Творить нацию

Владимир Пасько

Прибывший оказался мужчиной лет сорока пяти, малопримечательной наружности. Привлекала внимание лишь лобастая голова с большими залысинами.

– Прошу познакомиться: пан генерал Шеремет из Киева, пан профессор Дробот из Львова. Провинциал среди вас лишь я, – попробовал шутливо познакомить Мазур.

Рукожатие крепкое, взгляд из-за стекол очков любознательный. Опережая вопрос, Евген объяснил:

– Мы здесь с Владимиром Васильевичем некоторые актуальные темы обсуждали. Правда, не сошлись в некоторых деталях, но это пустяки. Расскажите лучше, как ваша встреча с нашим студенчеством, – и, обернувшись к Шеремету, уточнил. – Ярослав Михайлович приехал не столько к родной земле припасть, сколько пообщаться со здешней молодежью.

– С кем же вы общались, если не секрет?

– Какие там секреты. Прочитал пару лекций по элективнму курсу в «нархозе» да выступил в охотку перед студентами и преподавателями в «политехнике» и «меде».

– А тема какая?

– Украина на изломе веков: прошлое, нынешнее и будущее.

– Замах у вас немалый. Как же получилось, плодотворно? – Не без иронии поинтересовался Шеремет.

Его младшая дочь была аспиранткой Киевского национального университета, и ему приходилось временами соприкасаться с ее окружением. Поэтому он осознавал всю сложность миссии, которую взял на себя профессор.

– Вижу, вы и без меня догадываетесь. – улыбнулся тот в ответ. – А если серьезно: не до смеха, конечно. Молодежь живет своей жизнью, очень далекой от проблем общества. И от нации, и от государства в целом. Не все, конечно, но та наиболее активная часть, которая задает тон.

– Что вы имеете в виду?

– Идеологический кризис, который охватил общество, но наиболее болезненно ударил именно по молодежи. А отсюда уже и все другие кризисы, в том числе и экономический.

– Вы экономический поставили в общем ряду. Это преднамеренно?

– А вы разве его считаете первопричиной?

– Не знаю, я не экономист, но умные люди считают именно так: «Поднимем экономику – и все пойдет, словно по маслу…»

Дробот откинулся в кресле, собираясь с мыслями:

– Я сам об этом разговаривал сегодня со студентами и молодыми преподавателями в «нархозе». Который, кстати, нынешний наш Президент Виктор Андреевич Ющенко заканчивал. Рассуждали о том, что первичное, а что вторичное, что есть яйцо, а что курица.

– И что же по-вашему?

– Я думаю, в положении нынешней Украины первична прежде всего идеология.

Шеремет скучающе взглянул на часы. Не густо с мыслями у кибернетического политолога с националистическим уклоном, не густо! Имея такую биографию, мог бы что-то и более интересное сказать. Вслух же лишь бросил:

– Это мы уже проходили. Правила уже нами семьдесят лет идеология, до сих пор никак не отдышимся. Позвольте пожелать вам успеха, у меня еще некоторые дела…

– Владимир Васильевич, я вас прошу, не уходите. Давайте немного все же поразговариваем. Послушайте пять минут, а затем уже решайте, если не интересно – воля ваша…

Дробота энергично поддержал Евген, потому Шеремет вынужден был хотя бы ради приличия остаться.

– В первую очередь позволю себе напомнить определение, что же такое идеология. Не только коммунистическая, фашистская, буржуазная или какая-либо иная, а вообще, – издалека начал политолог. – Общепризнанно: идеология – это система политических, правовых, моральных, религиозных, эстетических и философских взглядов и идей, в которых осознается и оценивается отношение людей к действительности. Следовательно, если эта система правильна, то и жизнь у людей должна быть хорошей. Но если жизнь плохая, да еще и на протяжении пятнадцати лет кряду не улучшается, тогда логично считать, что основная причина – в порочности той системы, идеологического основания, так сказать, что с нею не все в порядке, с ее взглядами и идеями.

– Все это софистика, уважаемый пан професор, – заметил Шеремет. – Таким способом можно что угодно объяснить.

– Но разве я не прав? Возьмем для начала нашу систему политических взглядов и идей. Мы якобы строим независимое государство, а в то же время шарахаемся даже от такого понятия, как национальные интересы, не говоря уже об их отстаивании – подгибаем плечи не только перед «старшим братом», но и перед другими соседями, усердно идем навстречу их малейшим, даже самым наглым, притязаниям. Хоть в своей внутренней политике, хоть во внешней, хоть в экономике, хоть в культуре. Не говоря уже о родной для вас отрасли оборонного строительства. Примеры приводить нужно?

– Благодарю, нет. В первую очередь потому, что практически каждый из таких примеров можно объяснять по-разному и дискуссировать до бесконечности.

– Хорошо. А что вы скажете относительно социальной ориентированности? Еще одного фундаментального положения нашего государственного строительства? К ответу не принуждаю, скажу сам: при таком неравенстве в доходах, жировании жалкой кучки на верхотуре и нищете миллионов по всей стране иначе как глумлением этот лозунг не назовешь.

– Это опять же все общие слова. Есть соответствующая программа выхода из кризиса и президентская, и правительственная. Нужно время.

– За десять лет разрушили сами себя больше, чем нас немцы в войну. Попытки последних лет хоть как-то встать на ноги достаточно успешными назвать трудно. Как следствие – розовые «обицянки-цяцянки»! Ну, а как относительно системы правовых взглядов и идей?

– Вы знаете наш официальный лозунг: строим правовое государство. Думаю, когда-нибудь построим.

– Не нужно лицемерить, вы же сами в это не верите. И прекрасно видите, что нынешняя власть практически никому не подотчетна и не подконтрольна. А государство мы строим не правовое, а полицейское. Чтобы в случае чего заткнуть глотку тем немногочисленным, кто способен не только понять, что творится, но и сказать об этом вслух, тем более – с негодованием.

– Простите, но члены Совета Европы, члены Совета безопасности ООН, европейское и мировое сообщество все это видят, но не возражают. Значит, мы на правильном пути?

– А вы сами в это верите? Вспомните, что у нас было во времена тоталитаризма. Тогда практически каждый руководитель находился под тройным контролем. С одной стороны – он подлежал старшему административному начальнику, который осуществлял текущий контроль за всей деятельностью предприятия или организации. Чтобы она в полной мере отвечала требованиям «социалистической законности и правопордка», с другой стороны, он – контролировался соответствующим партийным комитетом, который должен был заботиться об интересах государства, с которым отождествляла себя партия. Партийные органы на местах не допускали своеволия администрации предприятий и организаций относительно работников, по крайней мере грубого, а также очевидных злоупотреблений и казнокрадства. То есть, они наряду с идеологической, проводили и определенную профилактическую работу, чтобы не доводить дело до уголовного, где уже прерогатива прокуратуры и суда. Это была третья ступень контроля. Ввиду численности коммунистической партии, когда едва ли не вся средняя прослойка общества была членами КПСС, те парткомы в вопросах соблюдения общечеловеческой этики были в известной степени выразителями интересов общественности. Начал сверх меры красть директор завода – послали сигнал в райком. Там разобрались, дали по шее – прекратил, до уголовного дела не дошло. Внаглую продолжали немногие, за что и получали обычно «по полной»… Теперь же на своеволия и злоупотребления жаловаться некуда. Потому что везде все покупается. А куда простому человеку со своими проблемами деться, кому и куда пожаловаться?

– Что-то я не совсем понимаю. Неужели вы за возобновление коммунистического тоталитаризма?

– Ни в коем случае. Я только за наличие противовесов, за сбалансированность интересов разных слоев общества.

– Так для этого у нас есть суд, прокуратура, милиция, что там еще… Парткомов же нигде в мире нет.

