Георгий

Владимир Пасько

Автобус бодро подбегал к Городу. Шеремет вышел остановкой раньше, на восточном перекрестке. Отсюда к жилищу брата должен где-то ходить и троллейбус, и автобус. Спросил какого-то мужчину, приблизительно своего ровесника. Тот в ответ:

– Нет, не знаю, я в этих районах плохо ориентируюсь.

В конечном итоге, выяснил, что ехать им в одну сторону. Владимир решил разговорить мужчину – что за птица и как сюда залетел. Так как по произношению – чистый россиянин. Оказывается – в прошлом кадровый офицер, подполковник. Чугунов Валерий Петрович. Сам родом с Урала, там и училище военное закончил, жена – с Теренградщины. Последнее место службы – Дальний Восток. Оттуда и уволился в запас в самом начале девяностых. Там, в глухом гарнизоне, оставаться нечего было. Возвращаться на родной Урал? Так там никто не ожидает, заводы друг за другом останавливаются. Ехать к сыну-офицеру? Так тот только недавно начал свою офицерскую службу в таком же гарнизоне, но в Сибири. И кто знает, сколько он еще их сменит, тех гарнизонов. Дочке через год школу заканчивать, учиться где-то нужно. Думали-думали, гадали-гадали, в конце-концов жена заявила: «Ты как хочешь, а мы с дочкой поедем на Украину, на Родину. Хватит, я с тобой помоталась…». Ну а я же куда, без них-то? Вот и приехал…

– Ну и как, не сожалеете?

– А чего жалеть-то? Устроились, ничего, нормально. Дочь техникум вон закончила, работает. Очередь на квартиру, правда, еле движется, но… Если в целом, то – ничего, жить можно.

Владимир углубил вопрос, попробовал шутя спровоцировать на откровенность:

– Ну а местные «ребята-бандеровцы» не докучают, не обижают? Зачем, мол, приехал. Да и языком, вижу, вы так и не овладели…

Однако Чугунов он и есть Чугунов, среагировал на полном серьёзе:

– Какие там бандеровцы? Да их здесь давным-давно нет. И, кроме того, – а что мне с ними делить? У них свои дела, у меня – свои.

– Ну как же, они вон все за независимую Украину, без России…

Тот с подозрением взглянул на него:

– Я не знаю, кто Вы, но я вижу к чему вы клоните… Если уж так хотите знать, то я считаю, что для нас, русских здесь, в Украине это – не проблема. По крайней мере, для меня лично. Каждый народ имеет право на свою жизнь. Да, были вместе. Да, хорошо бы, чтобы и в дальнейшем так. Но коль наши дураки в Москве, в Кремле не сумели с умом править, чтобы украинцы не обижались и не отделялись – что же теперь делать… Они и теперь без особого ума рулят – у меня сын уже и в Таджикистане успел повоевать, и в Чечне, и в Дагестане. И ранен был, и заразу там какую-то не раз уже хватал. И во имя чего? Во имя того, что мы в свое время тот Туркестан и Кавказ с кровью взяли, а теперь одних на свободу отпустили, а других – не хотим? Где же логика? Майором всего ничего ходит, а вся грудь в орденах. А ему оно надо? Такое величие России? Ценой его здоровья, а не дай Бог – и жизни? Я ему сказал: бросай к чертовой матери эту службу и эти свои подвиги, еще неизвестно, как потом обернется, как бы на вас потом люди пальцами не показывали, «афганцы» вон в свое время хлебнули. Приезжай, говорю, сюда, здесь разберемся, устроимся как-нибудь. Украина – это тебе не Урал и не Сибирь, здесь от холода не околеешь и с голода не умрешь…

– Ну и как, что сын говорит?

– Да ничего, думает все. У него жена – донская казачка, а они что-то «хохлов» не больно-то любят. Да и надежда есть в Северо-Кавказский округ на службу попасть, ближе к Дону, туда сейчас войск понагнали – чуть ли не как в свое время на Дальний Восток.

– Ну а то, что ездить будто теперь тяжело – таможня, например, не тревожит?

– Да какое там «тяжело»? Тяжело тем, кто прет с собой все мешками и ящиками, – спекулянтам. А мне, если у меня всего-то пару шматков сала да горилки с перцем пару бутылок – чего мне «тяжело»? Вот что билет стоит, не наездишься – это действительно проблема. Так это ни от Украины не зависит, ни от России, это – экономика. Хоть вместе мы, хоть врозь, а билет – он денег стоит.

Шеремет нередко встречал таких умеренных и рассудительных, невзирая на внешнюю простоту, людей.

– А что языка украинского не знаете – не мешает? Не обижают, не обзывают «москалем» или «кацапом»?

– Да нет, в принципе. Если и найдется иногда какой дурак – так таких везде хватает, в семье не без урода, как говорится. Нет, с этим проблем не возникает. А что касается «мовы», так язык у меня свой, у них – свой а друг друга все равно понимаем без переводчика. Ну а учить – так поздно мне уже учить, да и язык не туда стоит, по правде сказать, русак я кондовый. Дочь – та разговаривать научилась, вполне хватает. А внучка – та уже учится по-настоящему, чтобы знать, как следует.

– А зять же кто у вас?

– Хороший парень, серьезный. Ремонтом машин занимается. Знаете, иномарок этих подержанных сейчас понапривозили, а они ведь уже «сыпаться» многие начинают, через тысячу-другую километров. Вот он их и «поднимает», «лежащих» да «убитых». Я же и имел в виду, сыну когда сюда предлагал, чтобы они вместе работали, какое-нибудь свое дело слепили, вдвоем-то сподручней.

