В.А.Чивилихин о военном искусстве монголов
Жарких Н.И.
"Если орда видела, что противник сильнее, она рассыпалась во все стороны по степи и вскоре исчезала за горизонтом. Быстроногие, выносливейшие степные кони были способны скакать по сотне вёрст подряд [?], от зари до зари, и неожиданно появляться перед очередной жертвой, не готовой к отпору. Блестяще организованная армия профессиональных воинов внезапно нападала на противника, во много раз превосходя его численностью, боевым опытом, лёгким совершенным оружием. Нужно также учесть, что орда умела получать о будущих жертвах достаточно нужных сведений военно-стратегического характера через степных осведомителей, служащих далеко на западе, вездесущих купцов, зорких воинов-соглядатаев, высылаемых вперёд загодя, а непосредственно перед сражениями – с помощью опытных так называемых 'послов', чьи главные обязанности были вовсе не дипломатическими. [с. 239]
Субудай использовал против сильного, воодушевлённого крайней необходимостью защиты родины войска грузин давний приём степной войны – оперативный простор в одной из широких грузинских долин, сильную засаду, обманное 'паническое' отступление, последующее окружение и уничтожение стеснённого в беспомощную кучу противника". [с. 233]
В цитированных отрывках военное искусство монголов оценивается, как мы видим, довольно высоко, хотя сам автор считает его бесчестным. Особенно ему не нравятся два тактических приёма, упомянутые выше – отрыв от преследования противника, если он превосходит в силах, и обманное отступление. Автор неоднократно подчёркивает, что эти приёмы недостойны рыцарей, что монголы благодаря им побеждают не в честном бою, а хитростью, и т.д. Причины этого недовольства вытекают из основного свойства № 4 – если бы эти же хитрости пошли на пользу русскому войску, они, несомненно, были бы признаны доблестными. Относительно бесчестности первого приёма я должен заметить, что он рекомендован во всех уставах современных армий – ни в одном не предписывается завязывать бой во что бы то ни стало, а неизменно предписывается сначала посмотреть, есть ли шанс победить, и если есть, то вступать в бой, а если нет, то стараться уклониться от него. Если монголы впрямь первыми эту идею реализовали, то им надо бы памятник поставить за открытие одного из важных принципов современного военного искусства.
Относительно заманивания я должен сказать, что широкое применение этого тактического приёма служит скорее к чести войска, чем к его бесчестью, так как этот маневр – очень рискованный (вспомним хотя бы знаменитый анекдот об А.В.Суворове: "Заманивай! Заманивай, братцы, его, супостата!"). Чтобы обманное отступление не превратилось в действительное и не привело к катастрофе, от полководцев требуется выдержка, расчётливость и безграничное доверие к войскам, а от войск – дисциплина, спокойствие и присутствие духа, уверенность в себе, в товарищах и в командирах. Сейчас этот приём не находит широкого применения именно из-за того, что процесс заманивания очень трудно управляем, и принципы современной минимаксной стратегии его отвергают (так как минимаксная стратегия направлена на минимизацию максимального ущерба при достижении цели, а заманивание чревато очень большими потерями в случае неудачи). Что же касается жалоб побеждённой стороны, что её победили хитростью, то я на такие жалобы смотрю строго: известно, что война – не игра в бирюльки, и никто не избавлен от обязанности быть осмотрительным и осторожным. Собственная беспечность ещё не даёт права обвинять противника в коварстве.
Другие элементы военного искусства монголов также не вызывают одобрения автора, как, например, ведение переговоров:
"Предводители орды всегда пытались брать города малой ценой, сначала склоняя жителей к капитуляции лестью, обманом или угрозами". [с. 423]
Или стремление достигать численного превосходства:
"Какие бы ни были разнотолки среди учёных относительно подлинной численности войск Дмитрия и Мамая, почти все они сходятся на том, что новая орда, нагрянувшая на Русь, значительно превосходили числом русское войско". [с. 716]
Или способы разведки:
"Людей не жалей, береги только коней. Чтобы выбрать лучший путь к селениям, пытай урусов. Мать на глазах детей, детей на глазах матери". [с. 542]
Или отношение полководцев к своим воинам:
"Бурундай видел, что лучшие его воины опрокидываются назад со стрелами, торчащими из глазниц, становятся материалом для заполнения рва. [с. 525]
Твоё войско, великий хан, давно заглатывает себя. Бурундай обрубил хвост. Он заживёт, а змея спасётся, уползёт из этих лесов в степь. Бурундай уменьшил число пустых желудков, которых нечем стало наполнять, увеличив кормовую долю тех, кому небо пока сохраняет жизнь". [с. 542]
Это последнее свойство, конечно, очень отрицательно характеризует монголов, но, к счастью, не может быть правдой. Как мы уже установили выше, в своих психологических зарисовках автор постоянно обращается к военному опыту своих современников – опыту так называемой Великой Отечественной войны. На ней, действительно, к солдатам относились как к материалу для заполнения рвов (например, при прорыве линии Маннергейма, штурме Кёнигсберга) и как к пустым желудкам, которых чем меньше, тем лучше (например, при обороне так называемых городов-героев). Ни в одном феодальном войске, сколько я их ни знаю, невозможно даже предположить такого отношения полководца-сеньора к своим воинам-вассалам. Принцип исторической типичности, на который сам автор ссылается при перечислении источников, почему-то не действует на монголов. И здесь я не могу не порадоваться, что в безумии автора вижу систему: не случайно он отвергает феодализм у монголов (при всей спорности этой концепции она всё же кое-что объясняет). Раз нет феодализма, значит, принцип типичности феодальной организации не распространяется на данный случай.