– Конечно, нет. Но там суд, прокуратура и полиция работают на людей, а не на себя, как это оно у нас зачастую имеет место быть. Да и адвокатура там развита, и законы соответствующие есть, и разные общественные объединения. Четвертая власть опять же не куплена-взнуздана. А у нас?.. «У нас всё схвачено, за всё заплачено…», как пелось в бандитской песенке «НЭПовских» времён. Когда большевики пытались социализм с капитализмом породнить, ежа с ужом… Вы смотрите зарубежные фильмы?

– А что, у нас разве и свои есть?

– Простите, я имел в виду: часто ли? – Оценил юмор Дробот. – Тогда наверное обращали внимание на отношение тамошних полицейских и к своим служебным обязанностям, и к гражданам.

– Не совсем понимаю, о чем вы?

– Имею в виду разницу в психологии поведения. Там полицейский понимает, кто и за что ему платит деньги и кому он должен служить. Платит рядовой гражданин страны, и он должен с ним вести себя любезно и учтиво, даже если тот в чем-то виноват, а не представлять из себя сурового учителя, перед которым должен потуплять глаза шаловливый мальчишка. Потому что они для граждан, а не наоборот. К сожалению, у нас работники этих органов чувствуют себя скорее «стражами» порядка, чем «защитниками интересов граждан». Заботятся не так о духе закона, как о его букве, чаще всего преследуя не так государственный интерес, как свой личный.

– Это ты «гаишникам» нашим объясни, Ярослав. Хотел бы я на тебя посмотреть, – незлобно подколол его Евген.

– Подобного своеволия полиции, которое у нас творится на дорогах, я не видел нигде. – Воспринял тот всерьез. – Хотя сам за рулем объездил почти всю Европу и Северную Америку. Возможно, я кое-что преувеличиваю, но разве не создается впечатление, что нашу страну буквально оккупировали те, кто должен был бы охранять покой простых граждан, а не диктовать всем, как жить, чтобы им самим было хорошо.

– А не слишком ли? Однако, какое все это имеет отношение к идеологии?

– Самое прямое. Потому что вера людей в закон и справедливость базируется прежде всего на вере в доброжелательность, порядочность и честность стражей порядка и правительственных чиновников. Без этого правовое государство не построить. А если государство не будет правовым, его никогда не станут любить или хотя бы уважать граждане. Следовательно, оно никогда не выйдет из кризиса. Замкнутый круг!

– С правом мы разобрались: картина здесь малопривлекательная. Какая у нас следующая составляющая идеологического кризиса? – Не отказал себе в горькой иронии Шеремет.

– Зря смеетесь, не пришлось бы нам всем плакать. Потому что мораль также разрушена. Вы только посмотрите, что собой представляет нынешняя Украина. Это ведь полный аналог первобытно-племенного общества в эпоху его распада. И тогда, и теперь при власти псевдоизбранная «демократическим путем» из «равноправных» граждан верхушка. И тогда, и теперь та верхушка где хитростью, где силой сначала установила контроль над общественным добром, а затем и заграбастала его в собственный карман. Только и того, что тогда присваивали скот и землю, а теперь ассортимент несравненно более широк, да и масштабы не те. Не десяток лошадей, а столько же теплоходов или самолетов. Не примитивный ткацкий станок, а целый комбинат, как вон здешний хлопчатобумажный комбинат; не соху, а целый комбайновый завод; не каких-то несколько гектаров, а сразу несколько сот, а то и тысяч. И примерам тем несть числа. Причем акцентирую: все это делает властная верхушка. Непосредственно, грубо, а главное – безнаказанно используя свое служебное положение государственных служащих.

– Это вы уже, уважаемый, через край – первобытно-общинный строй с социализмом сравнивать. Да еще так…

– А почему бы нет? В принципе, при обеих формациях и общая собственность на средства производства была, и коллективный труд, и почти коллективное потребление. Потому что разница в зажиточности у разных слоев населения в СССР была минимальной. По крайней мере, не такой нагло вопиющей, как в настоящее время. Я такой нигде не встречал, хотя и поездил немало, и почитал достаточно. Правда, определенная разница между тогдашней родоплеменной верхушкой и нашими нынешними власть предержащими да олигархами все же есть. Давние заботились о своем новоприобретенном-заграбастанном, чтобы оно производительно развивалось, да государство своё крепили, потому что за его пределами для них жизни не было. Нынешние же больше заботятся, как бы украсть здесь, а вывезти туда. Поэтому большинство давно паспортами иностранными позапасались, а кое-кто даже семью на всякий случай вывез. Благо, теперь не эпоха раннефеодальной ксенофобии и даже не времена Остапа Бендера, главное в настоящее время – украсть, а что с теми грязными деньгами делать – это не проблема. Есть благословенные края и вне пределов родной Украины. Попадается же единица из тысячи, риск минимален. Недаром ведь на наивысшем уровне признается, что ловкачи из Украины ежегодно тайно вывозят за границу по меньшей мере 3,5 миллиарда долларов краденых денег. А по некоторым оценкам и все пять.

– Допустим. И что с этого? Что дальше?

– А вы помните, что было после распада первобытного общества?

– Известно, что – рабовладельческий строй.

– Аналогий не возникает?

– Вы знаете такую игру в карты – «очко»? Примитивная, но достаточно распространенная в определенных кругах. Так вот, в этой игре главное – чтобы не было перебора, то есть не набрать очков больше, чем следует.

– Это вы к чему? – Насторожился профессор.

– Да к тому, что у вас здесь очевидный перебор. Тем более, что как раз у наших предков, славян, рабство распространения не получило. Прошли его, сразу проскочили в феодализм. Кстати, достаточно гуманно-патриархальный.

– Думаете, в настоящее время тоже в какой-то «гуманный» капитализм «вползем»? Зря надеетесь! Как вы иначе, чем рабами назовете тех наемных тружеников, которые вынуждены работать вне всякого трудового законодательства, без каких-либо социальных гарантий – за кусок хлеба? А такие уже есть. Потому что «дикий» капитализм, период первобытного накопления капитала в своей моральной основе одинаков, что в Нидерландах конца XVII века, что в Америке начала XIX, что в России конца XIX. «Человек человеку – волк», – говорили еще древние римляне, которые для ограничения таких «волков» изобрели юридическое право – простое, лаконичное и нерушимое. Мы же, как всегда, проторяем собственный, особенный путь – выдумываем законы сложные, путаные, многословные и постоянно изменяемые. Потому что если все будет прозрачным и четким, то как тогда ворюгам обогатиться за счет народа на «законных» основаниях? Невозможно. А оно ведь хочется, да еще и как!

– Те «рабы», как вы говорите, не очень-то и протестуют, получая наличностью, как профессор в вузе. А то и вдвое больше.

– Это, может, в Киеве «новые украинцы» такие щедрые, да и то, по-видимому, далеко не все. А в провинции и вовсе не так. Кроме того, хорошая наличность, конечно, греет и душу, и тело. А вдруг болезнь? Или, не дай Бог, увечье? Да и о пенсии стоит подумать. «Дикому» капиталисту те все заботы человеческие ни к чему, наличкой проще, главное – в конечном итоге дешевле.

– Это уже экономика, а не мораль. – Возразил Шеремет.

– Такая экономика напрямик выплывает из морали. Когда все можно, когда главный лозунг – «Обогащайтесь», а какими методами, никого особенно не тревожит. Лишь бы поделился с тем, с кем нужно. Вон спросите Евгена, он вам расскажет из собственного опыта, как в нашей стране бизнес делается.

– Лучше не надо. Это не для нежных ушек кадровых военных, – рассмеялся Евген. – Они привыкли к порядку и хотя и крепко-соленому, но честному слову. Здесь же игра без правил, порядочности имею в виду. Потому что определенные правила все же есть, преимущественно не писаные, но лучше вам их никогда не знать.

