6. Марылька обдумывает месть

М. П. Старицкий,
Л. М. Старицкая-Черняховская

Всю дорогу от озера до самого дома Марылька не проронила ни одного слова. Несколько раз бросала Зося пытливые взгляды на свою госпожу, порываясь заговорить с нею, но вид ее был так грозе» и суров, что Зося, несмотря на свое крайнее любопытство, не решалась нарушить молчания. Брови Марыльки были крепко сжаты, потемневшие синие глаза глядели каким-то острым сухим взглядом прямо перед собой, зубы нервно впивались в нижнюю губу. Зося звала хорошо это выражение лица своей госпожи и знала, что оно не предвещает ничего доброго.

Действительно, затаившаяся в себе Марылька горела одной злобной жаждой мести не только своему супругу, но всем им, всем окружающим, которых она презирала и ненавидела от всей души. Чаплинского она не любила и с самого начала, – она выбрала его только как лестницу, по которой рассчитывала подняться на недосягаемую высоту; позорные же поступки его, разрушившие эту надежду, возбудили в ней полное презрение к мужу, мучительную злобу и на него, и на себя за свой необдуманный расчет; но все-таки женскую гордость ее еще тешило сознание бесконечной власти своего обаянья над этим человеком, – теперь же, после встречи с Оксаной, и это последнее чувство было разбито.

«Подлый, низкий развратник! – повторяла про себя Марылька, теребя в бешенстве тонкий шелковый платок. – Даже чувство любви и страсти не могло удержаться в его порочной душе! Ах, что ж это с нею? Сон или правда? Да где же девалась ее чарующая красота? Здесь, рядом с нею, можно думать о другой? И о ком же? О хлопке, которая не стоит ее ноги! Ее, Марыльку, обманывать и оставлять для этой твари! Так чего же здесь ждать еще? Сегодня одна, завтра другая, а послезавтра целый гарем, и в конце концов, она, Марылька, – опостылевшая, заштатная жена. И когда же затеяли все это? Еще в Чигирине, месяц после свадьбы. И этот Ясинский! О! Негодяи, негодяи! – стиснула она до боли зубы, и из груди ее вырвался мучительный стон; казалось, еще одна минута, и Марылька разразилась бы страстным, безумно-горьким рыданьем, но вдруг в глазах ее вспыхнул снова жгучий огонек, и чувство оскорбленной гордости затушило прилив горя и тоски. – Меня думали обмануть? Но нет, этого вам не удастся!.. Ха-ха-ха! Она всем отомстит! О, как отомстит! Как отомстит!» – повторяла одно это слово Марылька, словно упиваясь прелестью его, и на лице ее выступали красные пятна, тонкие ноздри вздрагивали, ногти судорожно впивались в нежные руки…

Но, собственно, как отомстить, что сделать, она еще не знала, она только чувствовала во всем своем существе жгучую обиду и ненависть, которые должны были найти себе выход или испепелить ее сердце. Так дошла она до самого сада и опустилась машинально на первую попавшуюся скамью. Прошло несколько безмолвных минут, наконец, служанке показалось, что грозное выражение лица госпожи уже смягчилось немного, и она решилась заговорить.

– Пани, злота моя, так огорчается, – начала она вкрадчивым голосом, – что у меня самой все сердце болит.

– Оставь меня! – перебила ее сурово Марылька.

– Пани гневаются на меня… но чем же я?..

– Иди, – остановила ее сухо, но повелительно Марылька.

Зося хотела было продолжать еще свои оправдания, но, взглянувши на гневное выражение лица своей госпожи, пожала плечами и, склонивши покорно голову, направилась своею легкою походкой к дому. Марылька машинально глянула ей вслед и произнесла про себя медленно: «Хлопку прогнать… Да, хлопку прогнать, – повторила она уже с жаром, – но этого мало, мало… дальше же что? – Ответа не было никакого. Марылька подняла голову и глянула перед собой: кругом было так мирно, так хорошо. Легкие пряди розовых облачков словно уходили в тихую глубину голубого неба; на вершинах сосен горели последние золотые лучи. – Что же дальше?» – повторила с тоской Марылька, сцепивши руки, и опустила голову на грудь. Какое-то оцепенение охватило все ее тело. Вдруг невдалеке от нее раздался знакомый голос:

– Богиня наша здесь! Одна и скучает! А я сбился с ног, ищу и нигде не могу отыскать!