– А откуда зять, кто такой? С востока или местный?

– Да отсюда, из Теренграда. Дедушка с бабушкой в одном селе с родителями жены моей живут.

– Интересная семья, ничего не скажешь. Ну а дома вы вместе как общаетесь, на каком языке?

– А кто как. Я – на русском, жена – больше на украинском, дочь – больше на русском, зять – на украинском, ну а внучка – та одинаково шпарит что на одном, что на другом.

За разговором Шеремет едва не проворонил свою остановку. Впопыхах, но искренне попрощался, от души пожелал всего наилучшего. Побольше бы такие «уральцев» среди тех «русскоязычников», которые в Украину не только понаехали, но и здесь родились. Сколько бы сил и энергии было на пользу обществу направлено, а не растрачено напрасно в никому не нужных, «глупых», как здесь говорят, дискуссиях относительно «равноправия», «двуязычия», «общих исторических судеб». Эти споры еще никому ничего хорошего не принесли – ни Украине, ни России. Ни «щырым украинцам», ни «русским на Украине», как они себя считают, продолжая в наше время давние исторические имперские традиции. Ни «украинцам российского происхождения», как стремятся их называть некоторые украинские деятели, ссылаясь на международные нормы и правила. Но не спрашивая при этом их желания. Всему свое время. Оно рассудит и все поставит на свои места. Как, например, во Франции. Где Николя Трубецкой вспоминает о своих русских корнях преимущественно лишь тогда, когда ему об этом настоятельно напоминают назойливые россияне. Считая себя при этом стопроцентным французом. И этот отставной советский офицер Чугунов с его такой пестрой и судьбой, и семьей, – яркое и характерное свидетельство того, что все у нас устроится.

От автобусной остановки к жилищу Георгия не более пяти минут ходу. Владимир в свои нечастые приезды в Теренград всегда посещал двоюродного брата. Глава семейства много лет проработал на заводе сельскохозяйственного машиностроения или, в просторечии, на «комбайновом». Высококвалифицированный рабочий, затем бригадир, он даже избирался депутатом городского совета, портрет всегда красовался на заводской Доске почета. Жена Людмила длительное время была официанткой в престижном ресторане. Оба зарабатывали неплохо, соответственно и жили – без роскоши, но вполне хватало и им, и двум их сыновьям. Нежданно-негаданно времена изменились: завод уже много лет, как остановился, у жены ее ресторация тоже забуксовала, материальное положение семьи приближалось к катастрофе. А здесь еще и сыновья повырастали. У старшего Сергея с учебой что-то не клеилось, поэтому устроился было подрабатывать у какого-то бизнесмена, несколько лет как женился, живет отдельно. Младшего Петра устроить в медицинский институт, хотя и не без проблем, но удалось. Теперь он, по-видимому, уже в интернатуре.

Владимир не был у них года три. Встреча оказалась теплой и гостеприимной: объятия, вздохи, – кто постарел больше, кто меньше. Дома лишь старшее поколение, ребята придут через час-полтора. Как водится, сели к столу, угостились. На вопрос о жизни Георгий долго не размышлял. Видно, наболело и вызрело.

– Что я тебе скажу, Володя? Да никакая в настоящее время это не жизнь! Разве можно назвать жизнью наше скаредное существование? Завод, как остановился десять с гаком лет назад, так до сих пор и стоит. Сначала отправили в принудительные отпуска. Нет, не поувольняли, но и зарплату не платили. Потому как не из чего, работы-то ведь нет. Придешь так, отметишься, балду погоняешь и домой идешь. Пешком, чтобы на транспорте сэкономить. Бросил бы я всю эту трихомудию давным-давно, а куда направиться? Пенсию льготную уже заработал, так возраст еще не вышел. Устроился в строительную бригаду к частнику, «ишачил» на него. Слава Богу, хоть какую-то копейку платил. Потому что больше нигде ничего не светило. Потом я для него стар стал – взял помоложе. Я работал в «горячем цеху», пенсия полагалась бы, как по тем временам, приличная – так срезали. На работу же никто не берет – старый. А как жить? Полный «беспредел» и «безнадёга», я тебе скажу…

Услышанное для Владимира не было в принципе внове, но поражало, что родной город, который всегда был для него символом благополучия и непрестанного роста, вдруг очутился над бездной.

– Что-то здесь не вяжется. Ты говоришь: «завод стоит», а я собственными глазами по телевидению смотрел, как ваш завод и Президент Кучма посещал, и Премьер-министр Пустовойтенко, и все якобы работало. Они кучу денег на развитие производства обещали.

– Твоя правда касательно и «якобы», и «обещали». Но не будь наивняком: создать видимость работы – это еще совсем не значит запустить завод. Да и как его запустишь, когда цеха давно пусты, от станков одни остовы пооставались? Скелеты. Потому что все, что только можно, украли и в Польшу продали.

– Ну а средства, которые вам обещали, чтобы помочь возобновить производство?