– Почему это, интересно? – Задело Шеремета за живое.

– Потому что редко кто из вашего брата-военных нормально в бизнес вписывается. Слишком уж серьезные и ответственные вы люди, любите все делать по инструкциям. Да так, чтобы рук не замарать. А деньги – дело грязное. Из вас получаются хорошие администраторы, но никудышние коммерсанты. Кроме немногих, «особо одаренных», преимущественно людей случайных в вашей среде.

– Не знаю, как вам, а мне иногда кажется, что наш «гомо постсоветикус» – это человек, полностью лишенный любых моральных принципов, – опять перехватил инициативу Дробот. – Вы задумайтесь над таким фактом. Люди того поколения, которое выиграло войну, были рождены до двадцать седьмого года от родителей, которые выросли на древе христианской морали. Однако две кровавые войны, одна из которых гражданская, ужасный голодомор со случаями людоедства, послевоенное лихолетие, разрушение христианской религии, – все это не могло не нанести сокрушительного удара по самому фундаменту общественной морали. Коммунистическое воспитание народа по силе и глубине влияния не могло идти ни в какое сравнение с разрушенными христианскими заповедями, которые хоть немного удерживали людей в пределах приличия. Без них поколение, которое выросло на коммунистической безморальности, зная о религии лишь как об опиуме для народа, начало строить не столько государство, сколько свое личное благополучие, причем за счет его разворовывания. Христианская заповедь «не укради» была заменена на «тяни все, что можешь», лишь бы не попадался. На рубеже девяностых саморазрушилась даже та несовершенная коммунистическая мораль. Какой бы она плохой ни была – но все же «моральный кодекс строителя коммунизма» был шедевром человечности по сравнению с нынешними неписанными волчьими законами.

– Вы хотите сказать, что мы в настоящий момент живем без морали?

– Если подойти научно, то именно так. Поскольку, что такое мораль? Это система взглядов и представлений, норм и оценок, которая регулирует поведение людей. Ре-гу-ли-ру-ет! В интересах общества, на общее благо! А у нас кто и что регулирует? Коррумпированные чиновники разворовывание государства на пользу свою собственную и тех, кто больше заплатит? Кроме того, мораль – это же сис-те-ма! А где она у нас? Где описана, или сформулирована?

– Как где? В разных законах, правилах, инструкциях… Без особой уверенности заметил Шеремет.

– В том то и дело, что всевозможные официальные документы должны разрабатываться на основе правил морали, а не наоборот. Потому что мораль – это прежде всего обычай, который всегда идет впереди писанного правила.

– А как же они тогда создаются, наши законы?

– Вот и я бьюсь над тем же вопросом – как? По-видимому, что на основе осколков христианской и коммунистической морали, которые сохранились, а равно путем заимствования готовенького у других народов.

– Но это готовенькое, – оно у них, если быть придирчивым, базируется на их морали и ментальности, является их формальным продолжением и уточнением. А у нас на чем оно будет базироваться и что будет продолжать и уточнять? Нашу искалеченность?

– И я о том. – Охотно согласился Шеремет.

– Что же тогда делать?

– К Богу вернуться, – отозвался Евген. – Как у нас здесь всегда велось. Люди раньше при встрече даже здоровались: не «добрый день – «здрасте», а «Слава Иисусу Христу!» – «Навеки слава!»

– Уточним: так было лишь по селам. Да и то давно, – поморщился от такой архаики Шеремет. – А сам давно таким богомольным стал?

– Давно, еще в Афгане. Когда наш взвод зажали в ущелье так, что думал: живым не выйду. Половину сразу положили убитыми и раненными. А остальные из-за плотного огня головы не могли поднять. Я молитв никаких толком не знал, разве что слышал краем уха «Отче наш»… Слышали бы вы, как я его читал! И поклялся: если выживу – поверю по-настоящему.

– И соблюдаешь обет?

– Бесспорно! На все религиозные праздники, как положено, в церковь. Но нередко и так захожу, особенно когда важное или сложное что-то случается. Как будто к себе заглянешь внутрь, побудешь наедине с мыслями и Всевышним – да и все как-то легче становится, светлеет на душе. А вы что, не веруете?

Шеремет пожал плечами. Вдруг ему вспомнилась недавняя встреча с отцом Михаилом.

– Не то чтобы совсем не верю, возможно, он сущ и влияет как-то на нас. Но это сложное и деликатное дело, человеческому глазу незаметное и уму неподвластное. Трудно поверить в то, во что в течение всей долгой жизни не верил. Кроме того, вера и отношения с Богом – слишком интимная вещь. Для общения с Богом человеку, по моему мнению, достаточно Книги Божьей, уединенного уголка да искреннего желания. А вся корпорация посредников, которая появилась между Человеком и Богом, вся церковная иерархия, в которой имеется почти вся та же градация, что и в армии, от сержанта до маршала, мало способствует пробуждению в людях веры. По крайней мере, мне так кажется.

– Вы что, против церкви?

– Ни в коем случае! Напротив! Пусть туда ходят все, кто желает, пусть веруют, я только «за». За все десять заповедей Божьих и за все хорошее и мудрое, что написано в Библии. Я сам в свое время раздобыл для малолетней дочки Библию для юношества, тогда это был дефицит, поддержал жену, чтобы окрестилась вместе с дочкой. И думаете, они сразу стали верующими? Усвоили христианское учение? Да нет! Крестики носят, с религиозными праздниками друг друга поздравляют – вот и все. И так не только в моей семье. Так что ренессанс религии в нашем государстве так и не состоялся. По крайней мере, бурный. Или пока еще не состоялся.

– Но в церковь стали ходить почти поголовно, детей крестят, венчаются в церкви, – не сдавался Евген.

– А я что, против этого? Только «за»! Дочь замуж выходила – в церкви венчалась. И сейчас очень серьёзно к этому относиться стали. Мне такой энтузиазм не совсем понятен, но – молчу. Однако нельзя не заметить все большего расхождения между ростом внешних признаков религиозности и соблюдением норм той же христианской морали в повседневном бытии. Расхождение между словом и делом, как во времена коммунистической идеологии. Все хотят пить и гулять на праздники, а поститься не хочет почти никто. Но одного без другого не должно быть. Потому что это уже тогда не вера, а неизвестно что.

– Ваша правда, – поддержал Шеремета Дробот. – Быстро не удалось. И мораль, и духовность, как общественная, так и религиозная, – слишком инерционные вещи, нужно время. Однако другого пути к укреплению моральных принципов общества, кроме как возрождение религии, нет.

– Но в каком виде ее возрождать? Вы не задумывались над тем, что здесь кроется своя большая опасность? – Попытался умерить религиозный пыл Шеремет.

– Что значит «в каком виде»? И какая же такая опасность? – Оба собеседника посмотрели на него с нескрываемым удивлением.

– Очень простая, можно сказать, арифметическая. И от того полностью реальная. Ведь у нас только православных церквей три и католических две. Каждая имеет свой регион влияния, неравноценный по людскому потенциалу. Греко-католическая церковь никогда не выйдет за пределы Западного, который составляет лишь четвертую часть территории Украины. В самых мощных экономически регионах, где проживает чуть ли не половина населения – в Слобожанщине, Донбассе, на Юге, – господствует Московская патриархия. Киевская патриархия так пока еще толком даже развернуться не смогла и не доминирует практически ни в одном регионе. При этих условиях для стабильности ситуации просто необходима достаточно большая прослойка религиозно незаангажированных людей, которые бы служили буфером между конфессиями-соперницами.

