15.08.1900 р. До Олександри Рудченко

Дорогая Шурочка!

Наконец-то силы небесные смилосердились над нами и послали на сегодня дождик. Одно скверно, что температура сразу понизилась до 13°. Если и дальнейшее будет понижение, то положение ваше в лесу окажется не из сладких. Здесь-то ничего: только дышать дает, а если вам, бедным, сидеть в хатке при сумрачной погоде, то позавидовать нельзя. Впрочем, может быть, это временно. Теперь как раз молодык, – может, он окупается да и снова настанет хорошая погода. Если же хмурая погода и дождь будут продолжаться долго, то не лучше ли вам завгодя начать собираться к дальнему передвижению, т. е. пока сделать этап в Гадяче, перевезши свое добро туда? Я ведь смогу забежать к вам очень на короткое время, чтобы собрать багаж и увезти вас; то не лучше ли и в самом деле вам заранее перебраться в Гадяч? Конечно, при условии, если погода будет дурная и настанут холода. Мне уже очень скучно без вас; вечера длинные, и так тоскливо самому их переживать. Хорошо еще, что занятия есть, а не будь их – одурь бы страшная взяла. Но с этим, конечно, нужно мириться, преследуя главную цель – набрать побольше сил на зиму.

Как жаль, что ваше закрытое письмо от 13 числа получилось не вчера, а сегодня. Вчера я вечером нарочито ходил к Леон[иду] Алек[сеевичу] в лечебницу поболтать. Конечно, был разговор и о вас; но я, имея от тебя одни только благоприятные известия, ничего не сказал, что у Мини иногда крутит ножки в коленях. Завтра или послезавтра пойду к нему специально по этому вопросу и сообщу, что он скажет. Кстати, спрошу, не лучше ли прекратить уже купание? Он говорил, что можно купаться в том случае, если вода будет не ниже 18°. Ты сообщаешь, что теперь в воде 19°, – уже близко и к грани, то не лучше ли раньше остановиться? Да и тебе, моя дорогая, я советовал бы не увлекаться чрезмерно приятными ощущениями освежающей влаги. Помнишь, как тебе нехорошо было прошлый год в Гадяче, когда ты, невзирая ни на какую погоду, бегала купаться? Если заметишь, что купанье отражается на сне, т. е. плохо будешь спать, – так сейчас же брось.

Странно, что ты о Женжуристах ничего не знаешь. Сколько помню, я тебе говорил еще в мой приезд: его перевели в начале июня помощн[иком] инспектора в Самарскую губ[ернию], и перед моим отъездом к Вам Вера Хрисанфовна заходила в палату прощаться со мной. Об этом я, кажется, тебе говорил. Она даже хотела отсюда писать тебе, и Сергей Маркович спрашивал твой адрес. Я об этом тогда же тебе писал.

Соня говорила, что к 12 ав[густа] ей необходимо быть в имении. Вероятно, она уехала, почему я и не был у них. Когда был, то Павлик (по словам Сони) аккуратно занимается и преисполнен надежд быть непременно в 8 классе. Ты знаешь, он на обещания тороват, да как-то исполнит? Очень ему желаю не провалиться.

От Вани получил карточку с Женевы от 7 августа. Писал за час до выезда. Едет на двое суток в Вену, а затем – через Варшаву в Питер, оттуда – не позже 25 августа – в командировку. Просит писать в Питер. Я еще раньше писал ему туда и просил сообщить Н. В. Самофалову, что, вероятно, могу быть в Киеве не раньше сентября.

Сегодня получил от Луки письмо. Сообщает, что уже губ[ернский] казначей назначен и он рад, что его миновала чаша сия. Относительно меня – ничего бы лучшего не желал, как быть мне в Киеве. Самоф[аловым] он очарован. Конечно, очарование – хорошая вещь, но семейному человеку (как я) нужно еще считаться и с другими вопросами, близко касающимися того, что не только мне, но и семье моей нужно сносно жить. Когда буду в Киеве, тогда более все будет видно или, лучше сказать, обо всем нужно будет лично понюхать. Пока же о Киеве только можно мечтать, причем, так как я юнец не первой молодости, то и мечты мои – не достаточно чарующего свойства. Сообщает Лука еще, что сами здоровы, но Ант[онина] Матв[еевна] больна какою-то зудящею сыпью. Вероятно, крапивница. Кстати, о крапивнице у детей: Леонид Алекс[еевич] сказал, что и лучше, что ты не купала. Антон Ник[олаевич] также высказывался, что в Пеле, где вода чистая и текучая, купаться можно, но в Ворскле он бы не посоветовал.

Скверно насчет побелки комнат: Лука имеет работу где-то в деревне и, как сказала Катерина, может приступить у нас к побелке не ранее, как с недели, то е[сть] 21 числа. Ну, а что если все это время погода будет дурная и Вам настоять будет лучше переселиться в Полтаву, чем терпеть там неудобства. Очень бы мне хотелось ремонт по дому окончить до вашего приезда. Впрочем, завтра Лука приедет ко мне переговорить.

Саша мне писала 4 числа, что думает уже собираться в обратный путь. Ее упрашивают остаться до 15, а ей хотелось бы побывать 15 в Козельщине. Если теперь сообщает, что будет к 20, то значит ее упросили остаться до 15. Что Саша в отношениях к своим и более всего к маме не из мягких – это и давно известно. Но ты, пожалуйста, не мешайся в это дело, чтобы хуже не наделать. Когда я буду в Гадяче, вероятно, придется переговорить с Сашей о многом, если только найду, что по состоянию ее нервов можно будет говорить; а если нет – то лучше всего ограничиться холодным молчанием, – она это скорее поймет и уразумеет, чем самые мудрые речи.

Сообщи, как ваши финансовые дела: не нужно ли после 20 (если вы еще намерены остаться до сентября) выслать вам денег и сколько? Кстати, сообщи, сколько дров истратили, – нужно же еще заплатить и за дрова.

Обнимаю тебя сердечно. Не скучай, моя милая, моя дорогая, скука – также не впрок.

Тебя любящий А. Рудченко.

Примітки

Друкується вперше за автографом (ф. 5, № 1334).

Женжурист Мирон Герасимович – податний інспектор м. Полтави.

Вера Хрисанфовна – дружина М. Г. Женжуриста.

Антонина Матвеевна – дружина Луки Рудченка.

Подається за виданням: Панас Мирний (П. Я. Рудченко) Зібрання творів у 7 томах. – К.: Наукова думка, 1971 р., т. 7, с. 463 – 465.