8. Марий умирает в бою с армянами

Даниил Мордовцев

Марий не без основания опасался Митридата и Тиграна, этих могущественных противников Рима.

Армяне с самых первых исторических времен играли руководящую роль в судьбах народов всего Востока. Это была выдающаяся по своим дарованиям и национальной твердости раса, редкая по своей духовной устойчивости.

В то время, когда начинается наше повествование, Армения владела всею переднею Азиею. Сирия, Финикия, Киликия, Пергам, часть Кавказа, все эти богатейшие и населеннейшие страны властно захватили потомки Тиграна I-го и Ахеменидов. Митридат, так сказать, одною ногою опирался о южные берега Понта у Синопа, другою о северный угол Меотиды с Пантикапеей. Отдав дочь свою за Тиграна, сидевшего на золотом троне в Артаксате, он располагал несметными богатствами и несокрушимыми силами. Это был один из тех титанов, которые вели борьбу с богами.

Гигант ростом и почти нечеловеческой силы, исчерпавший всю эллинскую мудрость, обладая непостижимою способностью усвоить знание двадцати пяти языков и наречий современных ему народов, закалив свой организм до неуязвимости никакими ядами, опытный и неутомимый в войне, Митридат, в союзе с своим зятем Тиграном, являлся страшным соперником для Рима, который доселе не имел равного себе противника.

Вот с кем мечтал померяться силами безумствовавший Марий.

Сивилла сказала правду, Марий получил седьмое консульство. Диктатор Цинна, чтобы не дать власти на руки Сулле, сам призвал африканского скитальца с развалин Карфагена в Рим.

И вот Марий возвращается. Ничего подобного не видела Италия со дня основания Рима, не видела ничего, подобного шествию Мария к Риму.

По прежнему в грязи, в рубищах, теперь уже совсем босой, в сопровождении страшной старухи, он подходил к воротам Рима по Аппиевой дороге. Навстречу ему вышли Цинна и благородный Серторий во главе своих когорт. Квестор Рима вынес для него почетное одеяние и все знаки власти. Марий молча отстранил рукою и почетную тогу, и сандалии, и знаки власти. Он хотел, чтобы Рим и его легионы видели, каким возвращается из изгнания их гордость, их слава, их Марий, этот бог войны и побед.

Узнав об этом, римляне пришли в ужас и отправили навстречу разгневанному изгнаннику почетную депутацию униженно просить пощады для Рима.

Депутация встретила его в воротах.

– Именем богов, пощады, пощады, великий полководец! – молили депутаты.

Марий молчал.

Войдя в ворота, он знаком, мановением костлявой руки, велел их запереть.

Цинна и Серторий стали просить за Рим.

– Смерть! Смерть! – вот единственные слова, которые произнес страшный старик, вступив в Рим.

И несколько месяцев смерть царила над Римом.

Устав мстить, безумец ринулся с своими когортами в Азию.

Весть о походе Мария быстро достигла до Артаксаты, второй столицы Армении.

Ее привез гонец из Синопа, посланный архонтом этого города, управлявшим столицею Понта за отсутствием Митридата, который вместе с своим зятем Тиграном находился в столице Иверии, у иверского царя Артока.

Весть эта как громом поразила Каллиопу, жену Тиграна. Молодая царица не знала, зачем ее муж и отец Митридат отправились к Артоку. Тигран сказал жене, что они едут туда охотиться на газелей и горных баранов; но она подозревала, подслушав нечаянно тайный разговор отца и мужа, что они отправились к Артоку заключить с иверами и албанцами, предками дагестанцев, союз для борьбы с Римом.

Она велела позвать гонца к себе.

– Как в Синопе узнали о походе римлян? – спросила она.

– Весть эту, царица, принесли в Синоп с моря рыбаки, которые охотились на дельфинов, – отвечал гонец. – Они видели римские триремы, полные войска.

– Но, может быть, они идут на колхов… Может быть, до Рима дошел слух, что в Колхиде найдено новое «золотое руно», неиссякаемое богатство золота.

