Метастазы расизма

Жарких Н.И.

Как же нам теперь свести к единому краткому и правильному определению все наши наблюдения над мировоззрением В.А.Чивилихина? Я так обильно цитировал его, что в случае издания этого моего труда мне придётся уделить часть гонорара в пользу автора "Памяти", хотя с другой стороны, я изрядно потрудился, составляя эту хрестоматию или путеводитель по "Памяти", чем способствовал её популяризации и свой будущий гонорар честно заработал. Я так обильно цитировал его, что не боюсь упрёка в тенденциозном подборе отрывков для обоснования своей точки зрения; я так обильно и утомительно для читателя цитировал,

Чтоб негодность его увидал

Русский люд из него самого.

Поэтому я не следую примеру моего автора и не требую запретить, изъять и сжечь его сочинения, хотя для меня его идеи совершенно неприемлемы. И хотя меня, как и в вопросе о надписи на памятнике, никто не спрашивает, я всё же подам своё мнение: буде возникнет желание переиздавать "Память", его следует удовлетворить. Издание книги ни в каком случае не может быть вредным. У меня с Чивилихиным ведь, помимо идейных разногласий, есть и точки соприкосновения: мы оба любим Россию (хотя и по-разному), мы оба – за популяризацию истории (но тоже по-разному), мы, наконец, собратья по профессии, по перу и оба хотим процветания русской литературы. Поэтому я ни в коем случае не могу желать, чтобы наши идейные разногласия разбирались в полицейском участке. Какое дело полиции до происхождения Золотой Орды?

Но признавая за В.А.Чивилихиным полное право на пропаганду своих взглядов, я рассчитываю, что мне и другим будет предоставлена такая же свобода пропаганды своих взглядов, – в частности, в форме критического разбора воззрений Чивилихина. Одичание нашей идейной и общественной жизни, увы, дошло до того, что я, как это ни прискорбно, вынужден оговариваться, что, критикуя других авторов, я ни в коей мере не претендую на монополию в обладании истиной, что задача критики – не уничтожить идейного противника, а разъяснить его позицию так, чтобы читатель сам мог оценить её достоинства и недостатки. Как ни горько, но надо сказать, что я делаю эти оговорки не краснея, хотя покраснел бы, если бы мне стали объяснять, что нехорошо брать чужое и говорить неправду…

Я не полемизировал с автором по многим частным его утверждениям, я не разъяснял подробно вздорности многих его общих положений, чтобы не показаться именно таким человеком, который подробно и аргументированно доказывает нечестность вранья и бесчеловечность людоедства. Я верю в совестливость нашей читающей публики и знаю, что намерение В.А.Чивилихина воспеть людоедство под соусом популяризации русской истории не останется тайной. Место В.А.Чивилихина в историографии я определяю так: он первый попытался вывести особое место России в мировой истории из национально-расовых особенностей русского народа. Заслуга его особенно велика тем, что, выполнив это в яркой эмоциональной форме, он блестяще продемонстрировал, сам того не желая, полную негодность этого взгляда.

Его любовь к России – это любовь расиста к избранной высшей расе; это любовь шовиниста к самому лучшему народу на свете; это любовь представителя биологического вида "хомо руссорум" к прочим особям своего вида. Фанатично проповедуя расовую и этническую исключительность русского народа, автор ненавидит ненавистью расиста другие расы, ненавистью шовиниста – другие народы, ненавистью животного – представителей других видов. Гуманизм автора распространяется только на настоящих людей, то есть русских; патриотизм автора не идёт дальше слепого восхищения всем, к чему приставлено определение "русский"; интернационализм автора не простирается далее простого вранья. Всё это вместе я имею в виду, когда говорю, что "Память" – это метастаз расизма.

Післямова до публікації

Стаття була розпочата 28.12.1987 р., начорно закінчена 5.01.1988 р. Остаточна редакція закінчена 12.11.1988 р.

12.12.1988 р. я надіслав цю статтю до редакції московського літературного журналу "Дружба народів".

18.09.1989 р. редакція повернула мені статтю, відмовивши у публікації.

На той час я переживав з приводу цієї відмови (ще б пак: на Москві не визнають моєї геніальності!), але з того часу мій погляд на цю справу значно змінився.

Тепер я міркую собі так: якщо моя батьківщина не потребує мого розуму для свого порятунку (а кожен публіцист завжди пише з метою врятувати батьківщину від якоїсь біди) – то нехай собі ця батьківщина рятується як сама собі знає. Врятується – ну то добре, пропаде – і це теж добре (нікчемна, значить, була батьківщина). Ставши на позицію "моя хата скраю", я дуже полегшив собі життя і публікую зараз цю статтю не для того, щоб когось переконати чи щось врятувати, а тільки як зразок мого літературного стилю доби "пєрєстройки".