Американский закон

Владимир Пасько

Уставшие, с ощущением умиротворенности на душе, приблизились к выходу. Около ворот какой-то высокий, немолодой уже мужчина пытался что-то выяснить у служительницы кладбища, но, видно, напрасно. Одежда, манера держаться и легкий акцент выдавали в нем иностранца, хотя и разговаривал на неплохом русском. Шла речь о захоронении какого-то Василия Кончака, в девятьсот двадцатом году, которое он хотел найти. Показывал служительнице фотокарточку, но та лишь пожимала плечами:

– Здесь столько всех было – и поляки, и советы, и немцы… потом опять советы. И при каждой власти что-то терялось и разрушалось. Я такую могилу не помню.

Сочтя свою миссию выполненной, пошла прочь, оставив мужчину беспомощно топтаться около ворот с неуместным теперь букетом и фотокарточкой в руке. Заметив сочувственные взгляды, пожаловался:

– Понимаете, я ради этого из Москвы приехал. Мать просила перед смертью навестить могилу ее отца, которого она даже и не помнит, цветы возложить. А здесь, оказывается, и следов не сохранилось.

Шеремет взглянул на фото: да это же сечевой стрелец!

– Когда, говорите, погиб? А при каких обстоятельствах, не знаете? Попал в плен и был казнен?

Дорош с Савенком выразительно посматривали на часы. Они также поняли, где похоронен дед этого мужчины, но намеревались продолжить свое путешествие поездкой во Львов. Непредвиденная задержка ставила их намерения под угрозу. Некуда было спешить одному Шеремету.

– Что же, ребята, счастливого вам пути. Да хорошо погулять в древнем Львове. А я, как и намеревался, вечером домой, в Киев. Разве что помогу вот сейчас человеку. Пойдёмте! – Повернулся к незнакомцу Владимир. – Что вы еще знаете о своем деде?

– Да почти ничего. Вскоре после его гибели умерла и бабушка, мама осталась круглой сиротой, воспитывалась у тети. С ней и в Штаты попала, еще в конце тридцатых.

Перехватив взгляд Шеремета, объяснил:

– Я гражданин США Вейсл Войнич. Если по-вашему – Василий Георгиевич. Работаю в настоящий момент в Москве, в представительстве одной международной организации.

Шеремет коротко отрекомендовался по своей гражданской версии, как профессор вуза, что в принципе отвечало действительности.

– А язык же русский откуда так хорошо знаете? Вы кто по специальности?

– Начинал как славист, университет закончил. Потому что отец у меня также славянин, из Хорватии. Потом переквалифицировался на экономику и бизнес. Сами знаете, связи со славянским миром в те времена были слабоваты, а желающих читать славистику в американских университетах хватало без меня, эмигрантов от вас понаехало достаточно. Но я не жалею: профессорская карьера не для меня, я человек более динамичный.

– Почему же в Москве работаете, а не в Киеве?

– Да как вам сказать… Как по мне, так все равно – Москва или Киев, Россия или Украина… Разве это фактически не одно и то же? Я не имею в виду настоящее, эти политические маневры переходного периода – когда вы сломали одну систему и строите другую, новую. А в принципе. Разве Украина не является органической составляющей России? Ведь она же и называлась раньше – Малороссия, подобно тому, как и в настоящее время Беларусь зовется. Я работал уже раз в Москве, еще лет двадцать тому назад, так тогда и речи даже никакой не было о какой-то там обособленности. Да и в университете изучал, что вы все из одного корня исходите, а языки настолько подобны, что мы вот в настоящий момент без переводчика друг друга понимаем. Так какая тогда разница? – Простодушно-доверчиво улыбался ему американец.

У Шеремета от неожиданности даже дух перехватило, не нашелся сразу, что и ответить. Если даже этот, который не только хотя бы какое-то представление о славянском мире имеет, но и по крови полуукраинец, так рассуждает, то что же тогда может думать об Украине и украинцах рядовой американец?