– Вы считаете, дело идет не столько к их объединению, сколько к соперничеству? Но сейчас ведь не шестнадцатый или семнадцатый век, религиозные войны давно закончились. – Слабо возразил Дробот.

– Я ничего не считаю. Но протестанты с католиками в Ольстере сколько времени и до каких пор дрались? Это так, к слову. Религия – не моя парафия. Просто как командир я предпочитал бы, чтобы в моем подчинении был как можно более однородный в морально-духовном отношении контингент. И все! Чтобы перед боем их вдохновлял один священник, всем одинаково родной. Или тогда уже никакой, тогда уже я сам скажу то, что нужно, или мой заместитель по воспитательной работе.

– Я думал, у нас хотя бы с религией все толком, а неурядицы даже здесь нашлись. – Разочарованно молвил Мазур. – Еще какой-то кризис имеете, пан професор? – искоса поглядел на Дробота.

– Да не я имею, мы все имеем то, что имеем. – Досадливо отозвался тот. – А я как раз и борюсь, чтобы преодолеть это все.

– Каким же образом, интересно? – иронически взглянул на него Шеремет.

Но ответить Дробот не успел. В кармане у Мазура подал звук «мобильник».

– Прошу простить, это кто-то из своих. «Ало! Романе, то ты? Где ты, старый чортяко, находишься? У меня под дверью? Ребята не пускают, говорят, что меня нет? Выучка правильная! Сейчас выйду» – Евген с просветлевшим лицом и мягко-виноватой улыбкой взглянул на собеседников. – Это мой давний приятель, еще по Афганистану. Живет во Львове, здесь, по-видимому, по делам, зашел навестить. Не возражаете?

Шеремету уже изрядно поднадоела профессорская теоретизация и он готов был, воспользовавшись случаем, откланяться. Однако Мазур упредил его намерение:

– Владимир Васильевич! Гость, хотя и бизнесмен, но вполне порядочный человек, свой парень. Познакомитесь – не пожалеете. Побольше бы у нас таких было – давно бы со всеми кризисами покончили. И без теорий пана Дробота. – В голосе Евгения звучала необычная умоляющая нотка.

Владимиру ничего не оставалось другого, как согласиться. Тем более, что он как-то был во Львове на открытии памятника землякам, погибшим в Афганистане, со многими познакомился, возможно и с этим. Потому демонстративно оставить общество выглядело бы неучтивостью.

Мазур вернулся через минуту со здоровенным человечищем. Шеремет узнал его сразу – это был тот «афганец», средствами и усилиями которого был построен памятник! Владимир хорошо помнил слова сестры этого мужчины, сказанные на церемонии открытия: «Когда я была у Романа на Камчатке, и мы говорили о будущем, он поведал мне: я хочу вернуться домой и сделать три вещи – родить сына, построить в родном селе церковь и поставить памятник своим товарищам, погибшим в Афгане. Два обета он уже исполнил, сегодня – третий». Она очень волновалась и не все поняли, при чем здесь та далекая Камчатка, зато все поняли щедрость души этого человека. Это уже потом Шеремет выяснил, что первоначальный капитал Роман, как и многие из «западенцев», накопил именно там, на берегах далекого Тихого океана. Интересно, как у него дела теперь?

– Что вам сказать? – улыбнулся Роман. – Бизнесмен, который жалуется на жизнь – это или притворщик, или неудачник. Я не то и не другое. Но и хвастаться, если по правде, особенно нечем.

Заметив сочувственную реакцию Шеремета, отрицающе замахал рукой:

– Ни-ни-ни, вы не так меня поняли. Если смотреть со стороны, то «всё путём». Не хуже, чем у других, а то и лучше. Но если откровенно, то просто поднадоело «варить» деньги для всевозможной чиновничьей сволочи, которая ни на что не способна сама и ни к чему не пригодна сама, зато имеет штамп, подпись, печать и право тебя контролировать, а проще – «стричь» или «доить». Законы же и порядки у нас такие, что любого норовистого предпринимателя запросто можно на нары бросить. Если не на несколько лет, то хотя бы на несколько месяцев. А этого уже вполне достаточно, чтобы твое дело разрушить, а тебя в нищего превратить. Меня лично голыми руками не возьмешь, я умею и вертеться, и делиться, но все равно гадко, осточертело. Хочется, чтобы был хотя бы какой-то порядок. Чтобы я знал: вот такой-то процент отдал, остальное – мое. Но такого нет и даже не видно, когда будет, – тяжело вздохнул Роман.

– Вот я и говорю, – засуетился Дробот, – что мы живем во времена тотального кризиса. И спасти нас из этого безвыходного положения может лишь одно – новая конструктивная идеология, которая бы заняла место той пустыни с хламом и рухлядью, которые есть в настоящее время в головах и душах наших людей. Как говорил профессор Преображенский в «Собачьем сердце» Булгакова – разруха, она в головах, а не в иных местах начинается. Ликвидируем разруху в головах, внесем туда нормальную общечеловеческую систему взглядов и норм жизни, приемлемую для всех идеологию, преисполненную умного, хорошего и вечного, как в нормальной цивилизованной стране – тогда и в государстве беспорядок преодолеем. И всевозможные иные кризисы, в том числе и экономические да бизнесовые, как вот у Романа.

– И что же это за идеология такая чудодейственная, которая мгновенно решит все мои проблемы, и не только мои? – насмешливо бросил Роман.

– Зря иронизируете, – раздраженно заметил Дробот. – Все новое, это то хорошо забытое старое – национально-патриотическое. В обществе, в котором все больше заостряются политико-экономические противоречия, могут быть лишь две консолидирующие идеи – национальная или коммунистическая. Последняя себя полностью дискредитировала, поэтому остается уповать на первую.

– Интересно, каким образом вы собираетесь это делать? – не удержался Шеремет. – Я не сомневаюсь, вы достаточно часто посещаете книжные магазины. Советовал бы в очередной раз обратить внимание, во-первых, какой там процент составляет литература на украинском языке; во-вторых – на дату изданий украинских и русских. И вы сразу заметите, что значительная часть книжек, особенно которые пропагандируют украинскую национальную идею и культуру, лежат на прилавке года по два-три, а то и дольше. Причем хорошие, обстоятельные книжки, солидных авторов. Хотя тиражи мизерные, если сравнивать с советским периодом. Времена национального романтизма прошли, маятник отшатнулся в другую сторону. Сегодня даже те, кто с испуга ринулся было изучать государственный язык, наверстывать знание нашей истории и культуры, опять шпарят «на общепонятном», лишь русскоязычные газеты читают и телеканалы смотрят. Только и того, что помощников да секретарш со знанием государственного языка позаводили.

– Это уж вы слишком. – Попробовал возразить профессор – Я в принципе согласен, что многие из наших «новых украинцев» на ниве бизнеса значительно более преуспевают, чем на национально-культурной. Но обратите внимание на такое явление: в Верховную Раду баллотируется этаким «русскоязычником», а осмотрится немного, поймет, что на государственный уровень вышел – и быстренько-быстренько учится, и вскоре на хорошем литературном языке разговаривает.

– Это не показатель, что «новый украинец» говорить учится, главное – как он думает и что делает для национального дела. А еще более важно: что думают о себе и кем чувствуют себя миллионы простых людей – те, кто должен бы быть источником вашей «национальной» идеи. Вы пробовали поразговаривать с ними, с «заурядными», как пишут журналисты, украинцами? Только не здесь, в Западной, а к востоку от Збруча?

