5. Дельфийское пророчество

Даниил Мордовцев

Бог ветров, однако, не все время был благосклонен к пловцам. В Эгейском море «Дафна» выдержала ужасную бурю, и только благодаря опытности и искусству Артоса, испытавшего в своих плаваниях и не такие ураганы в бурном Понте Евксинском, расходившийся Эол не потопил корабля Митридата.

Остальной путь «Дафна» совершила счастливо и вошла в залив, приведший ее к Фермопилам, где путники и высадились на берег.

Отсюда они должны были совершить путь через горы, для чего и наняли мулов. Пока корабельный хлебодар нанимал мулов в ближайшем поселении, Фокион и Артос пошли взглянуть на памятник, воздвигнутый Спартою на том месте Фермопильского ущелья, где когда-то триста спартанцев, с Леонидом во главе, выдержали страшный натиск персидского войска Ксеркса и пали все до одного, исключая Аристодема. Памятник изображал гранитного льва (Леонид) на таком же пьедестале с надписью о павших здесь героях.

Артос, хорошо усвоивший греческий язык на службе у понтийских царей, прочел вслух:

Ο, ξείν αγγέλλει Λακεδαιμονιοις οτι τήδε

Κείμεθα, τοις κεινων ρήμασι πειθόμενοι.

– Вот это не сказка, – сказал он, – об этой геройской битве мне говорили в Синопе… Да, это не сказка… Тут сражались не боги, а люди, такие же смертные, как я и ты, благородный Фокион… А то Ахилл да Юнона там, либо Паллада… А кто их видел?

– Ну, ты этого не понимаешь, мой добрый колх, – улыбнулся Фокион, – для тебя язык Аполлона и Муз не понятен.

– А разве они говорят? Да и кто их слышал? Ты, к примеру, разговаривал с ними, видел их в лицо?… А то, вон тот слепой грек в Синопе завывает: «муза, скажи мне об Одиссее» там, а то «пропой, богиня, об гневе Ахилла»… И что ж? Пела ему богиня?.. Все это греческие выдумки… Для детей, – твердил свое упрямый колх.

Фокион только пожал плечами.

Когда они воротились к кораблю, то мулы были уже наняты. Оставалось только навьючить их дорожным багажом и отправляться в путь, чтобы поскорей попасть в Дельфы.

Оставив «Дафну» под командою помощника кормчего, Фокион и Артос с двенадцатью матросами, взятыми из экипажа корабля, тотчас же углубились в горы живописной Беотии. Все восхищало взор старого Фокиона. Это была его родина, его дорогая Эллада, с которою он так давно был разлучен и которую оплакивал на чужбине, в суровом, неприветливом для него Понте, с его зимними вьюгами и снегами. А тут кругом рай. Солнце родины так приветливо, горный воздух живительным бальзамом входит в усталую старческую грудь, небо такое же бирюзовое, как и море родины, и даже с горных высей не отличишь, где они сливаются: море ли лобзает небесную лазурь, небо ли дает свои лобзания морю… Под этим дивным небом, у этого бирюзового моря создавались те поэтические образы, те полубоги и боги, чарующая прелесть которых не понятна дикому колху, северному варвару…

Но вот они и в Фокиде. Обогнув подножие Парнаса, это священное обиталище Феба-Аполлона и девяти муз, путники увидели святилище бога – Дельфы и храм Аполлона.

Священным трепетом забилось сердце старого Фокиона, и слезы умиления выступили на глазах. Ему казалось, что сам лучезарный бог шлет с бирюзового неба привет страннику, пришедшему с далекого, неприветливого севера.

Прибыв в Дельфы, Фокион тотчас же явился к верховному жрецу Аполлона и изложил перед ним цель своего посольства. При этом он вручил жрецу богатые дары, которые Митридат жертвовал в казну всесвятилища Эллады.

Жрец обстоятельно, до мельчайших подробностей расспросил Фокиона о положении дел в Понте. Это был подробный экзамен о прошлом и настоящем Понта, о его населении, о естественных богатствах, о самом Митридате, о его характере, познаниях, об отношениях Понта к соседним странам, в особенности же к могущественной Армении.

Лицо старого жреца видимо просветлело, когда он выпытал у своего собеседника, точно духовник на исповеди. У служителя Аполлона и духовного главы всей Эллады были свои планы, которые он держал, однако, в глубокой тайне… Сообразив все, он задался смелою мыслью создать из понтийского царя противника Рима, этого ненавистного Рима, который так унизил некогда могущественную, славную Элладу, довел ее до политической и умственной летаргии… О, эти легионные орлы, эти закованные в железо рати высокомерного Рима!.. Воскресить Периклов, Мильтиадов! Прогреметь на весь мир, вернуть Элладе всемирное владычество!..

Приказав Фокиону омыться в священном источнике, жрец отвел для него на ночь особое помещение при храме.

– Не устрашись, сын мой, – сказал он Фокиону, – если тебя ночью посетят страшные сны или потревожат твой сон ужасные видения… То будет борьба темных, злых сил с добрыми, борьба сил подземных, сил Аида с божеством света…

Затем он отправился в помещение Пифии.

Прорицательница была худая, с седыми прядями волос старуха, видимо нервная, впечатлительная.

– Ты должна завтра беседовать с божеством, – властно проговорил жрец, – пусть очистится твое духовное зрение.

И он, усадив ее на седалище, на спинку которого она откинула голову, стал глядеть ей пристально, сосредоточенно в глаза и делать в воздухе движения, очень медленные и плавные сверху вниз, иногда чуть-чуть касаясь руками головы и прядей волос прорицательницы… Продолжалось это довольно долго… Пифия глубоко вздохнула и как бы застыла, и широко раскрытые глаза ее, казалось, остеклели, как у мертвеца…

Медиум был готов, жрец взял правую руку Пифии и вытянул ее вперед так, как будто бы она на что-то указывала.