От лихорадочного поиска надлежащего, а главное – краткого ответа избавило приближение к цели их совместного похода – стрелецкой могилы.

Шеремет сжато рассказал о том, кто такие были сечевые стрельцы, об их героической и трагической истории. Стрелецкий потомок с удивлением и любопытством слушал, иногда переспрашивал, уточнял. Было целиком очевидным, что он если и изучал историю земли своих предков, то преимущественно по Карамзину и Соловьёву. По крайней мере именно их идея, русскоцентризма, оказалась превалирующей. Все же услышанное сейчас не укладывалось в его привычные стереотипы, будило очевидные сомнения. И это уже само по себе было хорошо, давало надежду на настоящее понимание.

Внимательно все выслушав, Войнич еще раз с удивлением осмотрел не очень обустроенное захоронение, весьма скромные памятники :

– И это есть могила погибших за волю и независимость вашей Родины? Это есть военное кладбище? То есть – мемориал героям?

Шеремет готов был провалиться сквозь землю от стыда. Не будешь же объяснять этому иностранцу, почему так случились, что в Украинском государстве на пятнадцатом году независимости ее героями продолжают считаться лишь те, кто воевал против врага под красными знаменами. И далеко не всегда за собственно ее, Украины, свободу. Ведь действительно – когда-то же должны быть возданы надлежащие почести и воякам Украинской Галицкой армии, и воякам армии УНР? Если уж Трезуб и сине-желтый флаг, под которыми они воевали, своими государственными символами признали? И памятник Грушевскому помпезный в центре столицы соорудили. Их лидеру, который сначала увлек их идеей национальной независимости, а затем сам отказался от борьбы. И сохранил тем свою старческую жизнь. А они сохранили верность той идее – и заплатили за нее своими молодыми жизнями…

Что подумал американец – не известно, но удивления, почему здесь не так, как у них в Арлингтоне, больше не проявлял. Лишь спросил, можно ли будет на свои средства памятник поставить. Настоящий, как подобает погибшим воинам.

– Если за деньги, тогда по-видимому, да.

– Понимаю, я к этому в Москве привык.

Пристроил роскошный букет к убогому постаменту, еще раз оглянувшись вокруг, тяжело вздохнул:

– Мать говорила, что где-то здесь должен быть и брат отцов похоронен. Она с тетей выехала еще до войны в Штаты, а тот остался, учителем в гимназии был. Вскоре после прихода большевиков его арестовали, а перед войной якобы казнили.

– Пойдемте! – Направился по дорожке Шеремет…

Подошли к монументу жертвам довоенных репрессий.

– Как, вы говорите, звали вашего дядю? Андрей Кончак?

Черпез минуту поисков нашли. На черном мраморе рядом с фамилией цифры: 1910-1940.

– Всего тридцать лет… – задумчиво молвил Войнич. – Отцу было двадцать пять. А мне уже за полсотни. Вдвое больше. Однако о смерти даже мыслей нет, напротив, кажется – лишь сейчас жить по-настоящему начинаешь.

Задумчиво обошел вокруг памятника, читая фамилии, годы. Потом начал считать.

– Не создавайте себе хлопот – две тысячи сто пятьдесят мужчин и женщин, все украинцы, самого продуктивного для человека возраста.

– И их что, всех казнили?

– Если и не казнены здесь, то поумирали в лагерях в Сибири.

– А за что? Они что, все преступники? Чем они провинились перед властью?

– Тем, что имели отличающиеся от ваших взгляды на место Украины и украинцев в мире.

– Не совсем понимаю вас.

– Вы сказали, что с вашей точки зрения Украина является Малороссией, составной частью Великой России, а украинцы – это лишь разновидность россиян. Подобно мыслили и русско-советские большевики, которые пришли на эту землю в 1939-ом году. Те же, чьи имена здесь вычеканены, – они придерживались иного мнения. Точнее – их в том заподозрили, впрочем, целиком справедливо. Они считали, что украинцы – такой же народ, как русские, поляки, немцы и иные. Со всеми естественными, Богом данными каждому народу правами на собственное национальное государственное развитие.