Марылька вздрогнула и подняла голову: прямо через лужайку к ней приближался запыхавшийся Ясинский. При виде его утихшая на минуту злоба охватила Марыльку с прежней силой.

– Боялся пан? – спросила она его с ядовитою улыбкой.

– Боялся, чтоб какой-нибудь злой волшебник не похитил у нас наше солнце! – воскликнул тот с пафосом, не замечая ее тона. – Но сердце, верный слуга, подсказало, и вот я у ног нашей королевы! – сбросил он грациозным жестом шапку и остановился, склонивши голову перед Марылькой, словно ожидая ее приказаний.

Но Марылька молчала, не глядя на него.

– Ах, – вздохнул Ясинский, опускаясь рядом с нею на лавку, – королева наша не подарит меня и взглядом, но если б я мог говорить!

– Что ж, если б пан мог говорить? – повернулась к Ясинскому всею фигурой Марылька и смерила его полным презрения взглядом. – Быть может, он рассказал бы мне, как прислуживается к моему мужу и привозит ему новых коханок?

При этом слове Ясинский вздрогнул и невольно отшатнулся от Марыльки; сначала он хотел было обратить слова ее в шутку, по, взглянувши на ее лицо, он понял, что Марылька знает все.

– Пани знает? – вырвалось у него неожиданно.

– Да, знаю, – ответила громко Марылька, бросая на него вызывающий взгляд. – Ну, что же теперь скажет пан?

Ясинский опешил: это известие поразило его сразу. «Как? Откуда? Кто сказал?» – промелькнуло у пего в голове. Но все равно: сама судьба постаралась за него, значит, надо ковать железо, пока горячо, и, едва скрывая свою радость, он уверенно поднял голову. Марылька смотрела на него злобно и насмешливо, словно наслаждаясь его испугом и смущением.

– Что ж, если пани знает, то я могу теперь сказать о том, что терзало мою душу и день и ночь, – заговорил он уверенно и искренно, забрасывая красивым движением волосы назад, – да, я привез сюда эту девушку, но, клянусь своей честью, я не знал, откуда она и зачем. Я думал, что пан староста желает подарить пани смазливую покоевку… А чтобы решиться на такое дело… – он оборвал слова, словно не решался досказать ужасную мысль, и продолжал с новой горячностью: – Пани видала, что я не раз искал с нею разговора, искал уединения, чтобы передать все это… Я уж не в силах был скрывать, но пани отталкивала меня!

Марылька посмотрела на него с недоумением; она была уже готова поверить шляхтичу. Его голос был так искренен, в словах не было ничего неправдоподобного, при том же Марылька вспомнила, что он действительно искал с нею сближения не раз… А Ясинский, заметивши благоприятное впечатление своих слов, продолжал смелее:

– Да, пани только опередила мое желание… Одна лишь боязнь вмешиваться в семейные дела удерживала меня до сих пор, но сегодня, когда я окончательно убедился в том, что пан подстароста не ценит пани так, как требуют того ее добродетель и красота, я решился открыть все. И вот, пани, мой план, – заговорил он быстро, взволнованным голосом, – надо воспользоваться временем: пан подстароста вернется не раньше как завтра к вечеру. Если мы сегодня выпустим хлопку, то к завтрашней ночи она успеет далеко уйти. Пожалуй, я даже согласен провести ее, чтобы кто-нибудь не поймал и не представил назад. Да и жаль бедную дивчину! – произнес он с грустным вздохом, но тон вышел неестественный. Марылька вздрогнула и насторожилась. – Когда же пан подстароста вернется домой, пани скажет ему, что из экономии бежала какая-то хлопка, а я отправился догонять ее, затем я вернусь и скажу, что догнать не мог, и все кончится к общему благополучию! – осклабился хищно Ясинский, потирая руки.