– В том-то и дело, что «обещали», но не «дали». Разве не знаешь народную поговорку: «обицянка – цяцянка, а дурневи – радость»? Так и у нас. Может, и бросили какие-то копейки, так начальство быстренько их по собственным карманам рассовало да крохи приближенным бросило, чтобы глотки заткнуть. А мы, работяги, так ничего и близко не увидели. Да и большие деньги там нужны. Ни одного же нового станка за эти годы, как Союз развалился, не купили, ни одной новой машины толком не разработали, все либо старое, либо сырое. Последние модели – и те разработки пятнадцатилетней если не более, давности. Так что же выпускать? И какой дурак его купит? Конечно, когда «на халяву» отдавали колхозам, они, естественно, брали. Если не колхозы, так КСП, или что там на селе теперь, черт их разберет, не успеваешь за названиями следить. Но кто за это заплатит? Государство? Так у него свои проблемы. Вот и стоят все, ожидают, сами не знают чего…

– А действительно, чего? У вас же руководство есть, оно же о чем-то думает?

– Да о чем оно там думает? Об одном: как бы больше украсть из того, что еще осталось, да акции у людей выдурить, чтобы под себя завод в полную собственность забрать. Однако это им счастья все равно не принесет, подавятся, поперек горла им станет!

– Что так? А может, как раз завод и заработает?..

-Да я же говорил: деньги нужны, причем – большие деньги, чтобы он заработал. Стал современным, а не старыми коробками, наполненными металлоломом. А денег у них нет. Потому что даже то, что украли, до копейки проели-пропили-просрали и за рубежом прогуляли да попрятали. Да еще дворцов себе понастроили, престижных иномарок накупили. И все, амба! На производство так ничего и не досталось…

Владимир потрясенный молчал. Он понимал, что отечественную промышленность реанимировать не так просто, но, чтобы так уж безнадежно… А возбужденный Георгий еще добавлял перцу:

– Кстати, ты знаешь, кто у нас до недавнего времени был главным инженером? Не догадаешься! Да, Витька Дейнегов, сынуля начальника твоего отца. Помнишь его? Плюгавенький такой пацаном был, в очках, но проныра пронырой, вечно всегда вперед лез. Недавно его перевели директором на объединение «Заря», поэтому он сейчас там «рулит». Хотя в «Заре» такой же бардак и развал. А пошел он туда знаешь почему? Потому что теперь никто ни с кого всерьез за дело не спрашивает! А директор – это тебе не главный инженер, этот ключики от кормушки в собственном сейфе держит, а не ожидает, пока директор кусок ему бросит…

– Но он же русский. И отец его из партийной номенклатуры, а тем более потом в правоохранительным органах одним из руководителей был. Так как это местные «руховцы» и другие «национал-демократы» такое допустили? «Москаля» – и вдруг на такую должность? Своего не смогли подсадить?

Теперь наступила очередь удивляться Георгию.

– Господи, ты это серьезно? Да это, может, у вас в Киеве «руховцы» такие рукастые, а у нас. «Сын за отца не отвечает», как говорил Иосиф Виссарионович… Никто номенклатурщиков по существу даже пальцем не зацепил. Может, когда и упрекнули кого, но я не слышал. Все как начали карьеру еще при советской власти, так и успешно продолжают. Еще и на верхотуру повылезали, как этот вот Дейнегов. Язык украинский они и до этого немного знали, а затем еще подучили, чтобы перед начальством отрапортовать – и все, вперед… Ты спроси, если тебе это интересно, фамилии тех, кто у нас в СБУ, в МВД служит, особенно приближенные к руководству. Большинство такие как мы с тобой, чьих родителей прислали сюда «советскую власть строить». Или сыновья военных, которые здесь служили, здесь и остались. Местных, конечно, также немало, но и наших, советских не намного меньше.

У Владимира даже брови на лоб полезли: ну и дела! Послушал бы Георгия тот, кто очень убивается из-за «разгула национализма в Западной Украине». Вот тебе и «националисты» да «бандеровцы»… Казалось бы, наступило время взять реванш за всю несправедливость, хотя бы на детях поквитаться! Ан – нет: помитинговали, погудели немного, памятники старые посбрасывали, а новые не поставили, улицы переименовали и на том – кранты. Мол, нужно государство строить, а не грызться между собой. Молодцы! Все же недаром даже мать отмечала: «захидняки – то такие хитрые и мудрые, на несколько ходов умнее наших». А молчаливый отец лишь утвердительно кивал головой. Дай Бог, чтобы «наши» на Востоке набрались стольких же мудрости и воспитанности, чтобы вычеркнуть, если не из своего сознания, то хотя бы из своего лексикона это «захидняк, западенец, бандера» по отношению к своим братьям, которым они и без того немало бед принесли. Доживет ли он сам до такого? Кто знает. Потому что нет ничего более инерционного, чем человеческая ментальность, обезображенная порочными представлениями и суевериями. Кто и что может ее изменить? По-видимому, только время. Годы и десятилетия проживания в одном, независимом государстве с именем Украина. И не просто проживание, но и участие в общем его строительстве. А надежнее всего – когда подрастет и придет в настоящую жизнь новое поколение. Прав был, очевидно, Моисей, сорок лет водя за собой евреев. Вот только одно душу бередит – не выведутся ли за это время последние украинцы?..

Чтобы отойти от серьезных разговоров и размышлений, которые его достаточно утомили за последние дни, Владимир обратился с вопросом, как живется, к хозяйке. Однако ожидаемого «расслабона» не вышло.

– Что тебе сказать, Володя? Ты же слышал, что Георгий поведал? У него завод стоит, он пенсионером за случайными заработками гоняется, а у меня не до шуток с рестораном. Ты же был в прошлый раз, помнишь, как там было?