– И только за это их убили? За мысли и убеждения?

– А за что иное? Они ведь в то время с оружием в руках против советской власти еще не выступали, еще верили в братство народов, в освобождение из-под польского гнёта… А вы об этом что, не знали?

– Конечно, нет. У нас вообще об Украине мало знают. Особенно что касается времен до провозглашения вами независимости. Привыкли, что сначала была Росийская империя, потом – Советская Россия, то есть – Советский Союз. И все «советские» – это те же «русские». Без разницы. Других мы просто не выделяли.

– А ваша мать вам что, не говорила, кто вы есть? По крайней мере по ее линии?

– Да говорила. Но мы прежде всего – американцы, а кто какого происхождения – это не суть важно. К тому же мой отец – хорват.

– Так тем более легко понять. Потому что хорваты с сербами приблизительно такие же родственники, как украинцы с россиянами.

– Упаси Господь, чтобы между вами было так, как между сербами и хорватами. Я там был и собственными глазами видел. Не дай вам Бог!

– Вся Украина того же мнения, что между нами такого никогда не должно быть. Потому и создали свое государство мирным путем. Но – поддержите его, а не отождествляйте с Россией, как вы лично это делаете.

– Но проблема не только во мне, так делают и наши официальные лица. По крайней мере, делали раньше. Я хорошо помню один официальный документ, который поступил для руководства еще когда я был на федеральной службе, году в девяносто четвертом, не раньше. В нем говорилось, что Украина – это есть не государство, а территория, заселенная людьми, которые называют себя украинцами. Как самостоятельное государственное образование должно исчезнуть на протяжении двух-трёх лет.

– Это следует понимать как то, что мы превзошли надежды?

– Не нужно иронизировать. Нужно быть реалистами. И трезво оценивать свои достижения и свое место в мире. Советская Россия уже через десять лет после окончания Гражданской войны, которая вдребезги разрушила ее хозяйство, не только его возобновила, но и твердо встала на ноги как новое государство, заставила всех считаться с собой. Не говоря уже о периоде после Второй мировой войны. Германия – в том же темпе. Южная Корея, Китай, Польша – да примерам нет числа. А что сделали вы? За целых пятнадцать лет? Саморазрушились вдребезги, клянчите кредиты, которые тратите не на развитие своего государства, а элементарно разворовываете ради собственного обогащения.

– Моего, что ли? Или тех людей? – кивнул головой Шеремет на нескольких жалобщиков около могил.

– Вы знаете, кого я имею в виду, это не вашего круга люди, – досадливо махнул рукой Войнич. – Не нужно вам их защищать, это есть кому делать и без вас. Квалифицированно. Хотя и за хорошие деньги.

– Так вы бы помогли, подсказали, что и как нам делать, если уж вы такие умные, а мы такие дураки.

– Да подсказывали, но вы ведь не слушаете. Куда уж дальше, если даже вашего экс-премьера мы вынуждены были у себя под суд отдать? Это, во-первых. А во-вторых, – зачем Западу это нужно, чтобы у вас все как у людей было – и порядок, и собственное производство? Вы никогда не задумывались? Тогда подумайте. Зачем нам ваша промышленность? Да нам своего девать некуда, боремся за каждое новое рабочее место. Мы способны закидать вас всем, что вам нужно, – от носков и презервативов до компьютеров и самолетов. Лишь покупайте, деньги зачем вам одалживаем? То же относительно вашего сельского хозяйства. Да на кой черт вы нам с вашими черноземами в метр толщиной? Если у нас свои фермеры на дотации сидят, чтобы только излишков не производили? Да мы вас обеспечим всем – от «ножек Буша» и вплоть до птичьего молока, даже водкой зальем по уши -, лишь бы покупали. В первую очередь за предоставленные нами кредиты. А как погрязнете в нашу «благотворительность» совсем, так, что уже и не вылезти, даже на “первой передаче” – тогда мы и скажем вам, что делать дальше. И в экономике, и в политике, и во внешней да внутренней, во всём-всём… Окончательно и навсегда, «без экивоков», как говорят ваши братья-россияне. Они все лелеют причудливые надежды избежать вашей судьбы, кичатся своим историческим величием да как будто неисчерпаемыми запасами энергоносителей и сырья. Пусть порадуются. Пока еще…