Дробот пожал плечами:

– Мы работаем больше здесь, в Галичине, на восточные территории пока еще не перешли, но в целом я ориентирован…

– Если бы вы были не только ориентированными, но и достаточно критическими, то вынуждены были бы признать, что подавляющее большинство людей на Востоке на вопрос о национальности ответят в одной из трех вариаций: «мы, хохлы…», «ну, украинец, так и шо…», «да какая разныця, шо руський, шо украинец…». Это не считая той трети населения, которая в настоящий момент, на десятом году независимости учит детей в русской школе, считая себя если не россиянами, то по крайней мере людьми русской культуры. А вы говорите: национальная идея… Минули времена Михновского, Петлюры, Коновальца, Бандеры… Даже Чорновила с Лукьяненком. Где их десятки и сотни тысяч сторонников? Где их победная партия – Рух и УРП? Сначала поусохли, а затем еще и пополам растрескались обе. Теперь на правом, национально-демократическом фланге тихо, как на кладбище. Там не только наступать, оборону держать некому. Так, несколько хлопцев с дробовиками против настоящего войска…

– Круто вы, пан генерал… – Удивленно изогнул бровь Дробот.

Но Шеремету уже попала шлея под хвост: – Не я круто, это вы бездарно. Всё топчетесь по политическим граблям без малого столетней давности.

– Что значит – бездарно? И кого вы имеете в виду?

– Да всех вас вот таких, «бойцов идеологического фронта». Плетете незнамо что, оторванное от жизни. Попробовали уже побыть «украинским Пьемонтом» – и что из этого? Спасибо, конечно, и за то, потому что сделали действительно много, но – прошло. Если не угасло, то выгорело. Сначала нужно, чтобы накопилась критическая масса общественного сознания, чтобы люди не «хохлами», а украинцами себя почувствовали – лишь тогда и национальная идея заискрится, и национальная государственность будет. Об этом еще Петлюра писал после своего политического фиаско, готовясь к новой борьбе.

– Да ведь и я же о том, – радостно ударил в ладоши политолог. – Потому и сказал: мы не просто за национальную идею, а за «национально-патриотическую». Ведь что такое патриотизм? Это же не просто любовь к своему народу, это есть больше, шире. Это любовь к Родине вообще, преданность ей. Здесь и гордость за ее прошлое и сегодняшнее, и ответственность за ее судьбу, и стремление защищать интересы Отчизны. Отмечаю: не только своего этноса, а Родины в целом. Здесь должны объединиться все в Украине сущие – украинцы и россияне, евреи и поляки, татары и гагаузы, все, кто считает эту землю родной. И тогда нам удастся создать настоящую украинскую нацию в европейском понимании.

– Теоретически, может, и так, – после длительной паузы отозвался Мазур. – Но как ты думаешь это сделать? Лично я представляю слабовато, хотя и слушаю тебя не впервые. Ведь у нас регионами, которые можно назвать украинскими безоговорочно, являются лишь два – западный и центрально-западный. Остальные под сомнением. И нужен ли им наш украинский патриотизм, или, может, они тяготеют к какому-то другому – над этим еще нужно хорошо подумать.

– Что-то вы не то говорите, Евгене. Если бы это говорил «Мазуров», было бы еще понятно. Но Мазур… – с досадой упрекнул Шеремет

– Я правду говорю, – не сдавался тот. – После нашего фиаско в Крыму в начале девяностых и неудачной попытки создать собственную ячейку на Левобережье и на Юге я хорошо изучил этот вопрос. В том числе обстоятельные исследования солидных ученых. Картина, скажу вам, малоутешительная. Они разделили всю Украину по этнически-языковому признаку на пять регионов, шестой Киев. Так вот: украинцы составляют свыше восьмидесяти процентов и пользуются родным языком лишь в Западном и Центрально-западном регионах. А в Восточном и Южном, где они составляют до шестидесяти процентов, государственным языком пользуются лишь пятнадцать процентов всего населения, остальные, – русифицированы. Киев и Центрально-восточный регион посередине: здесь украинцев больше, чем три четверти, но украинскому языку отдают предпочтение менее половины населения. Так как же тогда из такой пропорции цветов, с одной стороны – желто-голубых, с другой – бело-сине- красных, сине-желтый коктейль сделать? На одной любви к земле, на которой живешь, нацию консолидировать трудно. Украинцы и поляки Украину также любили, но каждый по-своему, и каждый считал ее своей – поэтому как жестоко усобились! Причем на протяжении веков! Страшно вспомнить… А сербы с хорватами, а поляки с немцами в Силезии, а чехи с ними же в Судетах – и таких примеров в истории множество.

– Тот же Афган возьмите, – вмешался бизнесмен. – У них и государство своё было сотню лет, и религию одну имеют, и добывали в борьбе свою независимость от чужестранцев все вместе, а после нашего “присутствия” начали между собой кровавую потасовку: пуштуны против таджиков, хазарейцы против тех и других – конца-края резне не видно.

– Что же вы предлагаете? – Недовольно буркнул Дробот. – От социалистически-коммунистической идеи отказались, национальную считай утратили, патриотическая не устраивает. Тогда какая?

– Комбинированная! Умное сочетание всех трех, – вызывающе провозгласил Мазур. – Потому что не только любовью к своему народу и к своей земле живет человек, но и куском хлеба, крышей над головой. Как по моему мнению, для рядового гражданина идея должна быть в то же время и национальной, и патриотической, и социалистической.

– Более выразительно, если можно, – в том же тоне попросил политолог.

– А чего же нет? Народу нужна такая идея, которая бы, во-первых, удовлетворяла украинцев в их законных правах быть хозяевами на земле предков. Во-вторых, обеспечивала бы абсолютно всем гражданам безоговорочное право на безопасное обитание на земле украинцев. При условии, конечно, их преданности нашей общей родине и благодарности украинцам за пристанище. В-третьих, чтобы на деле, а не на словах обеспечивала социальную направленность государства.

– С первым и вторым положениями в принципе все понятно, – вмешался в диалог Шеремет. – Только я вот что скажу, Евгене: возможно, ты в чем-то и прав, но опоздал, уважаемый, если не на век, то на несколько десятилетий. Лет пятьдесят назад никакие вопросы бы не возникали. Даже еще лет двадцать-тридцать. Но в настоящий момент в Европе такая шумиха поднимется вокруг прав человека, что умучаешься доказывать, что ты не шовинист или по крайней мере не ксенофоб. Тем более что в последние годы со всех сторон только и слышно, что о глобализации. Даже чаще уже, чем о демократии. Причем во всем – и в экономике, и в культуре, и в науке…

– Господи, и вы в это верите… – в унисон бросил реплику Мазур.

– Веришь-не веришь, но именно в таком направлении развивается мир. Построение национальных, сориентированных на сугубо внутренние проблемы и сугубо собственные интересы государств для человечества давно пройденный этап, который закончился вместе с крахом колониальной системы. Европа стремится к объединению, а мы будто против течения…

– Поляки вот-вот вступят в Европейское содружество и внедрят на своей границе европейские правила, тяжело нам станет бизнес делать. Особенно тем, кто торговлей живет, – сокрушенно закачал головой Роман. – Ты же, Генеку, с запада товар возишь, сам знаешь.

– Да знаю, знаю, – не угомонялся Мазур. – Но что же нам делать, когда мы тот этап, который весь мир давно прошел, в свое время проворонили? Опоздали на свой поезд? Точнее: нас силой затянули в другой – советско-интернациональный, а в сущности русско-шовинистический? Который гонял-гонял по кругу, пока оси не поперетирались, да сцепления между вагонами не поизносились. Так как нам тогда теперь быть? Прыгать через ступени исторического развития, как в свое время сделали монголы? Только мы из социализма в глобализацию, минуя построение не только национального государства, но и постиндустриального общества с информатизацией вместе…

– Зачем сразу «прыгать»? Не прыгать нужно, а заимствовать все разумное, что люди приобрели. Чтобы меньше на собственных ошибках учиться, не так, как некоторые герои отечественного фольклора.