Действительно, помнил. Эти посещения произвели на него такое впечатление, что он не удержался и достаточно детально рассказал сейчас Людмиле и Георгию, как все тогда выглядело. Лет пятнадцать назад, на рубеже веков его с Савенком пригласил туда поужинать местный бизнесмен Василий Павлович. Они с удовольствием отозвались на приглашение, так как с этим рестораном было связано немало праздничных впечатлений их молодости! В те времена красиво украшенные залы были по вечерам всегда заполнены донельзя, на входной двери висела привычная табличка «Мест нет», возле которой стояла очередь желающих занять первое же, которое освободится. Да и почему было не сходить в ресторан, когда поужинать и посидеть вдвоем стоило карбованцев пятнадцать, от силы двадцать. А что теперь с такими деньгами там делать? Разве что зайти посмотреть, потому что едва на стакан воды хватит. Получки же в гривнях остались практически сопоставимыми с карбованцами. Вот и считай…

Не удивительно, что у входных дверей не было ни очереди, ни таблички. Не было и обычного деда с галуном на фуражке, воротнике и штанах, скучали лишь два нелюбезных, упитанных с накачанными шеями юнца в полувоенной униформе с нашивкой «служба охраны» на рукаве. Выражение их не перегруженных интеллектом лиц и резиновые палки на поясе производили впечатление не большего гостеприимства, чем прежняя табличка «Мест нет».

Не потешил память и ресторанный зал: помещение нуждалось не в косметическом, а в серьезном ремонте, столики и стулья – ровесники их молодости, скатерти, будто еще до начала новой эры потеряли первородную белизну. И что наиболее удивительное – в зале, не взирая на девятнадцатый час, не было ни одного посетителя. Ни единого! Василий Павлович прояснил ситуацию: ресторан принадлежит гостинице, которая стала закрытым акционерным обществом, членами которого являются его работники. Но «эффективным владельцем», как теперь говорят, они не стали, поэтому дела идут неважно что в гостинице, что и здесь. Кафе при гостинице сумело отделиться и теперь процветает, можно бы пойти туда, но там всегда под завязку молодняка, спокойно не посидишь. Предложил перейти в малый зал, однако там, как выяснились, как раз в честь комиссии из Киева гуляли чины из областного управления внутренних дел. Пришлось вернуться и весь вечер просидеть в холодном зале, пустом и неуютном, подогреваясь фирменной водкой «Теренградская».

Нежданно к ним присоединилась весьма колоритная компания: четыре мужчины с женщинами – не то сотрудницами, не то любовницами. Судя по одежде и манерам – провинциалы. Поскольку кроме их двух компаний в зале никого не было, то Шеремет вынужден был непроизвольно наблюдать за их «отдыхом».

Быстро выяснились, что все четверо мужчин – офицеры милиции из соседнего райцентра в чине от капитана до подполковника. Соответственно, как в анекдоте, распределялась и их комплекция: капитан, парень лет, тридцати – худой, как щепка; подполковник, мужик лет под сорок – с мордой, словно тыква и обвисшим брюхом. Раскочегаренные водкой, не стесняясь их присутствия, громко обсуждают свои достаточно конфиденциальные дела. Но апофеозом стали танцы, если так можно было назвать это топтание-кривляние под мелодию «Офицеры, офицеры, пусть свобода воссияет… За Россию, за Отчизну, до конца…»

Чтобы еще в недавние времена такое могло быть – развлечения милицейских чинов в присутствии публики, – да такое даже в причудливом сне не могло присниться. Пока бы они добрались до своего райцентра, туда на них уже пришла бы телеграмма: прибыть на следующий день в областное управление. На «разбор полетов». Выражения типа «грубое нарушение служебной этики» показались бы там не самыми сокрушительными. Непременно бы «пришили» и «аморальное поведение», и «бытовую распущенность», и «пьянство с подчиненными», а в придачу – черта в ступе. Минимум наказания, на которое можно было бы рассчитывать – строгий выговор и по служебной, и по партийной, линии. То же постигло бы и «оттягивающихся по полной программе» здесь, в провинции, министерских чиновников, только на другом уровне. А теперь – гуляй, Вася!..

Людмила утвердительно закивала головой:

– Правду говоришь, Володя. Я же в том ресторане двадцать пять лет проработала, но такого в те времена не было. Сначала кооператоры пошли, потом махинаторы, за ними рэкетиры, теперь – новые украинцы. Но все будто последний день живут и никакой управы над собой не признают. Ну, и обслуживание этой публике стали нужно совсем другое. Я посмотрела- посмотрела на этот бардак да и перебралась на кухню, от мерзости подальше. Но там знаешь, как платят? Не разгонишься. Ко всему прочему ресторан хиреть начал, потому что, как червей после дождя, частных появилось, денежную публику переманили. Участились перебои с выплатой даже тех несчастных копеек. Что у меня, что у Георгия одни ноли. А ребята растут – и кормить, и одевать, и на всякий случай копейку сэкономить нужно. Словом, посоветовались мы всем семейством, и поехала я в Польшу на сельхозработы – клубнику собирать на плантациях польских хозяев.

Георгий аж вскипел от болезненной темы:

– Ты представляешь, Володя? Как рабыня Изаура – на плантациях! А, чтобы они взбесились!..

Кто взбесились, не сказал. А Шеремет уточнять не стал. И без того все понятно…

Людмила продолжала повествовать:

– Так я ездила дважды, подработала если по нынешним временам достаточно неплохо. Ну а затем, уже после твоего последнего приезда махнула, было, в Италию. Домашней прислугой. Год там отбыла. В Италии много наших, кто батрачествует, кто прислуживает. Даже «клуб» свой имеют и собираются по выходным около одного из фонтанов в центре Рима. Чтобы поразговаривать по-нашему, земляков увидеть.