Вначале Марылька готова была согласиться с ним; но при последних словах его какое-то смутное подозрение шевельнулось в ее душе. Марылька пристально взглянула на Ясинского, на его хищную улыбку, на это жадное, нетерпеливое потирание рук, и вдруг в ее уме встали недосказанные слова Оксаны, которые она пропустила было без внимания, и в одно мгновение все стало ясно ей.

«А, понимаю твои намерения, подлый хитрец! – чуть было не вскрикнула она вслух. – Обмануть меня вздумал… Но погоди, Марыльку трудно надуть! Ха-ха!.. Ты думал сам воспользоваться хлопкой! Рано потираешь руки!.. Ух, гады, твари! Всем отомщу вам, всем, всем».

Злобная усмешка промелькнула по ее лицу, но Марылька сделала над собой усилие и отвечала с приветливо грустною улыбкой:

– От души благодарю пана за его сочувствие к моему горю; но, принимая его услугу, нахожу некоторую ошибку в его плане. Видишь, пане, если мы отправим хлопку без пана Данила, то он, возвратившись, может прийти в такое бешенство, что подымет всех слуг и сам вместе с ними бросится догонять ее, а ведь слуг не заставишь молчать! И тогда всем, участвовавшим в побеге Оксаны, достанется плохо… Поэтому я думаю дождаться пана Данила, и будь, пане, уверен, – сверкнула она глазами, – что после моего разговора он сам не захочет держать ее здесь, а тогда я попрошу пана проводить ее до Волыни; девушке я не желаю зла…

«Ну, это мне все равно: выгонишь или отпустишь, а из рук моих она уже не уйдет!» – подумал про себя Ясинский и шумно воскликнул:

– Досконально! Богиня наша прозорливее Соломона… Ручку, пани, единый поцелуй… и жизнь моя….

Но в это время подле них раздался какой-то шорох. Ясинский поднял глаза, и недосказанная фраза замерла. Перед ними стояла запыхавшаяся, испуганная Зося… В наступившем сумраке цветущее лицо ее, искаженное ужасом, казалось теперь зеленым.

– Ой пани, скорее! На бога! Несчастье! Там панство из Волыни просит приюта! – произнесла она прерывающимся дрожащим голосом…

– Что, что такое? – поднялись вместе и Марылька, и Ясинский.

– Смерть, смерть! Погибель! – вскрикнула Зося и, разразившись истерическим рыданием, бессильно упала на скамью.

В сенях и в светлице будынку теснилась между тем шляхта, ожидая самой хозяйки. Женщины сидели, прижимая к себе детей, мужчины взволнованно ходили по комнате или, сбившись в небольшие кучки, вели о чем-то тихий разговор. Лица всех были бледны, измучены, женщины тихо плакали, дети боязливо озирались кругом. На дворе стояли нагруженные возы и колымаги, слуги хлопотали возле них, распрягая лошадей. Вдруг двери распахнулись, и на пороге показалась Марылька в сопровождении Ясинского. Лицо ее было взволнованно, испуганно, от быстрой ходьбы грудь высоко вздымалась. Она бросила быстрый взгляд на собравшихся людей и побледнела.

– Что панство может сказать? – начала было она, но принуждена была остановиться… слова не шли у нее с языка.

– О вельможная пани! – подошли к ней шляхтичи. – Не откажи нам в твоем гостеприимстве… три дня и три ночи мы бежим, как обезумевшие, останавливаясь лишь на короткий ночлег в глухих лесах, жены наши измучены… лошади пристали.

– Мой дом – ваш дом, панове, – заговорила с усилием Марылька, – но скажите, на бога, что вынудило вас?