– Может быть, царица, – почтительно поклонился гонец. – Но рыбаки говорят что-то страшное, загадочное.

– На передовой триреме, на возвышении, они видели, должно быть, вождя, в одеянии консула, который, точно безумный, простирал вперед руки и страшным голосом кричал: Я Митридата и Тиграна, подобно Югурте, введу в Рим за моей триумфальной колесницей закованными в золотых цепях.

Каллиопа готова была упасть в обморок, но прислужницы поддержали ее.

– Какие же еще вести? – упавшим голосом спросила она.

– Не смею, царица, сказать, – робко отвечал гонец. – Может быть, рыбакам это показалось.

– Что же? Говори: я должна все знать.

– Они говорят, царица, что около вождя, который грозил нашим царям, да хранят их боги, стояло страшное видение, женщина, и они приняли ее за фурию, как изображают адских фурий римские скульпторы.

Каллиопа, дитя своего века верила в реальное существование и фурий, и эвменид, и всех обитателей Олимпа и Тартара. Она в отчаянии заломила руки.

– О, бессмертные боги! Пощадите моего отца и мужа… Я принесу вам две гекатомбы, я сожгу для вас горы благовоний.

Приближенные царицы старались успокоить ее и тотчас же отправили гонцов в Иверию.

Марий, между тем, пристал с своей флотилией к тому месту берега Понта Эвксинского где, около трехсот лет назад, Ксенофонт и его воины, возвращаясь из Персии, в первый раз увидели море после долгого блуждания по пустыням и дебрям и радостно кричали: «Thalassa! Thalassa!»

Оставив здесь флотилию с достаточным числом воинов для защиты от туземцев, подвластных частию Митридату, частию царю Армении, когорты Мария двинулись внутрь страны по направлению к Артаксате. Впереди своих когорт, предшествуемый легионным орлом, несомым знаменосцем, великаном из самнитян, ехал Марий, весь залитый в золоченые латы и панцырь с блестящим шлемом на голове. Рядом с ним, также верхом на черном коне, следовала неразлучная с своим консулом Сивилла с трепетавшими по ветру седыми космами. Своим видом она наводила ужас даже на римлян. Но туземцы, через владения которых проходили когорты тяжело вооруженных гоплитов, макроны и таохи, при виде Мария с страшной египтянкой и грозных римских латников с блестящими щитами и копьями, в ужасе бросались вместе с детьми со скал в пропасти и разбивались вдребезги.

И только халибы, ближайшие соседи армян, оказывали сопротивление римлянам, это те халибы, которые нападали на воинов Ксенофонта, и о которых последний в своем знаменитом «Anabasis» говорит:

«Отсюда они (эллины, воины Ксенофонта) прошли в семь переходов пятьдесят парасангов через страну халибов. Это был храбрейший народ из тех, с которыми эллины имели дело в своем походе. Они вступали с ними в рукопашный бой. Халибы носили льняные панцыри, доходящие до живота. Нижняя часть этих панцырей состояла из густо сплетенных шнурков. Они имели также набедренники и шлемы; на поясах у них висели мечи, приблизительно такой же формы, как спартанские. Этими мечами они всех убивали, кто только попадался им в руки. Они отрезывали у убитых головы, и, неся их впереди, отправлялись дальше, танцевали и пели, в то время, когда неприятель мог их видеть. Копья их были длиною в 15 греческих аршин и имели только с одной стороны заостренное железо. Они оставались в своих недоступных местах; а когда эллины проходили мимо, то они преследовали их и сражались».

Пока когорты Мария двигались через земли макронов, таохов и халибов, все истребляя на своем пути, Митридат и Тигран, извещенные об опасности, быстро поспешили из Иверии к Артаксате и, наскоро собрав войска, стоявшие в Артаксате и в соседних местах, а также призвав через гонцов макронов, таохов и халибов к совместному действию против врага, поспешили преградить римлянам путь столице Армении.

Когортам Мария с окружающих горных высот уже сверкали на далеком горизонте снежная вершина Арарата-Масиса и острый шпиц Арагадза, ныне Алагез, когда противники встретились. Римляне издали воинственный клич, ударяя копьями в щиты.

