7. Марий на руинах Карфагена

Даниил Мордовцев

Под знойным солнцем Африки, на одном из обломков разрушенных стен некогда могущественного Карфагена, сидел согбенный старик и, казалось, безумными глазами смотрел на расстилавшееся перед ним море, на далекий горизонт, туда, где неизмеримая даль скрывала своею таинственною пеленою Рим, еще недавно его Рим.

Жалкие рубища покрывали изможденное, некогда могучее тело старика. От пурпура его консульской тоги остались только грязные лохмотья. Покрытые пылью и потрескавшиеся от зноя и грязи ноги опирались подошвами на жалкие остатки истоптанных сандалий с оборванными ремнями. Лысую, ничем не покрытую голову странного старика жгли пламенные тучи полуденного нумидийского солнца.

– Жги, жги! – точно в бреду бормотал сам с собою старик, – пламени мой мозг, солнце Югурты и Ганнибала… Ты бессильно над моим мозгом: он раскаленнее твоих лучей.

Все тело говорившего представляло подобие трупа, и только глаза его проявляли столько жизни, столько страшной энергии, что вид их был ужасен.

– Га! Митридат? Тигран? Vir armenus! Armeniae rex! – бормотал страшный старик. – Да, они отхватили у Рима всю Азию, от Египта, от Пелузиума, через все mare Infernum, через все Pontus Euxinus до Меотиды и царственной Пантикапеи.

Безумец помолчал. Он как будто прислушивался к жалобному крику чаек, носившихся над морем.

– Тигран и Митридат хотят отнять у меня Рим, державный Рим!

Старик выпрямился и сильно толкнул ногою камень от развалин стены. Камень покатился, и из-под него выползла большая серая змея и с свистящим шипеньем скрылась в расщелине стены.

– А! Сулла! Ехидна, отогретая мною у сердца… В благодарность за то укусила смертоносным жалом… Но я еще жив… А пока я жив, Армении и Понту не владеть моим Римом.

Старик дико, хрипло рассмеялся и бессильно поник головой.

Это был изгнанный из Рима Марий-нищий, Марий, как раненый лев Нумидии, ютившийся между грозными в своем разрушении развалинами Карфагена.

Марий глубоко задумался, и вся жизнь пронеслась перед ним, как кровавая панорама.

Но от крови, от ужасов войны, по капризу расстроенного мозга, мысль его перенеслась к далекому, золотому детству… Маленький, полуголый Марий в горах своей родины пасет единственную козу своей матери… Отца он не знал… Умерла и мать в нужде и лишениях… Марий взялся за плуг, за чужой плуг… А непокорная мысль неслась в горы, к горным орлам, к далекому Риму… Плуг не удержал горного орленка…

– Да, чужой плуг… Я покинул его среди поля, и меня, выпорхнувшего из родного гнезда орленка, приютил Рим… Вместо плуга он дал мне меч и копье… Этим мечом и этим копьем, под начальством Сципиона, я, плечо в плечо, копье в копье с молодым Югуртой, в далекой Испании брал на копье Нуманцию… А потом я взял… Рим… Рим, весь мир подклонил мне под ноги мой победный меч… Я стал владыкою вселенной… А теперь… теперь…

И несчастный заплакал.

У ног его тихо плескалось море. Ритмические волны его, казалось, несли ему печальные вести из утраченного им Рима, но не привет, не призыв…

Он вспомнил Югурту, некогда друга своей молодости, и потом могущественного царя Нумидии, врага Рима, и погрозил костлявой рукой кому-то на север, по направлению к невидимому Риму.

– О Югурта, Югурта! Я слышу, как звенят золотые цепи, которые надел на тебя твой бывший друг, твой победитель Марий… А все это гнусный квестор Сулла… Он выманил тебя из Мавритании, а я пленил тебя, льва пустыни… Я же, молодой консул державного Рима, консул от козы и плуга, гордо въезжал в Рим на триумфальной колеснице, ведя тебя, моего друга, в царском одеянии и доспехах и в золотых цепях!

Он горько, презрительно улыбнулся.

– И Марий гнусен, как гнусен весь род смертных… О, великие, вечные боги!

Но яркие кровавые воспоминания скоро вытеснили из безумной головы это минутное самоосуждение, позднее раскаяние.

Вот галлы надвигаются к владениям Рима. На Мария вторично Рим возлагает консульство… Во главе своих легионов из пролетариев, он пять лет подряд отбивает галлов, пять лет не слагая с себя консульской власти и тоги, награждая свои когорты из пролетариев правами римского гражданства, не спрашивая дозволения сената.

Старик гордо улыбнулся. Сенат протестовал против незаконного наделения пролетариев высокими правами римского гражданства. И как не улыбнуться!

– Я отвечал сенату: в шуме войны я не мог расслышать эхо закона!

И безумный старик громко расхохотался. Хохот его повторило эхо развалин.