– Да разве пани еще всего не знает? – перебил ее один шляхтич. – Коронное войско разбито, гетманы наши в плену… мы все погибли… горит мятежом вся Украйна… Всюду казаки, зверства, муки, смерть… Уже на Волыни свирепствует загон Морозенка… все жжет, все режет на своем пути, погибель летит за нами по пятам…

– О боже! – вскрикнула Марылька и, пошатнувшись, упала на пол.

Когда она очнулась, то увидела, что лежит уже у себя в светлице. На столе горели свечи. Кругом было тихо, и только издали из трапезной доносился какой-то невнятный, смутный шум. Марылька поднялась и села на кровати. Первое мгновение она не могла сообразить, что с нею случилось, отчего она очутилась здесь в такое время одна, отчего у нее так невыносимо болит голова?.. Но вдруг из отдаленной светлицы до нее донеслись голоса собравшейся шляхты, и вся ужасная действительность встала сразу перед ней; холодный пот выступил у нее на лбу. Марылька вздрогнула с головы до ног, и, встав с постели, остановилась посреди комнаты.

– О матка свента! Что ж будет, что будет теперь?! – прошептала она, глядя бесцельно перед собой расширившимися от ужаса глазами. – Смерть… казаки… пытки! – словно струя холодной воды побежала по ее спине. – Ох, спасенья, спасенья! – вскрикнула она с истерическим рыданьем и упала в кресло. Она жаждет жить! Она не хочет умирать!.. Но кто же защитит ее? Чаплинский? Трус, тхор! Он убежит, а она достанется хлопам на зверства и пытки. Морозенко со всем войском сюда идет, зачем он идет сюда? Чтоб ее найти, найти и замучить, – похолодела снова Марылька. Ох, не будет той пытки, которую Богдан не придумает для нее! Ведь все это восстание он поднял из-за нее, все эти потоки крови из-за нее, из-за Марыльки! Вот и эти паны бегут сюда, как испуганные зайцы, скрываются в лесах, в болотах и не знают, что это она, Марылька, всему причиной, что это место самое страшное во всей Польше, во всей Польше, да! И кто же потрясает теперь все государство? Гетман Богдан Хмельницкий, тот самый Богдан, который лежал, как покорный раб, у ее ног.

– Гетман, гетман! – повторила каким-то опьяненным голосом Марылька и, схватившись за голову руками, погрузила пальцы в рассыпавшиеся золотые пряди волос. – Все перед ним трепещет, все падает в ноги, – зашептала она, – коронное войско разбито, в плену гетманы, бледнеет панство от одного имени его. О матка свента! – поднялась она с кресла и остановилась посреди комнаты: грудь ее высоко вздымалась, лицо пылало, глаза блестели каким-то лихорадочным блеском, распустившиеся золотые волосы спускались до колен; ее можно было принять за опьяненную вакханку.

– Какой герой, какая сила! – шептала отрывисто Марылька. – В его руках теперь судьба всей Польши, он может разметать все и сделаться, сам королем. Ох! – протянула она вперед руки, словно ей не хватало воздуха. – И она могла бы управлять этой силой, одним пальцем направлять ее туда, куда было бы угодно ей, и всю силу он употребил бы ей, Марыльке, на счастье, а теперь несет на смерть, ох, на смерть, на смерть! – вскрикнула Марылька и снова упала в кресло. – Безумная, безумная, что она сделала! Что потеряла! – заметалась она в кресле, ударяясь с диким рыданием головой о спинку его. – Славу, власть, силу! Ах, зачем она погубила себя? Теперь все погибло, погибло без возврата!.. Смерть, муки, пытки!.. Жить! Жить! – вырвался у Марыльки безумный вопль. – Или убить себя сейчас же, чтоб не испытывать этого ужаса изо дня в день!

Примечания

Публикуется по изданию: Старицкий М. П. Богдан Хмельницкий: историческая трилогия. – К.: Молодь, 1963 г., т. 3, с. 45 – 51.