Лестницы

Шероцкий К.В.

Из нижнего этажа Софийскаго собора поднимаемся на хоры по одной из лестниц, устроенных в фасадных башнях. Фрески, покрывающие стены и внутренние столбы обеих лестниц, являются любопытным памятником русско-византийскаго искусства, по своему светскому характеру и по загадочности своего содержания; множество данных всякаго рода, преимущественно же бытовых, несмотря на искажение реставрациями, здесь останавливают наше внимание. Роспись эта, подобно башне св.Софии в Царьграде, следует архитектурному устройству, размещая сцены в ровных или покатых композициях по их положению на подъемах и площадках, ныне нарушенных перестройкой винтообразной лестницы, (вертло).

Особенно это заметно в юго-западной башне, где живопись [с.66] сохранилась полнее; здесь, при самом входе, направо видим сцену охоты на вепря и всадника с 4 конями; охоты на «выверицу» (белку), выскочившую на дерево очень интересной формы, имеющей своим прототипом чуть ли ни деревья микенской металлургии; далее охота на зверей при помощи прирученных барсов, соколов, ученых медведей и собак; наездники гонятся за дикой лошадью и т.д. Гладиаторские и иногда скифские костюмы и бритые лица (по римскому обычаю) некоторых охотников указывают, что это не просто охота, а цирковая травля зверей, известная древнему Риму и перешедшая в Византию, где она сопровождала рождественские и новогодние праздники (Врумалий, Вот, Коланд). И действительно, эти действия происходят в цирке : выше изображен кулачный бой и здание самаго цирка (стамма) в виде буквы П; за его решетками видны 4 наездника (гениоха) на квадригах и над ними партийные значки с изображением луны; в окнах видны зрители.

Напротив, огибая столб лестницы, интересная сцена поздравительнаго поднесения свиной головы и окорока, происходящая, вероятно, в примыкающих к цирку царских палатах, намек на которые дан в занавесях; поздравительная процессия состоит из нескольких лиц, среди коих один держит тарелку для сбора пожертвований (мехоноша). Далее поднимаясь вверх, налево, видим борцов, готовых вступить в бой, плясунов (со спущенными рукавами по восточному церемониальному обычаю римскаго и византийскаго двора) и музыкантов, из коих один играет на бандуре; далее мальчик взбирается на высокий шест. Выше император с свитой, с евнухами, а на другой лестнице императрица среди придворных дам, забавляются играми; к императорской чете направлялась какая-то процессия, от которой сохранились только фигуры юноши на коне и женщины (обе в нимбах – указание на высокое достоинство); это, вероятно, один из императорских рождествен[с.67]ских выездов. Весьма любопытна сцена, представляющая императора (армянскаго типа) внутри цирка в ложе : силенциарий подает знак к началу игр, на которые собралось смотреть много народа (среди аркад, вверху здания).

Эти изображения пополняются несколькими сценами, представленными в северо-западной башне : там изображены гудочник (с инструментом, похожим на скрипку), шуточная борьба двух ряженных, царь на звере, орел, терзающий животное, и разные фантастические существа, двухголовые чудовища, грифы (крылатый лев с головой орла – восходит к классическому искусству, как и орел с добычей) и прочие фантастические мотивы, вошедшие в византийское искусство из орнаментики восточного искусства, откуда пришел наплыв звериных форм и в искусство Запада.

Эта «зоография» известна еще в сассанидском и в древнем александрийском искусстве (связана с царскими парадизами) и восходит даже к искусству древней Ассирии. О существовании её у древних христиан и у византийцев узнаем из письма Нила Ноланскаго к Олимпиодору и из данных о деятельности иконоборцев; в романском искусстве звериные мотивы имели символическое значение, что со временем было перенесено также к нам. Думают, что лестницы собора являются остатком княжескаго терема, примыкавшаго к храму, поэтому и изображения эти считают исполненными по княжескому заказу; летописи и другие литературные памятники (былины, житие Феодосия, Слово Даниила Заточника) подтверждают любовь русских князей к звериным ловам и разным играм (поучение Мономаха знает охоту с «пардусами» – леопардами); при дворе Ярослава устраивались состязания «угров на фарех» (угорских конях); у славян была особая любовь к увеселениям : sclavus saltans – типичная фигура, известная с VI в.; византийские игры и изображения их были знакомы не только киевским владетелям (былины), но и далеким от Византии запад[с.68]ным государям (ср. украшения Палатинской капеллы), а также размещены были на стенах дворца царя Бориса Болгарскаго.

Русская старина, таким образом, здесь примыкает к старой восточно-византийской традиции (атлетами, актерами и т.п. издревле славилась Сирия) и сама становится, благодаря ей, более осмысленной. Искусство македонской династии часто воспроизводило в дворцах сцены ипподрома и др., что и отразилось в киевской Софии, в церемониях Мартораны, и в Монреале в комнате Рожера II, в рукописи Скилицы и в хронике Манассии. Общий восточный характер башенных росписей Софийского собора и общность сюжетов ближайшим образом связывают эти изображения с росписью Палатинской капеллы в Палермо, хотя в Софии собственно отразилось два неодинаковых пошиба – цирковые сцены (император со свитой и др,) написаны более мелким письмом и напоминают миниатюры хроник, а сцены охот выполнены широким письмом и ближе идут к памятникам монументальным, но в тех и других удерживается византийский стиль восточно-античнаго пошиба, известный в Палатинской капелле, выразившийся в легкой свободной технике и яркости красок.