Жрец стал говорить, не спуская упорного взгляда с своей жертвы.

– Город плавает по воде, – говорил он. – огромный город плавает по морю… по морям… Орлы вон летают… много орлов… золоченые… все пожирают орлы… Элладу пожрали… Понт пожрут… Их гнездо высоко и далеко… там, там оно… достать его… плавающий по морям город достанет гнездо… разорит его.

Губы Пифии беззвучно шептали… Прорицательница повторяла, вероятно, то, что ей внушал жрец.

Повторив снова бессвязный говор о плавающем городе, о золоченых орлах, о гнезде орлином, жрец снова начал делать движения руками.

Глаза Пифии глянули осмысленно, остеклость их исчезла. Прорицательница как бы облегченно вздохнула.

– Теперь духовное зрение твое очистилось, – проговорил жрец, – завтра ты будешь беседовать с божеством.

Пифия кивнула головой, но ничего не сказала. Жрец удалился.

Он прошел в то отделение храма, где за тонкой кипарисной стеной находилось помещение, отведенное на ночлег Фокиону.

Фокион лежал на жертвенных шкурах шерстью наружу.

Но он не спал. В голове его роились далекие воспоминания детства. Он играет с сверстниками на берегу Калирое. У них затеваются Олимпийские игры, состязание в бегах, метание черепков – воображаемые диски, борьба… Награда победителя вместо лаврового венка венком из листьев кипариса… Скоро протекли золотые годы детства… Началось учение у риторов, у философов, лучшая, осмысленная пора жизни… Скоро, задавив Македонию, нагрянули римляне и на Элладу и погнали тысячи эллинов в Рим на суд… Судили и Фокиона за то только, что он любил свою родину… А дальше скитания по Востоку, в Сирии, в Армении… Затем приютил скитальца Понт…

Вдруг в темноте, на стене, соприкасавшейся с внутренним отделением храма, стало вырисовываться беловатое пятно… яснее, и яснее… можно было уже различить человеческую фигуру… Совсем ясно… Фокион подумал, не задремал ли, и приподнялся с своего шерстяного ложа… На стене ясно обрисовывалось изображение Аполлона… Видение быстро растаяло…

– Доброе видение, – подумал грек и скоро заснул.

Во сне ему тоже являлся Аполлон… гипнотическое внушение ловкого жреца.

Утром, войдя в помещение, где ночевал Фокион, жрец спросил его, как он провел ночь, не посещали ли его страшные сны и не было ли каких видений, и когда Фокион сообщил ему о явлении Аполлона, жрец сказал:

– Божество благосклонно к царю Митридату и к тебе, его послу. Теперь же, после вторичного омовения в священном ручье, приходи в храм для принесения жертвы божеству.

Фокион исполнил приказание жреца и явился в храм Аполлона. На фронтоне его они прочел надпись:

Γνωθι σεαυτόν

По принесении жертвы, Фокиона ввели в прорицалище. Там уже сидела Пифия на золотом треножнике, над расщелиной, из которой поднимался одуряющий пар. Пифия была необыкновенно страшна с ее седыми пасмами и остеклелыми глазами мертвеца. Ужас овладел Фокионом, ужас в чаянии близости невидимого божества.

Пифия, протянув в пространство руку, глухо, бессвязно бормотала:

– Город плавает по воде… Огромный город плавает по морю… по морям… Орлы вон летают… много орлов… золоченые… все пожирают… Элладу пожрали орлы… Понт пожрут… Их гнездо высоко и далеко… там, там оно… достать его… Плавающий по морям город достанет… разорит его…

Жрец на навощеной пластинке записывал все, что бормотала Пифия. С последними словами она упала…

Фокион в ужасе выбежал из прорицалища. Одуряющий пар из расщелины, казалось, помутил и его рассудок… Что говорила Пифия?.. Город, который плавает по морям… Как может город держаться на воде?.. А золоченые орлы, которые пожирают, какие орлы?.. И кто придет на них с востока?.. Мысли старого эллина путались… Он ничего не понял из прорицания… Что он скажет Митридату?..

В этом смятении застал его жрец, вдруг появившийся из храма… Как он туда проник из прорицалища?

– Сын мой, – сказал жрец, – после Пифии я вопросил божество… Вот что вещает оракул.

И он медленно прочел пятистишие, написанное гекзаметром:

Город построить, который бы волны морские носили

Вплоть до гнезда тех орлов, что весь видимый мир облетели,

Все пожирая, начавши с Эллады и Понтом кончая.

Крылья, и когти, и клювы Орлиные – все золочены.

Но не спасет их ничто от того, кто нагрянет с востока.

– Плавающий по морям город – это сильный флот, который должен соорудить царь Понта, – объяснял жрец слова оракула. – Орлы золоченые это легионные орлы Рима, облетевшие весь мир и покоряющие страну за страною. Орлиное гнездо – это Рим. Придет с востока, разорит это гнездо – никто другой, как царь Понта.

И он подал Фокиону прорицание дельфийского оракула, уже написанное на пергаменте и скрепленное печатью храма Аполлона.

– Отвези это прорицание царю Митридату, – сказал в заключение жрец.

Примечания

По изданию: Полное собрание исторических романов, повестей и рассказов Даниила Лукича Мордовцева. – [Спб.:] Издательство П. П. Сойкина [без года, т. 16], с. 24 – 30.