– Это и является сущностью той «глобализации», которую вы в настоящее время пропагандируете в развитие вашей традиционной хваленой «демократии»?

– Я этого не сказал, но ценю догадливых людей.

Шеремет почувствовал на душе жгучее бессилие. Как тогда, когда он неподвижно лежал неподалеку от пылающего «бэтээра», не в состоянии даже пошевелиться, утопив глаза в безоблачное голубое небо и фатально ожидая, что первым появится в поле его зрения – юное безусое конопатое лицо или чернобородая морда с чалмой на голове? Жизнь или Смерть? Тогда Господь-бог сжалился – ему повезло. А теперь? Когда терзает сердце не столько собственное мелкое благополучие, сколько судьба его народа, его государства? Взглянул прямо в глаза собеседнику:

– И что же вам, совсем безразлична судьба людей одной с вами крови? Вашей исторической Родины? Мне лично от вас ничего не нужно. Как случайно встретились – так навеки и разойдемся. Я имею в виду тех, о ком сказал.

– В Америке есть один закон, очень простой, но определяющий: люби Америку, или покинь ее! Я Америку люблю. И я не хорват, и не украинец, я – американец.

– Однако люди другой национальности даже в Америке не забывают о своих корнях. Те же евреи, например, или китайцы. Одни откровенно лоббируют интересы своей исторической Родины, другие завуалированно добывают для нее все, что можно и нельзя.

– А кто вам сказал, что я забываю? Разве хорваты смогли бы самостоятельно выиграть войну у сербов, если бы им не помогли?

– А украинцы разве вам не родня? Россияне более близки? Так я уже знаю одного такого американца. Его ребенком родственники вывезли во время войны на запад, в лагеря для перемещенных лиц. А отца НКВД через год – на восток, в лагеря ГУЛаГа как украинского националиста. Сын стал американским профессором, а отец в то время так и скончался в Сибири, не желая возвращаться после освобождения в неродную ему Советскую Украину. И что вы себе думаете? Сын активно сотрудничает с россиянами, которые погубили его отца, а страну, где родился – один раз посетил, наобещал семь пудов да только его и видели…

– Очевидно, он имеет там больший интерес.

– Догадываюсь, какой интерес он там имеет. Точнее – чей представляет и на чем зарабатывает…

– Вы на что намекаете? – Остро взглянул на него Войнич.

– Ни на что иное, кроме американской предприимчивости. Просто жаль, что так складывается на самом деле.

– Да вы осознаёте разницу, кто такие украинцы и кто есть другие в Америке? Евреи являются силой, причем большой силой. Поляков также немало, в том числе достаточно влиятельных. Причем и первые, и вторые горло драть за вас не собираются, дай Бог, чтобы не наоборот. А ваши в Америке кто? Так себе, кучка малозажиточных и маловлиятельных пожилых людей, которые безуспешно пытаются передать свою ностальгию молодежи. А ей это безразлично. Старики же между тем вопят по закоулкам да дерутся между собой – бандеровцы с мельниковцами, «дивизионники» с теми и другими, аполитично-этнические это все только созерцают. Еще лет десять – и настурит тишина. Потому что все, кто Украину помнит, просто вымрут. Естественно-биологически. А продолжения, к сожалению, нет…

– Такие, как вы, не изъявляют своего желания – вот их и нет.

