45. Появление Богуна

М. П. Старицкий,
Л. М. Старицкая-Черняховская

Бешеный танец захватывал то одну, то другую пару и, наконец, увлек почти всех… Закружились, заметались чубатые головы, опьяненные бесшабашным, диким весельем, и среди гиков да криков не заметили нового посетителя, остановившегося у столба и залюбовавшегося картиной широкого низового разгула. Вошедший гость был статен, красив и дышал молодою удалью; щегольский и богатый костюм его был мокрехонек; с темно-синих бархатных шаровар, с бахромы шалевого пояса, с золотом расшитых велетов сбегала ручьями вода.

Наконец, Чарнота, несясь присядкой, наткнулся на стоявшего приезжего и покатился кубарем.

– Какой там черт на дороге стоит? Повылезли буркалы, что ли?

– Дарма, что упал! Почеши спину да и валяй сызнова! – подбодрил упавшего витязь.

Взглянул казак на советчика, как обожженный схватился на ноги и кинулся к нему с распростертыми объятиями.

– Богун! Побратыме любый!

– Он самый! – обнял его горячо гость.

– Богун! Богун прибыл к нам, братья! – замахал Чарнота рукой.

– Богун, Богун, братцы, Богун! – раздались в разных концах восторженные возгласы, и толпа, бросивши танцы, окружила прибывшего казака.

– И правда – он! Вот радость так радость! – потянулись к. нему жилистые, железные руки и длинные, развевавшиеся усы.

– Здорово, Кнур! Всего доброго, Бугай! Как поживаешь, Идол? – обнимал своих друзей то по очереди, то разом двух-трех Богун.

– Да откуда тебя принес сатана, голубе мой? – целовал его до засоса Сулима.

– Прямехонько из Днепра.

– Как из Днепра? – развел руками Сулима.

– У русалок в гостях был, что ли? – засмеялись запорожцы.

– Чуть-чуть было не попал к кралям на пир! – тряхрул витязь кудрявою чуприной.

– Да он взаправду, как хлющ, – подбросил бандурист Богуну вверх велеты и обдал холодными брызгами соседей.

– Глядите, братцы, да ведь он переплыл, верно, Днепр? – подошел к Богуну богатырь.

– Кривонос! Батько! – бросился к нему казак. – Вот счастье, что застал здесь наиславнейшее лыцарство!

– Дружище! Брат родной, – тряс его за плечо Кривонос, – переплыл ведь, а?

– Да что же? Дождешься у вас паромщиков! Перепились и лежат, как кабаны! Насилу уже я их растолкал на этом берегу.

– Так, так! Чисто кабаны, – кивнул головой улыбающийся блаженно Сулима; пот струями катился по его лбу, щекам и усам, но он не обращал на него никакого внимания, не смахивал даже рукавом.

– Молодец, юнак! Настоящий завзятец! Шибайголова! Орел! – посыпались со всех сторон радостные, хвалебные эпитеты.

– Да, отчаянный… на штуки удалец! – со скрытою досадой подошел к Богуну и Тетеря.

– Вот с кем идти на турка! – крикнул казак, по прозвищу Бабий.

– И к самому поведет-проведет! – подхватил Чарнота.

– Тобто к Яреме! – подчеркнул Кривонос.

– Орел не казак! Сокол наш ясный! И ведьму оседлает, не то что! Вот кого вождем взять, так люли! – загалдели кругом.

Тетеря прислушивался к этим возрастающим крикам и кусал себе губы. «Вот и верь этой безумной толпе, этой своевольной, капризной, дурноголовой дытыне, – проносилось в его возбужденном мозгу. – Кто за минуту был ей божком, тот свален под лаву, а другой уже сидит на покути в красном углу! Ей нужно или новых игрушек, как ребенку, или крепкой узды».

– Да будет вам, – отбивался между тем Богун от бесконечных объятий, – и ребра поломаете, и задушите. Хоть бы «михайлика» одного-другого поднесли оковитой, а то все насухо… Погреться бы след…

– Верно! После купанья теперь это самое впору! – поддержал своего друга Чарнота.

– И не догадались! – почесали иные затылки.

– Гей, шинкарь! – крикнул Кривонос.

– Тащи сюда всякие напитки и пои! – распорядился Сулима.

– Тащи, тяни! Я плачу! – завопил и Тетеря. Через минуту Настя уже стояла с кувшином и кубком перед Богуном.

– Вот лыцарь так лыцарь! Сечевикам всем краса! Такому удальцу поднесть ковш за счастье!

– Спасибо, черноглазая! – подморгнул бровью Богун и, крикнувши: – Будьте здоровы! За всех! – осушил сразу поданный ему ковш.

– Будь здоров и ты! Вовеки славен! – поклонились они.

– Пей на здоровье еще! Да веди нас в поход! – крикнули другие.

– В поход! В поход! Будь нашим атаманом! – завопили все, махая руками и подбрасывая шапки вверх.

– Дякую, братья! Много чести! Есть постарше меня, попочетнее! – кланялся во все стороны ошеломленный нежданным предложением Богун.

