В.А.Чивилихин о свойствах войска Мамая
Жарких Н.И.
Достойным увенчанием всей безумной системы взглядов автора на общие и частные вопросы истории является следующее упражнение в денационализации войска Мамая на Куликовом поле:
"Повнимательней присмотримся, что собою представляла в 1380 г. Золотая Орда и, в частности, войско Мамая с этнической и религиозной точек зрения. Строго говоря, оно не было 'татаро-монгольским' или 'монголо-татарским'. Оба эти термина настолько условны, что пора бы подумать об отказе от них. [с. 694]
Для немногочисленных потомков основателей Золотой Орды стала совсем чужой их далёкая родина, язык предков, суровый степной уклад жизни, сменившийся паразитическим сибаритством. Их давно уже не объединяли ни жёсткие каноны устной Чингизовой ясы, совершенно забытой, ни древние верования, потому что даже среди первых монголов-европейцев были и христиане-несториане, и буддисты, и язычники-шаманисты, а с начала 14 века всё больше становилось мусульман. Что же касается культуры, объединяющей тот или иной народ, то ни о какой золотоордынской культуре нельзя даже и заикаться, потому что завоеватели-пришельцы не умели писать на своём забытом языке, не умели ни строить, ни ваять, а первоначальное этническое расовое растворение в различных народах усилилось в тюркоязычных половцах, сменивших последующим и окончательным – в хорезмийцах, из которых несколько поколений чингизидов-джучидов набирали советников, чиновников, евнухов, писцов, сборщиков дани, военачальников. Так что монголов на Волге в конце 14 в. нельзя рассмотреть даже в самые сильные исторические микроскопы. [с. 695]
'Татары' – собирательное, чрезвычайно условное летописное название разноплемённого войска, нападавшего на Русь в 1223, 1237, 1239 и 1240 гг. – никакого этнического отношения к предкам современных поволжских татар не имели. Центральноазиатские племена татар полностью были уничтожены ещё ордами Чингиза. [с. 696]
Татары? Вовсе нет! Этим условным именем летописец называл невообразимое по национальной и религиозной пестроте полчище наёмников, добровольцев и подневольных […] Среди профессиональных степных грабителей и усмирителей, составлявших значительную часть вооружённых сил Золотой Орды и поскакавших на лёгкую, как им казалось, поживу за авантюристом, наверняка было большинство явных и тайных язычников […] Не исключено, что в орде Мамая находилось также некоторое количество 'татаро-монгол', заброшенных судьбой и событиями из бывшей далёкой метрополии с её столицей Пекином. Кем они были по вероисповеданию? Только не мусульманами! […] Эта часть войска состояла из буддистов, язычников-шаманистов и даже конфуцианцев […] Среди 'татаро-монгол' наверняка были также христиане-несториане. [с. 699]
Несомненно, что в полчище Мамая влились отряды кочевников из Заволжья, с границ Синей Орды – язычники, мусульмане и язычники-мусульмане, в чудовищной и часто спорной этнической пестроте которых не могут разобраться поколения учёных.