– Так и я за это! – Доказывал свое Евген. – Просто относительно «глобализации», всевозможных «открытых дверей», «интеграционных процессов» и тому подобного, я хотел бы лишь об одном спросить: кто из умных людей дверь своего дома любому прохожему отворяет, когда в нем для собственных чад куска хлеба поесть и дерюги от холода укрыться не хватает, а сыновья и дочери между собой отношения выясняют? Степенные хозяева сначала порядок в своем доме наводят, а затем уже к общественным делам и обычаям в полной мере присоединяются. Потому что иначе недобрые люди последнее из дома повыносят, да еще и посмеются над тобой, глупым и доверчивым… А у нас только и слышать отовсюду: во всем цивилизованном мире так, во всем цивилизованном мире сяк… А где в цивилизованном мире в двадцатом веке зафиксировано такое, чтобы едва не каждый пятый от голода умирал? Чтобы люди в Европе от голодного безумия друг друга ели? А еще каждый пятый на войне погиб? Не все кряду нужно заимствовать да будучи в драных штанах набиваться в родственники к тем, кто в сафьяновых сапожках с серебряными подковками дефилирует, а своим умом жить и свое государство строить. И в первую очередь для себя, для своего народа, а не ради «европейского содружества» и «мирового сообщества». Понятий абсолютно эфемерных для миллионов, если не десятков миллионов наших соотечественников, которые барахтаются в бедности уже лет пятнадцать.

– Здесь вы, Евгене, перебираете. – Возразил Шеремет. – Нельзя от всего мира отгородиться, не те времена, автаркия в настоящий момент просто невозможна. Даже США, на что уже богатое и могучее государство, а вынуждено было отказаться от такой политики еще сотню лет назад. СССР попробовал пойти своим особым путем – и забрел в хроническую технологическую отсталость. Что же касается вопросов гуманитарной и национальной политики, свободного передвижения, так вы сами по Европе поездили и видели, как там. Не могли не обратить внимания, сколько в Париже арабов и темнокожих, в Лондоне таких же еще и индусов в придачу, а в Германии – турков и югославов. И всем им гарантированы вполне определенные права в соответствии с международными нормами.

– Еще раз повторяю: я не против международных контактов, норм и правил в любой сфере, – гнул свое Мазур. – Но вводить их у себя и развивать нужно себе на пользу, прежде всего своему народу. И уж никак не во вред. Потому что зачем же нам такая международная торговля, если в результате ее остаются без куска хлеба наши же рабочие? Или зачем нам такие международные гуманитарные нормы и правила, в результате соблюдения которых погибает наша национальная культура? Я лично – за протекционизм, в разумной конечно, мере. В первую очередь во всем, что касается национального языка, культуры, экономики. По крайней мере на данном этапе нашего исторического развития.

– Слушай, Генеку, откуда ты этого всего нахватался? Случайно не в народные депутаты собрался? – Засмеялся Роман. – Так я тебя в случае чего поддержу, еще и хлопцев своих мобилизую. Говоришь ты нормально, по-нашему: действительно, нужно прежде всего о своем и о своих позаботиться…

– Пока наши язык и культура достаточно не окрепнут и не займут надлежащее место в нашем обществе, до того времени любые российские учреждения и движения на нашей земле будут представлять для нас угрозу. – Будто завершая сказанное, прибавил профессор.

Владимир не ожидал от него такого радикализма.

– Не удивляйтесь, это не моя мысль, она принадлежит известному советскому писателю и бывшему партизану белорусу Алесю Адамовичу. Возможно, слишком круто сказано, но какое-то зерно истины в этих словах есть.

– Мы отвлеклись от темы, точнее, от идеологии пана Евгена. С национальным и патриотическим компонентами понятно: напряженность в отношениях если не со всем миром, то по крайней мере с Европой, а тем более с ближними соседями обеспечена. А что имеется в виду под «социальной направленностью государства на деле»? – Решил до конца уж узнать Шеремет.

– Да очень просто. Как говорил когда-то один мудрый человек: «Должны быть открыты все трудовые пути к приобретению небольшого состояния, но не нужно допускать легкого и быстрого обогащения; следует отобрать у частных собственников и частных компаний все отрасли промышленности, транспорта и торговли, которые способствуют созданию больших богатств (банки в том числе). Тех, кто владеет слишком многим, и тех, кто не владеет ничем, следуют рассматривать как лиц, социально опасных».

– И кто же этот мудрец? – Владимир когда-то слышал что-то подобное, но в настоящий момент вспомнить не мог.

– Пан Евген с Ницше забавляется. – вздохнул Дробот. – Забыл, что на дворе не окончание девятнадцатого века, а зарождение двадцать первого. Да и мы, украинцы – не немцы…

– И что с того? – Запальчиво вскинулся Евген. – Социально-экономические условия почти те же, если не худшие. Простой человек ничего не стоит, как мусор под ногами у кучки «олигархов» и власть предержащих. Куда ни кинь – везде лишь видимость законности, а не верховенство закона. И просвета впереди никакого. Потому что надеяться на то, что проснется совесть у тех, кто вошел во вкус, как деликатно говорят, «первоначального накопления капитала», а точнее – ограбления собственного народа, напрасное дело. Лютая ненависть еще вчера порядочных трудящихся людей, а в настоящее время превращенных в ограбленных, обездоленных и обнищалых люмпенов к тем, кто их ограбил, к нынешним «хозяевам жизни» – вот что соединит всех и вся в Украине сущих, независимо от национальности и рода занятий. Украинцев и русских, поляков и евреев, рабочих и колхозников, трудовую интеллигенцию и массы иного наемного люда. Соединит и поведет на построение настоящего Украинского самостоятельного соборного государства, основанного на принципах национального мира и сотрудничества, социальной справедливости и верховенства закона. А не того, что имеем в настоящий момент…

Шеремет лишь удивленно слушал. Монолог Евгена выглядел, словно газетная передовица. Из ничего такое в голову не приходит и так складно не сказывается. Значит, собственное, глубоко продуманное… А может и чужое, да хорошо усвоенное.

– Не совсем понятно. Неужели вы предлагаете что-то вроде коммунизма, только с националистическим уклоном? Но ведь это несерьезно! Коммунисты уже были, а, как известно, дважды в одну и ту же реку не входят. По крайней мере, близкие по времени поколения.

– Ты что, Генеку, обезумел? Неужели и меня на гилляку потянешь или к стенке приставишь? – встревоженно завопил бизнесмен. – Да имей совесть! Откуда ты такого набрался?

– Успокойся, хлопуню, никто тебя не зацепит. Я имею в виду не национал-коммунизм, а национал-социализм. Только настоящий, без всяческих расистско-шовинистических наворотов. Принципы просты: единение нации, настойчивый труд, причем всех, опора на рядового гражданина, крепкая правовая государственность. Что же касается предпринимательства, то мелкому и среднему бизнесу – всевозможная государственная поддержка и режим наибольшего благоприятствования. А не только тем нескольким процентам обжор, которые государство и весь народ до основания ограбили. С теми нужно будет разобраться, как следует…

– Я не знаю, как ты с ними планируешь разбираться, а вот то, что они тебе рога пообломают, как только рот разинешь – это у меня сомнений не вызывает. – Заметил Роман.

– А вы тогда зачем? Неужели не поддержите? Или Вам нравится своеволие паразитов всех мастей? Сам же только что жаловался… – сверкнул глазами Евген.

– Да кому это может быть по нраву? Я просто констатирую факты. Такими, какими они есть. Что же касается твоих фантазий, то вспомни поговорку: против лома – нет приема.

– Если нет другого лома, – тем же отплатил Евген. – Тебе не надоело, что ты вертишься, словно волчок, кого-то уговариваешь, перед кем-то угодничаешь, а перестань вертеться – и твой волчок упадет?