Георгий опять вскипел:

– Да половина Западной Украины поразъехалась, кто куда. Мужчины в основном на строительные работы от Польши с Чехией до Испании с Португалией. Некоторые едут в Москву и Подмосковье, виллы «новым русским» строить, и на нефтегазовые промыслы в Сибири – валюту для них качать. Хотя в России, говорят, хуже – там «хохлов» не любят, всё время «незалежностью» упрекают. Что касается жнщин – те по всей Европе рабынями на всевозможных плантациях и служанками в домах всевозможных говнюков. Таких же, как и мы, только мы за свой труд получаем копейки, а они – нормальные деньги. Которых хватает не только на жизнь, но и на прислугу. А… – и безнадежно махнув рукой, решительно предложил: – Давай лучше выпьем! Чтобы наши дома не журились, как у нас на Запорожье говорят.

– При чем тут Запорожье, ты ведь же здесь уже родился.

– Все равно, там наши корни.

– Что же, тогда будем!

– И все же ты не совсем прав, Жора, – опять за свое Людмила. – У меня хозяева были очень приличные люди. Да и платили неплохо. Иначе, как бы мы и сына женили, и это все купили? – Со скрытой гордостью повела вокруг рукой: – И телевизор, и видео, и стиральную машину, и Сергею помогли на начало жизни.

Мужчины одобрительно закачали головами: что хорошо, то хорошо. Жаль только, что мы, украинцы, для того, чтобы элементарно благоустроиться, вынуждены ездить за тридевять земель и браться у других народов за любую, даже самую непривлекательную работу. Еще на их памяти эту роль в Европе в пятидесятые-шестидесятые годы играли сначала итальянцы, испанцы и греки. В семидесятые-восьмидесятые им на смену пришли югославы и турки. Ну, а теперь с ними успешно конкурируют украинцы, которые еще совсем недавно смотрели на всех этих своих предшественников с плохо скрытым пренебрежением. Еще бы, по мощности мы – едва ли не Франция, самая развитая республика СССР, нам бы только независимость от Москвы – тогда так рванем вперед, что аж… Рванули. В наймы не только к тем же итальянцам и испанцам, но и к вчерашним братьям по «социалистическому лагерю» – полякам с венграми и чехами, и даже – к словакам. Которых ближайшие соседи – чехи, венгры и поляки, – в простонародье даже нацией не считают. А так – каким-то производным от всех троих…

Подавленное настроение развеял приход ребят. О старшем, Сергее, Шеремет знал, что тот закончил школу где-то в начале девяностых, когда предпринимательство уже было в моде. В Теренграде был свой Институт народного хозяйства, как тогда назывались финансово-экономические учебные заведения, однако поступить туда без протекции или без солидной взятки практически было невозможно. Такой же формы учебы, как контрактная, в государственных вузах тогда еще не существовало. Но были уже первые вузы с негосударственной формой собственности, с учебой за плату. Посоветовались семьей и решили: чем платить взятку за поступление в государственный вуз, так лучше платить официально в негосударственный.

Как потом выяснились, принятое решение было ошибочным. За несколько лет в государственных вузах также внедрили учебу за плату, а частный коммерческий институт, в котором за собственные средства учился Сергей, не выдержал конкуренции и лопнул, оставив на произвол судьбы недоучками три сотни молодых людей. Для семьи это было страшным ударом, потому что денег на новую вступительную кампанию не было, как и надежды где-то их раздобыть. Не было и работы. В конце концов удалось пристроить парня в коммерцию, правда, теперь уже практическую – работать в одном из многочисленных ларьков, которые стали основной формой торговли в стране на протяжении девяностых годов.

Младшему, Петру, посчастливилось больше. Правда, не сразу. Со второго захода, но все же поступил в местный медицинский институт, который вскоре возвели в ранг академии. И вот он уже не только его закончил, но и обучается в интернатуре.

Шеремету интересно было послушать, чем и как живет молодое поколение. Однако то ли у них были свои интересы, то ли стеснялись нечастого гостя, но больше рассказывал отец.

– Что я тебе скажу, Володя? Ребятами я доволен. Дай Бог, чтобы и дальше было не хуже. Сергей у своего тестя работает. Они с женой бизнесом занимаются – держат несколько своих ларьков. Товар за рубежом берут, в основном в Польше. Ездят туда. Слышал о “челноках”? Имеют, как на эти времена, неплохо, так что и Сергей с женой не бедствуют. Ну а как там дальше будет, жизнь покажет. Если власть действительно будет малый бизнес поддерживать, а не так, как сейчас – болтовня одна, то, может, и сваты удержатся да и Сергей вместе с ними. Потому что он, хотя по виду такой тихий и скромный, а в коммерции у него голова варит.

Сергей лишь сконфуженно улыбнулся: похвала отца, очевидно, была не частой, особенно при гостях, а следовательно еще более приятной. Ну что же, дай ему Бог!

– Дедом с бабой вас еще не планируют сделать?

Людмила улыбнулась без энтузиазма:

– Да это же теперь разве простое дело! Как они у нас родились – тогда было что? Ну врачу, ну акушерке, сестричкам – кому конфеты, кому шампанское, кому цветы, кому то-сё, или просто спасибо – и «все смеются, все довольны». Пеленки, ползунки, игрушки, – все дешево, все копейки. А теперь… Мы посчитали как-то со сватьей и невесткой – сейчас, чтобы ребенка завести, нужно минимум две тысячи долларов впрок иметь. А где же они их сами возьмут? Но если нужно будет, если надумают, будем как-то помогать.