Тетеря позеленел от злости и попробовал было поудержать задор пьяных голов.

– Верно говорит лыцарь, хоть и молод, и на штуки лишь хват, а умнее, выходит, вас, братья… За что же обижать наше заслуженное, опытное в боях и походах лыцарство?

Но толпа уже не слушала Тетерю; новоприбывший гость, очевидно, был ее любимцем и сразу затмил выбивавшегося на чело честолюбца.

– Что его слушать! Веди нас, Богуне! Веди в поход! – присоединилась к общему гвалту даже и Настя с дивчатами.

– Да стойте, братцы! Куда вести? Куда? – пробовал перекричать всех Богун.

– На море! В Синоп! На погулянье! На Ярему! Потешиться! Раздобыть молодецким способом себе что! – выделялись среди страшного шума то там то сям выкрики.

– Нет, братцы! Стойте! Слушайте! – перебил всех зычно Богун. – Слушайте!

Гвалт стих. Передние ряды понадвинулись к Богуну с возбужденным вниманием, в задних рядах бродило еще галдение, но и оно мало-помалу начало униматься.

– Нет, братцы мои родные! – продолжал серьезным тоном Богун, и в голосе его задрожало глубокое чувство. – Не те времена настали! Не до потех нам, не до лыцарского удальства! Нас зовет теперь Украина-ненька, поруганная, потоптанная врагами… К сынам своим протягивает руки в кандалах мать и с воплями кличет их к себе на помощь, на защиту!

Долетело во все концы обширного двора слово Богуна и обожгло всех, дрогнули от боли сердца, опустились на грудь головы… и упала сразу среди этой возбужденной, разудалой за минуту толпы грозная тишина.

– Что сталось с ней? – сурово спросил бандурист.

– Разве там своих сил нет, если что и случилось? – заметил Тетеря и, объяснив общее молчание нерешительностью, добавил, желая воспользоваться мгновением: – Каждый про свою шкуру должен печалиться, у каждого свои раны.

– Братья! – ударил себя в грудь кулаком Богун и двинулся на них вперед, сверкнув на Тетерю острым, презрительным взглядом. – Да есть ли такой человек на свете, чтоб отречься смог от своей матери? Жид, татарин, последний поганец чтит ее, потому что она вспоила, вскормила его своею грудью… Да что поганец – зверь лютый, и тот свою мать защищает, а мы будем лишь думать про собственные шкуры, материнское тело отдадим на поругание лиходеям, врагам? Ведь она и без того уже наймычкой-рабой у панов да ксендзов, а теперь уж ударил для нее смертный час: гонят ее вон из своей родной хаты, истязают, как быдло, жгут ее кровное добро.

– Не может быть! – заволновались одни.

– Неслыханное дело! – крикнули другие, сдвинувши брови.

– Изверги! Псы! Лиходеи! – поднялись с угрозой сжатые кулаки.

– На погибель им! Все встанем как один! Грудью заслоним свою мать от зверья! – завопили все.

– А за нас-то самих кто заступится? – пробовал тщетно Тетеря отклонить направление умов товариства, затронув чуткую струну эгоизма. – Нам за себя след.

– Да? За свою шкуру? За свои карманы? – неистово крикнул возмущенный Богун. – А стонущая Русь вам нипочем? А на кровных братьев плевать? Через кого полегли Тарас Трясило, Гуня, Павлюк? Через своих! Не захотели вы из-за корысти, не захотели все разом повстать и раздавить врага, да снять с своей шеи ярмо, а пустили бойцов за веру, за волю, за общее благо одних расправляться с изуверами… ну, и положили витязи-удальцы за родимый край свои головы, пали в неравной борьбе.

– Богом клянусь, что то правда! Горькая, кровавая правда! – ударил Кривонос шапкой о землю.

– Ох, еще какая! – застонал бандурист. – Что же? – возразил Сулима. – Стояли мы тогда за Речь Посполитую… за свою державу…

– Да, за свою родную державу… – подхватил было Тетеря.

– За род-ну-ю? – закричал вдруг, наступая на Тетерю, Богун и обнажил саблю. – Дак как у тебя язык повернулся на такое слово? Мало вам, что ли, тех коршунов, что терзают наш край? Доконать желаете родину? И когда еще? Когда палач ведет ее на последнюю смертную пытку?

– Да что там за беда? Какое новое лихо? – загремел бандурист густым басом.

– Расскажи скорей, голубе! – подошел Кривонос.

– Расскажи, поведай! – окружила Богуна тесным кругом разъяренная, взволнованная толпа.

– Не я, друзи мои, товарищи кровные, поведаю о том, а вот кто вам оповестит о предсмертном часе Украины, – указал энергичной рукой Богун на открытую браму.

Все обернулись лицом к ней.

Примечания

Публикуется по изданию: Старицкий М. П. Богдан Хмельницкий: историческая трилогия. – К.: Молодь, 1963 г., т. 2, с. 339 – 343.