– Таков закон бизнеса.

– Закон, если все делается по закону, а не так, как у нас, на одном «масле» из «зеленых». Когда ты не уверен, останется ли хоть малость твоим детям, случись с тобой не дай Бог, что-то на дороге. Конечно, кое-что останется из того, что скрыл на черный день в зарубежном банке или дома в банке в саду закопал. А твой бизнес? Дело твоей жизни? Молчишь? Вот то-то и оно…

– Тот порядок и те методы его наведения, какие вы предлагаете, давно известны. – Отозвался Шеремет. – На подобные принципы опирались и фашисты, и нацисты, и коммунисты, и украинские интегральные националисты и солидаристы всех мастей. И хотя у каждого и сложилось по-своему, но у всех неудачно в конечном итоге. Даже трагически – с морями невинно пролитой крови, горами трупов и проклятием тысяч и миллионов людей.

– Я же сказал: мы против крайностей. Просто наведем порядок в своем доме – и все. Соседей не трогаем, но пусть они нас также не трогают. Неужели вы не понимаете, что демократия западного образца для нас на данном этапе – это не что иное, как погибель. Потому что наш народ ее воспринимает лишь как вседозволенность, а соседи ну никак не заинтересованы в наведении у нас порядка. Разве им плохо, что мы превратились для них в рынок сбыта и мощного инвестора в их экономику? Поскольку куда же вкладываются тайком вывезенные из Украины “грязные” миллиарды долларов? Да в экономику всей Европы. В первую очередь – её до недавнего времени окраин: Кипра, Греции, Испании, Португалии. Да и другим немало достаётся… Поэтому выход один – наведение железного порядка самостоятельно. А для этого нужна сильная и справедливая власть, которая бы заботилась интересами всех без исключения, – и предпринимателей, и их работников, и крестьян, и интеллигентов. Короче – всех тех, кто своими мозолями, хоть на руках, хоть на мозгах, добывает себе хлеб насущный в поте лица, как в Библии написано. А такая власть невозможна без мощной партии национально-патриотически-социальной направленности. Все гениальное просто и давно придумано. Нужно только взять на вооружение и реализовать.

– А что? Действительно, все правильно. Именно так и должно быть: каждый должен вертеться, а там – как Бог даст… Но, чтобы всё по закону было, без «беспредела». – Сделал свой комментарий Роман.

Однако Шеремет не обратил тогда на это надлежащего внимания. Как потом выяснилось, зря. Но в то мгновение он был ошарашен такой безапелляционной решительностью этого неглупого вроде бы человека и искал какие-то контраргументы:

– Вы забыли в своих рассуждениях об еще одном основополагающем принципе всей этой идеологии – ограничении демократии и прав человека. Этого современное мировое сообщество просто не потерпит.

– Ха-ха-ха! Стерпели же они то, что Россия с Чечней вытворяет, а Турция – с Курдистаном. Да и в Азербайджане с прежними среднеазиатскими республиками демократией классического образца даже не пахнет. Однако Запад с ними сотрудничает, даже намного лучше, чем с Украиной. Кроме того, мы со своей идеей не очень оригинальны – в России еще радикальнее выступали Баркашов, Макашов, Жириновский. На их фоне мы выглядим достаточно умеренными. Тем более что официально избегаем любых аналогий и ассоциаций с национал-социализмом. Мы – социал-патриоты. Так ближе к сути. А суть наша – Бог, Украина, Народ, Семья, Человек.

– А как быть с тем, что во всем мире права человека ставятся на первое место, а у вас эти права последние в иерархии ценностей?

– Нам нужно для начала вернуть своим соотечественникам национальное сознание, возродить в них веру в Бога, построить крепкое и правовое Государство ради счастья всего украинского народа, а тогда уже выносить на первое место особые права отдельного Человека.

– Какой философ! Какой златоуст! Послушать тебя, так душа радуется. Только с кем, позволь спросить, тот национально-социалистический или, извиняюсь, социально-патриотический рай будешь добывать? – Вскипел Дробот. – Именно будешь не строить, а добывать, потому что такую идеологию, как ты предлагаешь, мирным способом не внедрить, за нее придется и на баррикады идти.

– Как с кем? С народом. С украинским народом! – вспыхнул Мазур. – Если наши власть предержащие и олигархи сами добром за ум не возьмутся.

– Сначала, человече, сам за ум возьмись. Ты ведь сам говорил, что в Украине украинцами по-настоящему осознает себя менее половины населения. Так с кем же ты собираешься на дело, с какой нацией? Да ее еще создать нужно, чтобы она на деле существовала, а не всего лишь на словах. Ведь еще со времен распада Киевской Руси мы являемся народом-прислужником, хоть как ни горько об этом говорить. Мы стали формироваться как нация давно, даже раньше россиян, но не сами собой, не будучи свободными, а всегда под кем-то – начали под Литвой, продолжили под Польшей, потом под Московией, а когда закончим, когда станем в конце концов исполненными своего национального достоинства и мудрости – так до сих пор не слышно и не видно. Наш господствующий слой, лучшие из лучших нашего народа, на протяжении едва ли не семи столетий подряд отрекались от своих корней и изъявляли желание быть сначала литвинами, потом поляками, затем россиянами. А кто же оставался украинцами? Ты генетику в школе изучал? Что-то в голове осталось?

– Слушай, профессор, это уже слишком! Хоть ты и великий разумник, как говорил о Шевченко его отец, но и тебе никто не давал права порочить нашу нацию. В том числе честь и достоинство ее рыцарей. Есть слова, которыми зря не разбрасываются, – забегали желваки по скулам Евгена.

– Рыцарей? Каких? Казаков? Но это в нашем понимании они рыцари, а не в общеевропейском. В сущности они скорее на давних викингов похожи, вдумайся. Но то была степень, которая предшествовала настоящему рыцарству, потому что викинги – варвары. Вспомни: в нашем эпосе и в литературе ты нигде не найдешь даже упоминания об обычае защищать свою личную честь, свое личное достоинство в поединке. У украинцев даже термина своего для определения такого специфического конфликта между благородными людьми никогда не существовало. Обходились словом «дуэль», заимствованным россиянами у французов аж в восемнадцатом веке. Как нет, кстати, собственного определения такого понятия, как «благородный», «шляхетный» человек.

– А поединок, двубой, герць? – С вызовом вскинул голову Евген.

– Все эти термины из отрасли военного дела, а не из понятий чести. Вспомни, ты слышал или, может, читал, чтобы сотник Билоус вызывал на поединок войскового товарища Пивторакожуха из-за любви к прекрасной Горпине? Или за то, что его дураком обозвали? Видишь, даже самому смешно стало… А у людей ведь это все было – и понятия воспитанности, и личной чести. Во Франции дуэли уже в первой половине семнадцатого века запретили, чтобы тамошние благородные люди своё сословие от избыточной гоноровости под корень не истребили.

– И что из того?

– Да ничего, кроме того, что из таких вроде бы пустяков менталитет нации состоит. Разве не симптоматично, что когда французы своих пытались угомонить, наших вынуждены были наоборот, стимулировать к вооруженной защите личной чести? Вспомни хотя бы историю с великим гетманом Зиновием-Богданом Хмельницким, когда он еще сотником был. Воспитанный как шляхтич, Богдан взялся за оружие, чтобы отомстить за причиненную несправедливость лишь после того, как польский король, приятель юности, в ответ на многочисленные жалобы пренебрежительно заявил ему: «Ну, что пан все ходит и жалуется? Разве пан не имеет сабли?».