Для Шеремета подобная ситуация была знакома. Вспомнил недавний разговор со своим слушателем лейтенантом Москвиным. На вопрос, почему не заводите детей, тот невесело ответил: «Пока еще не можем себе такую роскошь позволить, товарищ генерал. Жена – гражданский врач-интерн, получает мало, у меня – не намного больше, родители помочь не в состоянии, а жизнь в Киеве, сами знаете, дешевизной не отличается. Потому, едва концы с концами сводим. Может, потом когда-то…» Четкость и аргументированность ответов свидетельствовала о болезненности и актуальности этой темы для молодых супругов. Шеремет тогда лишь посочувствовал. Поскольку, что он мог сказать этому Москвину? Что во времена лейтенантской его молодости этот большой и в то же время обычный человеческий вопрос для него проблем не составлял? А теперь, когда он прослужил в армии треть века и дослужился до генерала, для него, как отца двух взрослых дочерей, такое событие в семье, если бы оно случилось, также составило бы определенную проблему? Только вряд ли лейтенант это поймет. Потому что для него генерал – это что-то недосягаемое как в перспективе служебного роста, так и в уровне благосостояния. Чтобы не убивать надежды у молодого офицера, счел лучшим промолчать…

От Сергея перешли к младшему Петру, который своим мягко улыбающимся лицом и непринужденно доброжелательной услужливостью создавал вокруг себя приятную ауру.

– Я своим Петрусем, скажу прямо, очень доволен. Над книжками сидит, «как папа Карло». А то, что не с первого раза поступил, только на пользу. Пусть знает, как все в жизни непросто. Сначала они на практику ходили, теперь с больными сами работают. Поэтому он в больнице ежедневно до поздней ночи. Врачи разойдутся, а он все с больными возится.

Петр лишь стыдливо улыбался. Шеремет подумал про себя: хорошую парень профессию избрал. Потому что и от природы, и от родительского воспитания имеет то, чего так недостает много нынешним врачам, – тепло души, которое не заменишь ни кучей прочитанных книжек, ни силой зазубренных знаний. Счастливые отец и мать, счастливым и он сам будет. Точнее: должны бы быть. Потому что годы проходят быстро и вскоре появится новая проблема – трудоустройство. А это, для Теренграда и области, ой как не просто! Иметь собственную медицинскую академию, студенты которой в подавляющем большинстве местные жители, – это для такого небольшого региона явно многовато.

В советское время было проще. Значительную часть выпускников тогда составляли выходцы из других областей, которые не очень на что-то здесь претендовали. Да и существовало такое понятие, как распределение. И немало выпускников ТМИ жили по принципу: хотя и не хочешь, но должен. И на практике убеждались в необъятности своей прежней Родины. Владимир помнит, что тогда по распределению «загремел» в Казахстан даже сын одного из секретарей обкома партии. Правда, впоследствии дети областных начальников даже значительно низшего ранга географию СССР таким способом уже не осваивали.

В нынешние же времена распределение на работу как таковое является понятием очень относительным, тем более за пределы области. Ведь высших медицинских учебных заведений в Украине полностью хватает: в большинстве областей собственные. А потому проблема трудоустройства теренградских молодых врачей весьма болезненна. И будет заостряться ежегодно, пока рынок труда для этой категории специалистов в Украине не сбалансируется. Но это наступит еще не скоро. Однако не стоит преждевременно портить людям настроение, поскольку это еще не завтра.

Обо всем якобы поговорили, пора бы и расходиться. Хозяевам утром на работу, у него также дела – экскурсия в следующий этап жизни, Трибовель. До гостиницы решил добираться пешком. Георгий с ребятами взялись проводить, хотя бы до вокзала. Двинулись напрямик через окруженный современными микрорайонами семидесятых-девяностых годов кусочек одноэтажного Теренграда, состоявший из частных домиков еще довоенных и первых послевоенных лет, которые утопали в зелени небольших садиков.

В одном из таких домиков жила его одноклассница Люда Димант. Ее отец был известным в городе гинекологом, мать также врач. Им удалось «выбить» здесь участок под застройку по большому блату. Однако это было только начало хождения по мукам. Частное строительство во времена «развитого социализма» оказалось настолько медлительным делом, что его горькие отголоски дошли даже до него в Ленинград, при всей сдержанности Люды и ее родителей. В частности, он хорошо запомнил, что крышу крыли из… оцинкованных корыт. Потому что такой товар можно было легче «достать», чем кровельное железо. Как по нынешним временам тот дом выглядит весьма скромно, особенно в сравнении с «хатынками» нынешних «крутых». Тогда же это была респектабельная усадьба, рассчитанная и на родителей, и на детей. Где она теперь, та скромница-отличница Люда Димант? Слышал еще лет двадцать пять назад, будто вышла замуж за своего однокурсника – студента-медика, который избрал профессиональную военную службу. Поэтому поехала с ним после учебы куда-то в Забайкальский военный округ. В какой он сейчас армии? Российской? Украинской? Скорее всего – ни в какой, пенсионер, по-видимому. В его возрасте уже немногие служат: одни устали, других «попросили», еще иные махнули «на гражданку» за более жирным куском. Для него, Владимира, армия была всем, и жизни вне армии он просто не представлял. Возможно, потому, что иного просто не знал? Как надел шинель в восемнадцать лет, так до сих пор и носит. Потому что армия для него, если по правде, не просто профессия, а состояние души. Невесело улыбнулся про себя: хорошо, хоть этот вопрос не придется самому разрешать, ее величество Судьба возьмет на себя.