Летописи называют мордовских князьков, а также ясов и черкесов. Можно ли их включать в 'мусульманский суперэтнос'? Нет! Ясы, предки осетин, были в то время частью язычниками, частью православными христианами, а собирательным именем 'черкесы' тогда и позже именовали разноплемённые народности северного Кавказа и Прикаспия […] Приняв христианство ещё от первых византийских миссонеров, они упорно продолжали исполнять языческие обряды и обычаи даже после прихода сюда через несколько столетий ислама шиитского толка. Летопись числит в Мамаевом войске также буртасов – народность мадьярских этнических кровей и языческих, как и мордовцы, верований […] С большой долей вероятности можно говорить о вовлечении в поход аланов, которые были христианами […] Почти неизбежно в бешеный круговорот тотальных военных сборов были втянуты и русские 'вольные люди', жившие грабежом летописные бродники, будущие казаки, несомненно, православные христиане […] Шли с Мамаем, очевидно, и мелкие отряды литовцев [… которые были] не мусульманами и не католиками… [с. 700 – 701]
И если участие поляков-католиков в битве на Непрядве не подтверждается другими источниками, […] то историки не сомневаются, что какую-то часть разношёрстного войска, пришедшего на Куликово поле, составляли армяне-григориане. [с. 702]
Приплыл морем и прошёл сушей на Куликово поле большой полк фряжских рыцарей, нанятый на заёмные деньги черноморских и средиземноморских купцов, представители коих в числе 10 человек сопровождали войско Мамая. В наёмном полку была та же этническая пестрота, которая характеризовала всё это разбойничье-захватническое полчище […] О религиозной принадлежности их едва ли стоит говорить – быть может только в детстве они были христанами-католиками […] И не исключено, что среди продажных европейских кондотьеров было в войске Мамая некоторое число тамплиеров – участвовать в столь дальнем, тяжёлом и авантюристическом походе согласились, должно быть, за щедрую плату наиболее развращённое разбоем и святотатством человеческое отребье. [с. 703]
Итак, вражеское войско на Куликовом поле не представляло никакого 'мусульманского суперэтноса', в полчищах Мамая были не только представители всех мировых религий, но и последователи их разнотолков и ответвлений.
За два года повсеместных сборов к такому предприятию примкнули все, кто, служа или подчиняясь власти, наловчился стрелять, колоть, рубить, резать и грабить людей, азиатские и европейские ландскнехты и искатели приключений, степные, лесные и горные разбойники, рыцари наживы, средневековые уголовные преступники и прочее перекати-поле, в том числе и самый низкий человеческий сброд, не верящий ни в бога, ни в чёрта, какого во все времена хватало на этой земле.
Меньше всего в полчище Мамая находилось монгол и татар. Это было разноплемённое и разноязычное скопище разноверцев, обманутое, соблазнённое, принуждённое или купленное международным авантюристом 14 в., движимым непомерным воинским честолюбием, властолюбием и звериным политическим цинизмом, так что Куликовская битва, широкое празднование любого юбилея которой не может оскорбить ни исторической памяти, ни национального достоинства или религиозного чувства кого бы то ни было из живущих, священна для всего цивилизованного человечества, потому что знаменовала собой особую, исключительную веху в мировой истории". [с. 704 – 705]
Негодность этого рассуждения достаточно видна из него самого и не требует особых разъяснений. Самое важное для нас – это личное признание автора о целях изобретённого им приёма денационализации. Гнусность этих целей также самоочевидна и также не требует комментариев: достаточно, мол, назвать человека сбродом, чтоб его можно было уничтожить без всякого беспокойства. Если в этом состоит гуманистическая сущность русского духа, то это очень печально; но печалиться не стоит, потому что всякому очевидно, что это не так.
Выстроенное автором увенчание системы, в свою очередь, достойно увенчивается определением всемирно-исторического значения Куликовской битвы:
"Уклад и образ жизни, который на протяжении тысячелетий находил разрешение в захватнических набегах и нашествиях, опустошениях огромных территорий, военном грабеже и последующей непомерной эксплуатации покорённых народов, должен был уступить зарождающейся прогрессивной тенденции общественно-хозяйственных отношений, соответствующих качественно новому, более высокому уровню развития производительных сил, торговых отношений, социальной дифференциации и сопутствующим этно-психологическим процессам, происходящим на Восточно-Европейской равнине; история поставила перед русским и другими народами, населяющими эту равнину, великую задачу по созданию сильного централизованного государства нового времени, и они с этой задачей блестяще справились". [с. 735]
Это определение по своей косноязычности, тошнотворной торжественности и мнимой глубокоучёности достойно занять место среди прочих аналогичных достижений казённо-бюрократической мысли брежневской эпохи, вроде определений основной задачи текущей пятилетки. И если б меня спросили, я бы посоветовал высечь это определение на памятнике В.А.Чивилихину, буде таковая надпись на нём поместится.