Полупарализованный мозг старика продолжал работать в известном направлении. Ему казалось, что Рим, который он поднял на недосягаемую высоту, рухнет под властью гнусного Суллы, и по священному пути его, по via sacra, будут всходить на высоты Капитолия победители Рима, Митридат понтийский и Тигран, царь Армении, властитель Азии.

– Не бывать этому! Не бывать! – яростно вскрикнул безумец. – Скорее бессмертные боги падут с высот Олимпа под пяты Митридата и Тиграна!

И он грозил жалким кулаком куда-то на восток, запахиваясь в свою нищенскую, продырявленную тогу.

– Кимвры и тевтоны не вам чета, а Марий уложил их трупами, как снопами, все Равдийское поле, превратив воды поля в кровавый настой… И Рим наградил Мария в шестой раз консульской властью.

Старик с упорством маньяка вперил жадный взор на север, к невидимому Риму.

– Наградит и в седьмой раз! – почти крикнул он. – Сивилла Сирии предсказала мне, что я семь раз буду консулом, и буду, клянусь Тартаром!

Вдруг из-за выступов разрушенных стен показалось несколько всадников. При виде их Марий принял величественную осанку, выпрямился и гордо запахнул свою нищенскую тогу, вызывающе глядя на приближающихся. То были посланные проконсулом центурион и два конных воина.

Марий ждал их неподвижно. Казалось, это восседало на камнях гранитное изваяние.

– Старик! – возвысил голос центурион, остановив коня перед Марием. – Проконсул приказал прогнать тебя отсюда.

Глаза старика так зловеще сверкнули, что всадники со страхом попятилась назад, а лошадь центуриона стала даже на дыбы.

– Поди и скажи своему господину, что ты видел Мария на развалинах Карфагена, Мария! – словно меч, прорезал воздух голос страшного старика.

Точно гонимые фуриями, всадники ускакали обратно. Кровавая слава Мария облетела весь тогдашний мир, и посланные проконсула, услыхав это страшное имя, бежали, объятые ужасом.

В это время из-за развалин стены, на обломках которой изгнанник Рима ждал чуда, седьмого консульства, показалась старуха, что-то страшное, что-то в роде привидения, и, бормоча непонятные слова, подвигалась к тому месту, где сидел Марий. Волосы старухи седыми космами беспорядочно выбивались из-под грязного покрывала, придавая лицу старухи выражение нетленной мумии. Как и Марий, она прикрыта была жалкими лохмотьями. В одной руке старуха держала глиняный сосуд с длинным горлышком, в другой что-то завернутое в тряпку.

– Здравствуй, великий консул! – пробормотала мумия. – Твоя Сивилла принесла тебе скудную дань от уцелевших детей разрушенного Карфагена. Сивилла сказал им, что она питает того, который скоро зальет потоками крови неблагодарный Рим.

И она подала Марию принесенный ею сосуд и горсть фиников.

Это и была сирийская Сивилла, хотя родом она была египтянка цыганского типа. Родилась она в Пелузиуме, где и похищена была пиратами сирийского побережья. Пираты продали ее римским работорговцам, и в Риме она поступила рабыней в знатный дом Юлиев. Молодой Марий, уже прославившийся военными подвигами в Испании, часто бывал в этом доме, с которым вскоре и породнился, женившись на дочери Кая Юлия, увидал там Сивиллу и, узнав, что она отгадывает будущее, попросил ее предсказать и его судьбу.

– Ты семь раз будешь повелевать Римом, – сказала ворожея, – семь раз будешь консулом.

Марий, пасший когда-то козу, не надеялся из простых воинов подняться на такую высоту; но когда ему вручили консульство в войне с Югуртой, он поверил в пророчество египтянки и назвал ее своей Сивиллой, и с тех пор не разлучался с нею: египтянка постоянно сопровождала консула во всех его кровавых походах. Даже теперь, когда он бежал из Рима и, подобно голодному шакалу, скитался среди развалин Карфагена, египтянка не покидала его и, собирая милостыню, кормила бывшего повелителя Рима, упорно гипнотизируя его расстроенный мозг своими внушениями и доказывая, что скоро наступит его седьмое консульство.

Марий с жадностью припал пересохшими губами к принесенному египтянкой глиняному сосуду: там было вино. Упорная борьба с Суллой из-за власти и неудачи заставили бывшего шесть раз консулом победителя Югурты пить с горя, и пьянство помутило окончательно его рассудок.

– Не сразу все выпей, – остановила египтянка жадно глотавшего вино Мария, – я не хочу, чтоб ты умер, не дожив до седьмого консульства.

– Доживу, – уверенно сказал фанатик, – моего меча ждут Митридат и Тигран.

Примечания

По изданию: Полное собрание исторических романов, повестей и рассказов Даниила Лукича Мордовцева. – [Спб.:] Издательство П. П. Сойкина [без года, т. 16], с. 36 – 41.