Я уже не говорю о московитах. – Продолжал Дробот. У них даже не было обычая у дворян носить при себе оружие, достаточно посмотреть на их костюмы ХV – ХVII веков. А выяснение дел чести хорошо описано в «Песне о купце Калашникове»: на кулаках, да еще коварно свинчатку в рукавицу спрятав. Только Петр Кровавый силой внедрил европейские понятия и обычаи, хотя и после этого русское «благородное сословие» с большей охотой били друг другу морду, чем рисковали жизнью в смертельном поединке на оружии. Почитай литературу, там обо всем этом написано. Только и того, что все стесняются выводы надлежащие делать. А чего здесь стесняться? Их давно Тарас Шевченко сделал. Точно не помню, но суть сводится к тому, что на тысячу свинопасов и гречкосеевв лишь один казак приходится. Идеолог украинского национализма Дмитрий Донцов это подтвердил спустя почти сто лет. Ты же можешь оценить этот тезис с позиций нынешних, ещё через более чем полстолетия… А если оценишь трезво и критически, то поймёшь, что твои попытки за что-то и о чем-то у кого-то спросить, с кем-то посчитаться, что-то там коренным образом изменить – этого никто просто не поддержит. Извини, но твоя праворадикальная фантазия находится далеко за пределами нашей национальной ментальности.

Евген не угомонялся:

– А многочисленные казацкие восстания? Колиивщина? Коновалец? Петлюра? Бандера?

– Продолжай, продолжай! Почему молчишь? Что, дальше некого назвать? То-то и оно. Разгром УПА завершили почти полвека назад. Уже лет пятнадцать можно говорить что угодно и создавать что угодно. Только где они, те влиятельные политические партии национально-патриотического направления? Где такая же организация украинского офицерства? Ау! Отзовитесь! Нет и не видно. А ведь были же. И Рух могучий, и Союз офицеров Украины. Были – и исчезли. «Аки обры…» А почему? Только потому, что уничтожение лучших, пассионариев, и селекция таким образом свинопасов и гречкосеев даром для нации не прошли. И лучше всего это видно на примере Западной Украины. Которая так и не стала «украинским Пьемонтом» даже при нынешних благоприятных временах после провозглашения независимости. Воспламенилась и погасла, как костер из сухого хвороста, но без дров. Потому что кто из украинцев по своей воле к чужеземным властителям не приставал, имел настоящую честь и достоинство, восставал против рабства – тех безжалостно уничтожали. И поляки, и россияне, и немцы… Все это вместе взятое можно определить одним словом – этноцид. А после такого людомора возродить нацию тяжело, а иногда – просто невозможно…

Мазур криво улыбнулся:

– Тебя послушать, так мы нация каких-то недоумков, ни на что неспособных и ничего лучшего не стоящих, кроме «маемо тэ, що маемо»… Дробот на мгновение остановился, будто еще раз оценивая, что же он здесь такого сгоряча наговорил, потом задумчиво просуммировал:

– Да нет, я так не сказал бы. Просто на все нужно смотреть трезвыми глазами, особенно когда дело касается серьезных вещей, а не бросаться звонкими фразами. Тем более такими, за которые и к ответственности могут привлечь. Или на весь мир обесславить как неофашиста. Вон так недавно в Австрии один такой горластый попробовал звонкой фразой успеха добиться, даже на выборах победил. Так вся Европа такую шумиху подняла – не дай Бог. А у него же программа была намного скромнее, чем твоя.

– И все равно ты со своим национал-патриотизмом рано или поздно придешь к нам, к радикальным социал-патриотам. Другого пути преодолеть кризис, выйти и занять свое место в мире, достойное место, для Украины нет. – Не сдавался Евген. – Вспомнишь мои слова.

– А что, может, и в самом деле оно именно так к лучшему будет? – Задумчиво молвил Роман – То, что ты плетешь, Евгене, о каких-то миллионах будто обездоленных, которые якобы против кого-то там выступят, да еще и сами – это, конечно, глупость. Пока в отаре нет барана, она так и будет топтаться на одном месте. Как у Высоцкого: “Мы не сделали скандала – нам вождя недоставало, настоящих буйных мало – вот и нету вожаков!” Вы, как я понял, как раз и претендуете на роль тех «буйных». Что же, возможно, оно так и к лучшему, потому что лучше уж пусть вы, чем всяческие красные проходимцы народ баламутят.

– Весьма признателен пану предпринимателю хотя бы за это, – притворно учтиво поклонился Мазур. – А чем-то существенным помочь могли бы?

– Опять деньги давай… – Поморщился Роман. – С деньгами и дурак мудр, все сможет.

– И не только деньги, – флегматично заметил Евген. – А люди? Слышали, что о нашей нации говорил уважаемый пан профессор? Свинопасы и гречкосеи. Поэтому если и искать где-то пассионариев, так это только среди вас, деловых людей. Если сами светиться не хотите – это я понимаю. Но каждый из вас минимум по несколько надежных хлопцев имеет, в том числе и таких, кто драки не боится, а кое-кто и крови. Если собрать их под одни знамёна, только в Теренграде целый полк можно сформировать. А если по всей Украине… А если еще и выучку надлежащую дать…

– Э нет, ребята, так не пойдет, об этом болтайте без меня, – резко поднялся Шеремет. – Революции организовывайте Вы уж без меня…

– Какая революция? О чем вы говорите? – Демонстративно округлил глаза Мазур. – Разве дуче делал революцию? Он просто устроил вполне мирный поход своих сторонников к Риму. И все поняли, кто есть кто в стране. Так же и фюрер. Разве они в тридцать третьем с оружием в руках выступали? Нет, с избирательными бюллетенями миллионов сторонников их сплоченной партии – защитницы интересов простых людей. Помните, как она называлась? Национал-социалистическая немецкая трудовая партия. Именно «трудовая», а не «рабочая», как у нас неправильно переводят. То есть, партия всех людей труда.

– Да как только вы заикнетесь о Муссолини или Гитлере, люди вас заплюют и растопчут, – раздраженно бросил Шеремет.

– А разве я говорил, что мы именно с них берем пример? Напротив, они неудачники, которые не сумели претворить в жизнь неплохую в принципе идею, скомпрометировали её бездарно – садистским исполнением, принесли горе и своему, и другим народам. Мы категорически против повторения истории. Мы сделаем все цивилизованно и культурно. Причем ради блага всего украинского народа, а не только этнических украинцев или кучки олигархов.

– А мы вас поддержим, – потянулся в кресле своей могучей фигурой Роман. – Если будете вести себя разумно, конечно. В стране действительно нужно навести порядок. Другое дело, каким способом. Но это уже жизнь покажет. Не оправдаете вы надежд – прикупим других…

– Ох и циником ты, Ромку, стал. – Обиделся Мазур. – Хотя бы не при мне такое вякал.

– А это, чтобы ты да и пан профессор заодно не забывали, кто в конце концов решает, что как и к чему. Узелок для памяти, так сказать. Мы люди деловые и деньги на ветер бросать не привыкли. Нам нужен результат, который выгоден нам. За это и за ценой не постоим. А если результат не устроит нас, завалим вас! – Жестко резюмировал Роман.

Истощенные разговором, все втроем умолкли, потягивая понемногу подостывший кофе. Первым опомнился Мазур:

– Что все же должны сделать, чтобы изменить жизнь к лучшему?

Дробот на мгновение задумался, а затем задумчиво просуммировал:

– Только не баррикады строить! В первую очередь должны творить нацию. Настоящую, европейскую. Потому что какой будет нация, таким будет и государство, а следовательно и порядок в нем и все иное. В том числе и наша судьба. Нас самих и наших детей. И детей наших детей. И так сколько над украинской землей будет светить Солнце Счастья нашего Народа.

– Будет светить до тех пор, пока нас будут уважать в Мире. Это главное, чтобы вы не забывали, уважаемые панове политики, – завершил нелегкий разговор Шеремет.