23. У купца Сенникова

Олекса Кирий

Наступала осень.

Мать уехала в город Нежин на ярмарку и там зашла в мануфактурный магазин Сенникова.

В магазине ее увидел приказчик Одинцов и спросил:

– А где ваш мальчик Алеша?

– Дома, скот чужой пасет.

– Привозите его к нам в магазин. Я говорил уже о нем хозяину. Он согласился взять его мальчиком в магазин. Привозите обязательно, – говорил Одинцов.

Мать, поблагодарив Одинцова, поехала домой.

Как только мать вошла в хату, сказала:

– Ну, Алеша, собирайся в Нежин, в мануфактурный магазин Сенникова за мальчика, – и рассказала о разговоре с приказчиком Одинцовым.

«Молодец Одинцов. Не забыл про меня. Сдержал свое слово», – подумал я.

Собирались мы недолго. На следующий день мы с матерью уехали в Нежин.

Всходило солнце, заливая утренними лучами дома, улицы и желтеющие листья.

Мы шли по Московской улице. Высокие тополя роняли листья, и мне казалось, что слетавшие листья были обрызганы желтой краской.

Проходя мимо лавки Мозолева, увидел залатанное фанерой окно, в которое я запустил булыжник.

Я улыбнулся и взглянул на мать, но она шла молча, не обращая никакого внимания на лавку Мозолева.

Так я ей и не сказал о том, что разбил окно.

Снова сельская тишина и шум дубрав сменились городским гамом. По мостовой ехали извозчики с пассажирами. Стук колес и лошадиный топот раздавались кругом. Ехали дрогали с полными и пустыми бочками, которые издавали грохот. Шли на базар барыньки и с ними толстые кухарки с большими корзинами. Купцы и приказчики спешили в магазины. Плыло по улице много всякого люду. Около мужского монастыря молодой монах на невысокой колокольне вызванивал во все колокола так хорошо, что мне захотелось танцевать. Вот городской сад, памятник Гоголю. Я, увидев его, не выдержал и крикнул: «Здравствуй, мой Гоголь! Я увидел тебя снова!»

Мы с матерью подошли к магазину Сенникова в то время, когда мальчики открывали двери. Приказчик и сам Сенников стояли возле магазина и ожидали его открытия.

Мы подошли к приказчику Одинцову, поздоровались с ним. Он, увидев меня, воскликнул: «А, Алеша, здравствуй!» – и подал мне руку.

Все вошли в магазин.

Приказчик Одинцов подвел меня к Сенникову и сказал: «Вот, Сергей Иванович, тот мальчик, которого я вам рекомендовал».

Сенников долго смотрел на меня, словно решая вопрос: «Взять или нет?».

Лицо его было, как печеное яблоко, под глазами большие мешки, словно у пьяницы; он производил впечатление сурового, неприветливого человека.

– Я возьму его мальчиком на пять лет на всем готовом, – сказал он матери.

– Что ж, я согласна. Стал бы он только человеком, – ответила мать.

– Яков! – крикнул Сенников.

На его зов прибежал низенький, полный, с ногами ухватом мальчик. Это и был Яков.

– Проведи их ко мне домой! – приказал Якову Сенников.

По дороге Яков рассказал, что он тоже из села, что живет у Сенникова около года, что жить у Сенникова мальчикам хорошо, что хозяин неразговорчив, но бывает очень сердитый, что хозяйка почти слепая, близорукая.

Мы пришли в дом Сенникова. Нас встретила высокая кухарка с ввалившимся носом, подала мне с матерью кушать.

Я не мог есть без отвращения пищу, которую подала эта безобразная кухарка. Мать, точно угадывая мои мысли, спросила кухарку:

– Отчего у вас такой нос?

Слезы блеснули в ее красивых, немного печальных глазах, и она начала рассказывать, гундося:

– Я у Сенникова живу уже давно. У меня был красивый нос. Года три тому назад появился на носу прыщик. Я не обратила на него особенного внимания. Он увеличивался, и образовался чирий. Я обратилась в больницу Галицкого. Врач посмотрел и сказал, что чирий нужно разрезать. Сделали операцию, но неудачно. Стали лечить. Лечили, лечили, и вот я теперь с таким носом…

У меня сразу пропало отвращение. Мне стало жаль кухарку, я даже полюбил ее после рассказа. Но с тех пор никогда не обращаюсь за помощью к врачам.

Кухарка показала комнату, в которой помещались мальчики. Комната была светлая, большая. Стояли три кушетки, на одной из них я и должен был спать. Когда мы остались в комнате одни, мать начала говорить мне:

– Смотри же, Алеша, мой сыночек, служи у этого хозяина, чтоб ты дослужился до приказчика. Тогда утрешь нос всем в селе и заткнешь им рты, а то они говорят, что ты такой и сякой. Тогда замолкнут все. И нам будешь помогать.

Я молчал и думал о Елизавете Семеновне, потом сказал матери:

– А если опять прилезет эта змея, Елизавета Семеновна, к хозяину и снова набрешет про меня?

– Пусть попробует только сказать что-нибудь, я тогда сама с ней расправлюсь. Не посмотрю, что у нее лавка. Сволочь она такая. Не бойся, служи честно – и все будет хорошо. Уважай приказчика Одинцова, это он тебя устроил сюда.

И долго еще мать наставляла меня, приказывала, как вести себя, чтобы достигнуть приказчика.

Уже солнце заходило, и вечерние тени спускались на город. Лишь высокие купола и кресты мужского монастыря горели на солнце.

Мы поцеловались с матерью, я проводил ее за ворота, она пошла на станцию, и скоро ее худенькая фигура смешалась с вечерними сумерками.

«Бедная моя мать, как она старается, как она хлопочет, как она заботится, чтобы я сделался приказчиком. Что ж, я буду тоже стараться, приложу все силы, чтобы ее мечта осуществилась», – так думал я.