26. Помпей плывет по Гирканскому морю

Даниил Мордовцев

Возвратясь из неудачного похода в Гирканию, Помпей застал свой флот в устьях реки Куры (Кир и Кирн), и нашел Сервилия в самых миролюбивых отношениях с албанцами, которые привозили на римские корабли, в своих легких лодках, то наловленную ими в море рыбу, то дичь, то вкусные плоды.

Увидев приближавшиеся легионы Помпея, прежние враги встретили римских воинов, как братьев [Юстин, XXIV, 2].

Тотчас же, запасшись водою в бурдюках и достаточным количеством провизии, неутомимый вождь Рима вступил с своим флотом в неведомое Гирканское или Каспийское море.

Но когда некоторые корабли не успели еще отчалить от берега, как к ним приблизился римский всадник, сопровождаемый отрядом армян.

– Да это Квинт Теофан, квестор – сказал один центурион, вглядываясь в прибывшего.

– Он и есть! – подтвердили другие.

– Эвои Эскулап, сын Аполлона и Корониды! Он исцелил мои раны! – радостно махал руками прибывший. – Слава богам! Я вижу Гирканское море и счастливо соединяюсь с непобедимым Помпеем.

Это был квестор Квинт Теофан, родом из Сиракуз, прошедший военную школу в Риме при Марие. В сражении с Митридатом в устьях Фазиса он был опасно ранен мстительным копьем Клеопатры и потому был отправлен оттуда, в ночь отступления римлян, вместе с сокровищами и пленными амазонками, в Артаксату, где придворный врач царя Тиграна и вылечил его.

Его тотчас же взяли в лодку и доставили на корабль Помпея.

Все обрадовались его приезду, потому что он был любим всеми близкими к Помпею лицами и самим их вождем за свою задушевность.

– Эвои! Привет царю царей от Тиграна! – обратился он к Помпею.– Царь Армении прислал тебе со мною дары: царский венец и золотую державу.

И Теофан вынул из серебряного ковчежца золотую корону, усыпанную драгоценными камнями Индии, и золотой державный шар [С этим шаром в левой руке впоследствии Помпей был воспроизведен в превосходной статуе, которая и находилась в римском сенате. К подножию этой статуи и пал Цезарь, поражаемый мечами Брута и других заговорщиков].

Все любовались дорогим подарком Тиграна.

– А как здоровье царя Армении? – спросил Помпей.

– Боги милостивы к нему, – отвечал Теофан. – На днях он праздновал свадьбу своего сына, царевича Тиграна Артакса, женившегося на прекрасной амазонке, дочери Мосхина, виночерпия царя Митридата.

– Это одна из амазонок, взятых нами в плен в битве с албанцами? – спросил Помпей.

– Именно… Она вместо дочери Митридата, Клеопатры вела в битву когорту амазонок и, будучи ранена, попала в плен.

– Так она моя добыча, – сказал Помпей, – и в Риме она должна будет вместе с другими знатными пленными следовать за моей триумфальной колесницей.

Корабли между тем плавно рассекали бирюзовую поверхность Гирканского моря. Слева высились, уходя в небо, снежные конусы исполинов Кавказа, справа бесконечная синева неведомого дотоле Риму моря, о котором римляне имели самое смутное представление.

Сидя на возвышенной палубе корабля, Ауфидий мечтательно созерцал то далекие, подернутые дымкою горы, то гладкое, как зеркало, безбрежное море.

– Я теперь как будто переживаю то, что когда-то с захватывающим интересом читал в молодости, – говорил он в волнении. – О Прометее у Гезиода и в его Έργα καί ήμή ραι и в его Θεογονία… А Προμηθεύς δεομώτη Эсхила! Сколько мощи!

Сервилий, заметив на северо-востоке полосу земли, далеко выступавшую в море, распорядился взять курс много правее. Это было вблизи нынешнего Апшеронского полуострова. Корабли римлян шли в это время так близко от берега, что с палуб их виден был отчетливо какой-то город, расположенный террасами на берегу моря, и виднелись даже люди.

– Повидимому, это не албанцы, – заметил Помпей, всматриваясь в даль, – на этих совсем другое одеяние.

– Это не катанны ли, о которых говорит Гекатей, что они живут у Гирканского моря, – предположил Ауфидий [Гекатей – καταννοί].

– Может быть, – согласился Помпей, – да и город не похож на город «варваров».

Он, повидимому, вспомнив что-то, пошел в свою каюту и вынес оттуда какой-то чертеж.

– Что это? – спросил Ауфидий.

– Карта Эратосфена, orbis terrarum secundum Eratosthenum, – отвечал Помпей, показывая карту Ауфидию. – Тут, как видишь, mare Hircanum прямо соединяется с Oceanus Arcticus, а вон выше остров Thule.

– Эратосфен был порядочный неуч! – горячо возразил Ауфидий. – он даже Геродота не читал, и туда же, издает Orbem Terrarum! Геродот прямо говорит, что ή Ύρκαμία τάλασος стоит отдельно от других морей и не имеет сообщения с океанами, между тем как те моря, по которым плавают эллины, как Атлантическое, ή Άτλαντίς – что за Геркулесовыми столбами, и Красное море – έ ρυθρή, имеют сообщение с океанами. Гирканское же совершенно отделено от них. Геродот говорит даже, что длину его измеряют в пятнадцать дней плавания на веслах, а в ширину в том месте, где оно самое широкое, в восемь дней плавания [Геродот, I, 202 – 203.].

– Действительно, по этой карте я сам вижу, что Эратосфен был совершенный невежда, хотя и жил после Геродота более, чем на 280 лет, – согласился Помпей. – А город все еще виднеется вдали, – сказал он, оглядываясь назад.

– Это должно быть, город Бад-Куд [Ныне город Баку.], что по-персидски значит «удар ветра», – пояснил всезнающий Ауфидий.

– Да ветер, кажется, и начинается, – заметил Сервилий, всматриваясь на северо-восток.

– Да и мудрейший Аристотель, учитель Александра Македонского, был такой же невежда в географии, как и болван Эратосфен, – продолжал ворчать Ауфидий. – В своих Meteorologica [Аристотеля «Meteorologica», II, гл. 1.] он утверждает, будто Гирканское и Каспийское моря, ή Ύρακανία καί Κασπία θάλασσα, совершенно отдельные моря, и что берега их кругом заселены… Может быть, последнее и верно, но…

Строгий ученый не кончил. Порывом ветра так колыхнуло корабль, что критик Аристотеля едва не свалился в море, и упал бы наверное, если бы его хилое, слабое тело не поддержал Помпей.

Между тем, ветер крепчал. Море из бирюзового превратилось в свинцовое. Волны, как горы, с седыми гривами на хребтах, яростно ревели, неистово трепля корабли, то выкидывая их на вершины водяных гор, то бросая в пропасть.

Но опытные кормчие и испытанные в морских бурях гребцы мужественно боролись с неистовавшим Посейдоном.

Только неумолимый судья Эратосфена и Аристотеля, слабый телом Ауфидий, заболел, тщетно взывая к милости богов и обещая богатые жертвы и Посейдону-Нептуну, и свирепому Борею, сыну Астрея и Авроры.

Всю ночь бушевали стихии, и только к утру буря улеглась, и море опять из свинцового и черного превратилось в бирюзовое и ласковое.

Примечания

По изданию: Полное собрание исторических романов, повестей и рассказов Даниила Лукича Мордовцева. – [Спб.:] Издательство П. П. Сойкина [без года, т. 16], с. 118 – 121.