлять, в какую сторону сам захочет, и солнце посреди бела дня спрячет, так что сразу темно станет, и бурю, бывало, наведет такую, что деревья с корнем вырывает, и дождь с небес сведет и отведет; коли на кого рассердится, то поделает так, что всюду идет дождь, только на поле того, что его прогневал, ни капельки не упадет, а кому добра захочет, так учинит, что нигде дождя нет, только на его поле идет. И меня научил батюшка.

А как меня отдали замуж, тогда от царя вышел указ людей собирать в Питер, и нас погнали. Муж мой тут помер, уж десятый год от пошел; а я осталась вдовою. Спасибо, что батюшка своей науке научил: теперь людям помогаю. Меня и в большие дома к важным господам звали, только батюшка наш покойный государь не любил этих дел, а лихих людей развелось довольно. Случалось мне: придет кто-нибудь за советом, вот как бы и ты пришел, ему скажешь по простоте, по доброте, а он в полицмейстерскую…

Только я ему за такое, бывало, учиню, что у него все мякоти разгниются, все косточки, все суставчики разломятся, и рад он был потом в кабалу к тому пойти, кто бы его от муки освободил, да нет! На свете нет такого, чтоб от моих чар исцелил, кроме самое меня, а я такова, что коли мне кто зло подумает только, так его в погибель лютую приведу, и уже тут хоть на золото его самого взвесь да мне давай, чтоб я отпустила его… Нет, не отпущу моего лиходея! Ну, как тебя звать?

– Василий Данилов, – отвечал холуй.

– Говори, чего хочешь от меня, Василий Данилов? – сказала калмычка.

– Первое, начал Василии Данилов, – ко мне господа немилостивы. Старая княгиня приставила меня ходить за сыном боярчонком князем Яковом Петровичем, а он осерчал на меня, и все меня бьет, а матушка его, княгиня Анна Петровна, мне защиты не дает да еще пуще на меня же сердится. А все это мой боярчонок, молодой княжич, невзлюбил меня через девку. Есть у нас девушка сенная, Груша, так боярчонок подметил, что я около ней захаживаюсь; ему это в досаду стало, а я совсем того и не знал, и в уме не держал, что он к этой девке хотение имеет.

– А девушка эта как? – спрашивала старуха. – Тебя любит али боярчонка? Ты как подметил?

– Она меня не любит! – отвечал Василий.

– Так можно сделать, что будет без памяти любить. На это есть приворотные средствия. Слыхивал ты про них? – говорила старуха.

– Слыхал я, – отвечал Василий Данилов, – коли поймать лягушку да бросить в муравьиную кучу…

– Это пустое! – отвечала старуха, презрительно улыбаясь. – Есть у меня гораздо лучше средствия. Против меня во всем Питере другой не найдешь; да, чай, и в целом свете не сыщешь никого, чтоб ту науку знал так, как я знаю. Но об этом, чтобы девку приворожить к себе, мы после поговорим, а теперь прежде сделаем так, чтобы молодой князь, которому ты служишь, не только бы тебя не бил, а так бы тебя взлюбил, что души в тебе не чуял. Хочешь ты этого?

– Как бы не хотеть! – сказал Василий.

– Так достань и принеси ко мне сорочку своего боярина, молодого князя. Я пошепчу над нею и так сделаю, что он тебя почнет любить через меру. А потом и девушку к тебе приворожим. После и с тобой посчитаемся. Будешь в милости у господина, получать станешь подарки – и мне принесешь, что я назначу, а коли обманешь, так тебе худо будет!

Успокоенный обещанием колдуньи, Василий Данилов воротился домой тем же путем, каким дошел до Татарской слободы.

Белье княжича переходило через руки Василия Данилова. Ложась спать, снял с себя Яков Петрович сорочку, а Василий Данилов не отдал ее женщине, сбиравшей боярское белье для передачи в прачечную, но спрятал ее в чулан. На другой день, пользуясь тем, что не он, а другой служил по очереди при княжиче, Василий отправился на буере и доставил сорочку старухе колдунье.

Между тем женщина, отбиравшая белье для передачи в прачечную, не досчиталась сорочки и сказала об этом боярской боярыне Мавре Тимофеевне, а та, соображая слова. Василия Данилова о том, как бы господина своего приворожить, смекнула в чем дело и донесла княжичу. Князь Яков Петрович позвал Василия и спрашивал:

– Ты не все мои рубашки отдал в мытье. Где одна?

– Не могу знать! – начал было отлыгаться Василий Данилов, но князь Яков Петрович не дал ему продолжать и залепил в ухо.

– Ой не лги, Васька, – сказала стоявшая тут же Мавра Тимофеевна, – я знаю, куда запропастил ты боярскую сорочку. Меня не проведешь. А зачем ты спрашивал меня анадысь про ворожею, чтоб как-нибудь бояр своих приворожить, чтоб стали к тебе милостивы? Я тебе сказала, что думать про это грешно, а советовала тебе отслужить молебен Екатерине-великомученице, чтоб тебя сам Бог научил, как доброю службою господам угодить. А ты вот, верно, у кого другого поразведал про колдунью, да и снес к ней господскую рубашку. А! Что краснеешь? Что переставливаешь ногу? Беспременно так, ваше сиятельство, он вашу рубашку к колдунье снес.

– Я матушке скажу! – сказал княжич.

Мавра Тимофеевна пошла в людскую и громогласно рассказала, что у боярчонка Якова Петровича пропала сорочка и, чает она, Васька Данилов снес ее к какой-нибудь колдунье.

– Так и есть, – сказал один из холопей, Семен Плошкарев. – Намедни он здесь все добивался, про ворожей допрашивал, а Марина ему и скажи, что-де, говорят, есть в Татарской слободе калмычка, гадальщица и колдунья. Чуть ли он туда и боярскую сорочку не снес?

Сообразил Семен Плошкарев, что представляется случай показать свою холопскую верность княгине: он тотчас отправился к своей старой боярыне.

Примітки

Подається за виданням: Костомаров М.І. Твори в двох томах. – К.: Дніпро, 1990 р., т. 2, с. 448 – 452.