Марий выпрямился на седле. На мертвенном лице его проступило нечто вроде слабого румянца, и глаза его загорелись дикой отвагой.

– Римляне! – воскликнул он, обращаясь к когортам. – С вершины той далекой ледяной горы, – он указал на Арарат, – как с высот Олимпа будут взирать на нашу битву бессмертные боги, как с высот Иды взирали они некогда на битву данаев с троянцами. Как Ахиллес, привязав к своей победной колеснице труп сраженного им Гектора, влачил его во прахе по полю битвы, так я скоро буду влачить труп сраженного мною Митридата, привязав его к хвосту моего нумидийского боевого коня.

Когорты отвечали на речь вождя радостными, воинственными криками.– А я, – потрясая щитом и копьем, воскликнула страшная египтянка, – я буду носиться по полю брани, как Беллона, с трупом Тиграна у хвоста моей мавританской кобылицы.

– Трубите смерть варварам и врагам священного Рима! – махнул Марий трубачам.

Трубы затрубили, и им ответили ужасающим ревом стройные ряды армянского войска и нестройные толпы халибов, таохов и макронов.

Римляне, издав воинственный клич, ринулись на неприятеля, потрясая щитами с копьями наперевес.

– Смерть Митридату! Смерть Тиграну!

Когорты узнали звонкий металлический голос своего вождя, который уже врезался в ряды неприятеля и как ураган носился из конца в конец, опрокидывая все встречавшееся на пути и беспрестанно повторяя: «Смерть Митридату! Смерть Тиграну!»

За Марием, как вихрь, носилась ужасная египтянка. Седые космы ее трепались в воздухе и казались живыми, подобно змеям на голове Медузы.

– Боги моего родного Египта! – хрипло кричала фурия. – Покажите мне лицо Тиграна!

И два страшных всадника носились с одного края битвы до другого, а за ними летал легионный орел, блестя на солнце своим золочением.

Суеверный страх напал на толпы макронов и таохов, и они, гонимые ужасом, бросились врассыпную. Даже мужественные халибы были объяты страхом при виде такого чудовища, как скачущая по рядам ужасная египтянка, и тоже обратились в бегство.

Остались одни армяне, но и те не выдержали железного натиска римлян. Несколько раз Митридат и Тигран метали свои копья в бешено носившихся Мария и ужасную его спутницу, но всякий раз носители легионных орлов, все из школы гладиаторов страшного Спартака, отбивали смертоносные копья царей Понта и Армении то своими щитами, то древками легионных орлов.

Наконец, и ряды армян дрогнули, опасаясь быть отрезанными некоторыми когортами, заходившими им в тыл. Началось беспорядочное отступление и поголовная резня. Но ни один армянин не дался живым в руки, закалывая себя в последний момент.

– Смерть Митридату! Смерть Тиграну! – все еще раздавался безумный возглас двух страшных существ, носившихся по полю, покрытому трупами и залитому кровью, одного на белом, другого на черном коне.

Но скоро и этот возглас умолк, а страшные всадники все носились по полю, перепрыгивая только через трупы павших в бою, ибо неприятель, преследуемый победителями, давно скрылся в соседнем лесу.

Скоро, однако, римляне заметили, что их вождь носился по кровавому полю, припав блестящим шлемом к гриве коня и опустив руки вдоль его шеи. Когда же воинам удалось остановить коня Мария, то они увидели, что вождь их мертв!.. Мертвый победитель!

Когда мертвого Мария сняли с коня, египтянка с воплем упала на его труп.

– О! Марий выполнил мое прорицание до конца, он семь раз был консулом… Великий воин!.. Плачьте над его телом, боги Рима и Египта… О, вечные боги!

Сердце Мария, который перед битвой выпил слишком много вина, не выдержало последнего возбуждения и вдохновения битвы и лопнуло.

Примечания

По изданию: Полное собрание исторических романов, повестей и рассказов Даниила Лукича Мордовцева. – [Спб.:] Издательство П. П. Сойкина [без года, т. 16], с. 41 – 47.