Из густой тьмы на фоне неба выступила громадина огромного кургана, который наёжился к мохнатым звездам черными остриями. Да это же парк Славы! Второе по популярности после парка Шевченко над озером место прогулок горожан. А громадина – «Курган Славы», в честь советских воинов, погибших в Великой войне. Когда-то этот парк был ярко освещен, работал летний кинотеатр, играла музыка и забавлялась молодежь, по аллееям степенно гуляла публика. Сейчас – черно и пусто. Ни Памяти, ни Жизни!

На вопрос Владимира, почему так произошло, Георгий лишь махнул рукой:

– Ты же видишь, здесь даже улицы освещают, как попало, фонари через один горят. Нынешнюю власть ни парк, ни люди,не интересуют, она больше собой озабочена, что в собственных карманах делается, а не в городе. О людях вспоминают, лишь когда выборы приближаются. Вот тогда золотые горы сулят. А затем – пшик и тишина. Вплоть до новой избирательной кампании…

Приблизились к пешеходному мостику, переброшенному над густым переплетением железнодорожных путей. Теренград издавна был мощным железнодорожным узлом. За что, собственно, и пострадал во время войны. Местные историки приписывают Гитлеру высказывание, что Львов – ворота в Германию, а Теренград – ключ от этих ворот. Шеремет не мог сказать ничего определенного относительно авторства, но сущность высказывания полностью отвечала действительности. И советское командование также это замечательно понимало. А потому внезапным рывком танковых частей с пехотой на броне врасплох, без большого боя завладело городом. При этом фактически не был разрушен ни один дом. Но дальше… Дальше произошло то, что, к сожалению, неоднократно происходило на протяжении войны. Железнодорожная станция, которую они сейчас осматривали сверху, тогда была забита бессчетным количеством эшелонов с разным добром, которое немцы не успели отправить в «фатерлянд». Среди их были и цистерны со спиртом, и вагоны с разным продовольствием. Словом, было чем «отметить» победу и безусым солдатам, и не намного старшим них их комбатам. Ну, и отметили…

Немцы пришли в себя быстрее, чем отрезвели победители и по разбитым дорогам подошли наши главные силы. Ну, и на рассвете нанесли по Теренграду концентрированный удар. Из вчерашних «победителей» уцелеть практически не удалось никому, их перебили сонными. Один из счастливцев, Герой Советского Союза подполковник танковых войск Кошкин рассказывал им, школьникам, во время встречи с ветеранами, как он с одним пистолетом выскочил из пылающего танка и до ночи скрывался в полуразрушенном подвале, откуда выскользнул лишь в сумерках и пробрался к своим. Во второй раз город «освобождали», как это официально называлось, значительно тяжелее и счет уже велся не на часы, а на месяцы. Об этом Владимир знал от отца, который принимал участие в тех ожесточенных боях.

Дело в том, что «фюрер» приказал, любой ценой, не считая потерь, удержать Теренград. На его оборону бросили части, сформированные из тех, кому уже нечего было терять: штрафной офицерский батальон, немецких эсэсовцев, русских «власовцев» и «туркестанский легион». Иллюзий о том, что можно спастись, сдавшись в плен, никто из них не питал. Каждый знал: в плену его ожидает одно – Смерть. Поэтому бои продолжались не только за каждый дом, но и за каждый этаж, каждую комнату. Междуэтажные перекрытия того времени были не из железобетонных плит, как теперь, а из дерева. Поэтому изобретательные советские бойцы, не имея возможности достать тех, которые засели над ними, прибегали к хитрости. Из имеющейся мебели сооружали пирамиду под потолок, на ее вершине укрепляли мощную противотанковую мину и ручную гранату с привязанным к чеке длинным шнуром. Сами прятались в укрытии и после этого дергали за бечевку. Адское устройство срабатывало, и сверху вместе с обломками дерева и штукатурки падали мертвые и контуженные немцы, добить которых проблем уже не составляло. И так с этажа на этаж, из дома в дом. Оставались одни руины.

Приблизительно таким же образом работала и наша авиация. Под Теренград передислоцировали знаменитый женский полк легких ночных бомбардировщиков, которые методически, со снайперской точностью, в темноте уничтожали все, где только на миг сверкнул огонек. В результате послевоенный Теренград, особенно его центр, являл собой сплошные развалины. Большую часть города разровняли бульдозерами и выстроили новые кварталы. Таким образом Теренград приобрел современный вид, о давней истории которого напоминали даже не отдельные уцелевшие кварталы, а дома.

Пешеходный мостик вывел к вокзалу, который после Победы построили военнопленные немцы. Старый довоенный вокзал Шеремет даже на фото никогда не видел. Отметил про себя, что нужно будет обязательно посетить местный музей. Пока же направились к киоску на перроне – выпить по стакану холодненькой «минералки». Здесь их внимание привлекло какое-то необычное движение и суета около поезда, который как раз прибывал. Не успел он остановиться, как несколько милиционеров сразу освободили от людей участок перрона возле тепловоза и первого вагона. Из крытого грузовика, что стоял неподалеку, высыпало десятка два солдат. Шеремета удивило, что на поясах пистолетные кобуры. Присмотрелся повнимательнее – на погонах буквы «ВВ»,- внутренние войска. У некоторых из них овчарки на коротких поводках. По команде офицера они привычно выстроились двумя шеренгами, образовав коридор от тамбура первого за тепловозом вагона к отдаленному участку перрона, где стояли еще два грузовика-фургона. В вагон, похожий на почтовый, поднялся прапорщик, после чего тепловоз быстро отцепили и он отъехал на сотню метров вперед. Солдаты по короткой команде расстегнули кобуры и крепче взяли псов на поводки.