Общий итог рассмотрения военного искусства оказывается, как нетрудно предсказать, неблагоприятным для монголов:
"Империя Чингиза представляла собой самую отсталую, тупиковую ветвь средневекового феодализма. Стоявшие на очень низкой ступени экономического и общественного развития, кочевники не производили собственного оружия, не изобрели ни одного нового боевого средства. Их разноплемённое легковооружённое и подвижное конное войско брало численным превосходством, жёсткой дисциплиной, массированным применением лука и стрел, позже осадной военной техникой, заимствованной у более развитых народов, у чжурчжэней и китайцев". [с. 542]
Отдельно я должен остановиться на роли монгольских послов, которые особенно ненавистны В.А.Чивилихину:
"Не раз и не два, что становится даже навязчивым, Л.Н.Гумилёв утверждает, будто войны, что вела орда, вызывались убийствами её послов, и этим простым логическим перевёртышем все жертвы страшной агрессии превращаются в виновных.
Издревле предполагается, что посол – выравниватель, успокоитель международных отношений, посредник добрососедства, а 'послы' орды были не кем иным и не чем иным, как последними разведчиками и провокаторами, предъявляюшими оскорбительные и непомерные требования грабительского войска, готового в любом случае броситься на очередную жертву. Ничего не стоит выбрать из подробностей бесчисленных военных походов орды несколько примеров убийства её лазутчиков или ультимативных провокаторов, но правильно ли, не разобрав ни одного конкретного случая, строить на этих единичных фактах целую концепцию? Конечно, то время было жестоким для всех, и где-то, возможно, посланцы орды были убиты по случайности, всегда и везде непредусмотрительно нарушавшей любую закономерность мирного человеческого общежития или военной обстановки, где-то из-за безмерно наглых, оскорбительных требований, предусматривающих, скажем, выдачу княжеских жён и дочерей полководцам орды, где-то – из-за военно-тактических соображений момента, дабы, например, уничтожить соглядатаев-врагов, увидевших крепостные сооружения и силы осаждённых, отрезать себе путь к отступлению или капитуляции, ожесточить обороняющихся, чтоб они защищались, не рассчитывая на пощаду. Люди средневековья, конечно, куда лучше, предметнее нас представляли себе организованную беспощадность и аморальность орды…" [с. 632]
Как вы полагаете, читатель, которое из двух оскорблений хуже: преднамеренное плевание на глазах послов в сторону страны, откуда они прибыли, или убийство этих же послов?
Итак, Л.Н.Гумилёв не одобряет убийства послов, В.А.Чивилихин находит эту меру социальной защиты уместной в следующих случаях:
1. При предъявлении послами неприемлемых требований (неприемлемым не по обычаям послов, а по обычаям хозяев).
2. При наличии тактических соображений (уничтожение по подозрению в шпионаже).
3. При наличии дипломатических соображений (дабы разжечь собственную кровожадность перед битвой).
Нетрудно заметить, что все три резона из рук вон плохи и никуда не годятся. Все переговоры всегда начинаются с предъявления неприемлемых требований и проводятся, собственно, для выработки условий взаимоприемлемых. Если послов при первом же предъявлении несносных требований казнить, то каким же путём выработать тогда требования сносные? Даже если неприемлемые требования имеют явно провокационный характер, и тогда более эффективной мерой является твёрдый отказ (так поступили в 1237 году рязанские князья). Разве это не достаточная демонстрация неуместности требований? Относительно второй причины можно сказать, что она может звучать убедительно только для современного советского человека, помешанного на секретности и военной тайне, которую надо хранит любой ценой, даже в ущерб себе. Что плохого в том, что лазутчики увидели укрепления или силы? Увидели крепкие стены, сказали, что не стоит связываться, и ушли прочь. Или увидели сильное войско, сказали, что все пропадём, и опять-таки ушли прочь [15]. Демонстрация военной силы и боевой готовности нередко решает исход конфликтов, но чтобы этим приёмом воспользоваться, надо отказаться от фетишизации военной тайны, хранимой себе в ущерб. А так некоторые клеветники уже сомневаться начали: подлинно существует советская военная сила или это один обман, затянутый маскировочным туманом секретности… Одним словом, убийство послов – это всегда демонстрация слабости, и яркая эмоциональная речь В.А.Чивилихина в пользу этой формы людоедства нисколько меня не переубедила.
Примечания
[15] "В 481 р. до н.е. до Сард прибули еллінські розвідники, щоб зібрати відомості про перський флот, але невдовзі вони були злапані та засуджені до страти. Але дізнавшись про це, Ксеркс наказав звільнити розвідників і, показавши їм усе перське військо, відпустити додому. За Геродотом, він вчинив так у сподіванні, що дізнавшись про величину його війська, греки не стануть битись із ним" (Дандамаев М.А. Политическая история Ахеменидской державы. – М.: Наука, 1985 г., с. 145).