– Да как же здесь изъявишь желание, – криво улыбнулся Войнич, – если вы в глазах рядового американца со своей независимостью от России – все равно, что наш мятежный Юг в канун гражданской войны, когда за свое неправое дело попробовал Соединенные Штаты расколоть. Вас у нас почти никто не поддерживает морально, потому что просто не понимает вашего стремления к независимости. Рядовой американец если и вспоминает об Украине, то лишь в контексте Чернобыльской АЭС, коррупции и преступности. Да не достигли ли случайно взаимопонимания с Россией, не вошли ли опять в ее состав. Поддерживают вашу независимость лишь отдельные политики, чтобы иметь чем при необходимости пырнуть Россию в одно место.

– Вы серьезно?

– Куда уж серьезнее. У меня жена из простой, но давней американской семьи, из Джорджии. Вся ее родня абсолютно уверена, что россияне и украинцы – это как обитатели Севера и Юга США. И делить им нечего, нужно вместе жить в одном государстве – России. Которая имеет полное право того требовать и от Украины, и от Беларуси. И от Ичкерии-Чечни… Как США имеют такое же нерушимое право относительно Пуэрто-Рико и Гавайев. Не говоря уже о Нью-Мехико и Калифорнии.

– Вы также придерживаетесь того же мнения? Даже в настоящий момент? Относительно нас, имею в виду.

– Да нет, я лично теперь бы так уверенно утверждать не стал. Но как прикажете объяснить это миллионам простых американцев?

– Очень просто: напомните им вашу же Декларацию независимости, пусть почитают. Только слова «Британия, британский, английский» заменят на «Россия, русский», а «Америка, Соединенные Штаты, американский» на «Украина, украинский». И тогда все станет понятным. Даже сверх того – мы имеем больше основания для отдельной, самостоятельной жизни, чем американцы на заре своей независимости. Потому что мы все же являемся нацией, и давно, а американцы на время своего отделения от Британии были всего лишь населением колонии, людьми, которые даже не все называли себя американцами, разговаривали на английском, а в большинстве там и родились.

– Это вы уж слишком…

– Зато правильно и по существу, по крайней мере – доходчиво.

– Может и так. – Сухо заметил Войнич. – Но Америке, да и мировому сообществу в целом вовсе не нужна вторая Югославия, к тому же в гигантском масштабе, да еще и с ядерными бомбами, ракетами и ядерными реакторами. Поэтому вы должны жить с Россией мирно, как бы вам при этом трудно не было, и какие бы вы там исторические права на то не имели. Однако главная ваша проблема, как по мне, не в этом. Россиянам в настоящий момент вас просто не проглотить, им сегодня не до того, у них у самих внутренних забот хватает, под завязку. Поэтому – крепите свое государство, если уж история дает вам передых. А вы что делаете? У вас же практически полное отсутствие любых позитивных результатов в экономике. Вы можете сколько угодно гордиться ростом своего ВВП в последние годы, но мы-то знаем ему цену – почему, что и как. И что будет дальше – когда добьёте остатки советской промышленности. Пятнадцать лет – это большой срок, даже очень. Государства, которые не добиваются успеха за такое время, обычно вылетают в третий мир. А это уже не временное состояние, это – диагноз. Причем болезнь, как правило, неизлечимая.

– Давайте независимость отдельно, а все другое – отдельно. Так вот: Америка поддерживает нашу независимость на веки веков?

Войнич немного заколебался, потом бросил:

– Теперь, учитывая пятнадцать лет жизни – по-видимому, что так. Вы же слышали, что вам говорил ещё Президент, Клинтон, когда был в Киеве? «Боритеся – поборете!» Это же слова вашего пророка. Причем повторил их трижды. А затем еще и прибавил в заключение – «Слава Украине!» Так что же вам еще нужно? Прекратите междоусобную грызню, засучите рукава и – работайте. До седьмого пота, как все, кто строит новый дом…

– Отбросьте это свое «по-видимому», а с остальным мы уж как-нибудь справимся. Хотя и тяжело, но – справимся…