Владимир сразу не понял, что все это должно было значить, но на душе стало тревожно и неприятно. По-видимому, такое ощущение овладело не только им одним. Потому что публика на перроне утихла, как по команде. Вот в двери тамбура показался прапорщик, махнул рукой: «Давай!» В одном из фургонов отворились дверцы, оттуда по одиночке начали выпрыгивать люди в гражданском и так же по одиночке перебегать по коридору охранников к вагону. С обеих сторон в них летело: «Давай, давай, быстрее, быстрее!» Хотя они и без окриков спешили, пряча глаза и таща с собой кто небольшой полиэтиленовый кулек, кто сумку.

Мозг Владимира пронзила догадка: да это ведь «зэки»! Точнее, те, кто ими теперь стал. Теперь уже не «задержанные», а «заключенные», так это кажется называется. Петр вдруг всем телом вздрогнул: «Вон Витька Батюк из моего класса!» Крепкий парень в спортивном костюме, потупив глаза, быстро преодолевал сверхкороткую дистанцию, которая вела в такие долгие дни, месяцы, а может и годы неволи. Типичный юноша, которых можно встретить на каждом шагу. Спросил у Петра. Но тот лишь пожал плечами: «Ни за что бы не подумал, был нормальный парень. Правда, после школы никак работу не мог найти. Уже с год его не видел. Слышал, к какой-то «бригаде» прибился, какой-то базар держат…»

Настроение у всех подупало. Не стали ожидать конца грустной процедуры, вышли на привокзальную площадь, где и попрощались. Владимир добрался до гостиницы кратчайшей дорогой. У администра его ожидала записка: «Был, к сожалению, не застал. Если сможешь, позвони по телефону. Мирон». Заметив его растерянность, администратор объяснила: «Он очень хотел вас увидеть, невысокий такой, в годах дядюшка. Говорил, якобы вы вместе учились». Владимир даже вздрогнул от неожиданности: да это же Мирон Лесив! Взглянул на часы – одиннадцать вечера. Нет, позвоню по телефону завтра. После Трибовля. Сейчас спать!

Однако поспать нормально не удались. Не успел задремать, как в коридоре поднялась какая-то подозрительная возня. Точнее «разборка», как теперь говорят. Около соседнего номера, почти под его дверью, послышался приглушенный мужской голос:

– Девочки, я заказывал одну, мне одной хватит.

– Да мы вдвоём всегда работаем, всё будет хорошо, вот увидите. Не пожалеете…

– А вы, лахудры, чего сюда припёрлись? Это наш клиент, сейчас наша очередь…

– Сколько? Двести? Дорого! У меня только сто… Я сказал: всё! Сто! Одна пусть остаётся, остальные уходят. Решайте сами, кто…

Донесся цокот каблучков, затем щелкнула дверь.

Слава богу, тишина… Но сон не брал. Что же это делается? На вокзале юноша из нормальной семьи и вдруг – уголовный преступник. Здесь, судя по голосам, девушки и вдруг – проститутки. Да в его времена он не знал ни одного из его школы за ближайшие несколько лет, чтобы тот попал в тюрьму. Ни одного даже на сотню! А что такое «проститутка» они знали разве теоретически, из художественной литературы. «Проститутками» они по простоте душевной называли девушек и молодок, которые просто любили это дело и ради своего удовольствия не очень отказывали тем, кто просил. Но, чтобы за деньги – да о таком и не слышал здесь никогда, по крайней мере до начала семидесятых годов…

На душе стало как-то неуютно, чтобы не сказать мерзко. Он не был чистоплюем, за долгую жизнь насмотрелся разного. Но… Что же из их вырастет? Тех, кто вошел в жизнь в эти годы? Слишком уж мало среди них пристроенных к честному, производительному труду, а главное – ориентированных на такой труд, который обеспечил бы материальную основу будущего общества. Слишком много занятых совсем другим: кто мелкие прислужники у новоявленных разнокалиберных бизнесменов, лавочников да купцов; кто – так называемые охранники, сторожевые псы при хозяйском добре; кто – рэкетиры, как себя величают обычные бандиты; кто – путаны, как по-заграничному называют уличных проституток. Вся эта публика сориентирована на совсем другие ценности, очень далекие и от общечеловеческих, и тем более от христианских. Хотя почти каждый из них считает своей обязанностью поносить на шее крестик. Причем чем дальше его владелец от Бога, тем большей стоимости этот крест.

Потерянное поколение… Учитывая, сколько их таких уже есть в обществе и как эта категория ежегодно, после выпуска из средних школ прирастает, существует реальная перспектива, что именно они и призваны судьбой стать теми, кто построит в Украине «светлое будущее». Только теперь не социалистическое, а рыночное, как стыдливо называют тот дикий капитализм, который пока что из этого получается. Ну, а тюрьма и бордели станут «университетами» для недостаточно умелых строителей. Или наоборот – слишком смелых. Только упаси нас, Господи, от таких «зодчих». Неужели мы, украинцы, никогда не найдем свой путь, как это все цивилизованные люди делают? Что за злой рок тяготеет над нашим народом?..