В.А.Чивилихин о свойствах
империи Чингис-хана

Жарких Н.И.

"Монголы времён Чингиза не строили изб, не обрабатывали землю, не умели выплавлять руд [? я думал, что выплавляют металлы, а не руды… Н.Ж.] и ковать оружия, не носили в ушах серег, были многожёнцами. В историю входил совсем другой народ, точнее сказать ещё не народ, а разрозненные кочевые скотоводческие племена, впервые объединившиеся при Чингизе. [с. 187]

Выходит, в первом походе Батыя участвовало совсем ничтожное число тех, кого можно было назвать истинно монголами, если, по средневековым источникам и неоспоримым данным старой и новой исторической науки, Чингиз ешё при жизни своей отрядил улусу Джучи (Орды, Бату) всего 4 000 единоплеменников с семьями? И нашествия на Русь в 13 веке собственно монголов или собственно татар не было, и наши предки скрестили мечи с разноплемённым войском, подробный этнический состав которого никто и никогда в точности не установит?

Орды Чингиза и его потомков, состоявшие из разноязычных воинов, помнившие всяк свои предания и мифы, молившиеся очень разным идолам и богам, были сцементированы простой и жёсткой воинской организацией, животным страхом перед своими десятниками, сотниками и тысячниками, железной дисциплиной, поддерживаемой беспощадными наказаниями. За одного воина собственными жизнями отвечал весь десяток, за десяток рассчитывалась сотня. Невыполнение приказа или трусость в бою были претуплениями неслыханными, практически невозможными, а рядовые воины не могли такого даже во сне увидеть, потому что высшую цену им приходилось платить за куда более мелкие проступки. Если ты, неся охрану, оставил пост, а в бою из-за нежелания рисковать, лёгкого ранения, по неопытности-нерасторопности или какой другой причине вдруг не захотел, не сумел либо не успел помочь соседу, то после сражения тебя поставят перед твоим десятком, и к тебе медленно приблизится тот, кто через минуту займёт в нём освобождающееся место, а ты останешься лежать на этой чужой земле с вырванным сердцем, как остался тот юный меркит, уйгур, найман или кипчак, кого после одной из битв умертвил таким способом ты, заместя его до поры до времени в этом храбром десятке псов великого хана, 'покорителя вселенной'. Если два воина поссорились между собой, вспомнив старую родовую вражду или заспорив по пустякам, повздорили из-за добычи или любых других причин, которые никто разбирать не будет, – оба предстанут перед своей сотней, им накинут на ноги волосяные арканы, захлестнут грудь и, неспешно потягивая, сломают позвоночники. В организации войска не было предусмотрено только одного – снабжения, и каждый воин должен был сам заботиться о прокорме себя и своего коня. И у него в походе не оставалось другого выбора – либо погибай от голода вместе с конём, либо грабь.

Культ жестокости и страха царил в империи, основанной Чингиз-ханом. Смертная казнь и в гражданской жизни была главным средством наказания. Ею карались не только убийство, кража, скупка краденого, грабёж, сокрытие беглого раба, чародейство, превышение власти. Ломали спину или вырывали сердце у тех, кто подавится пищей, наступит на порог ханской юрты или помочится в его ставке, искупается или постирает одежду в реке, кто умертвит скотину не по 'правилу', согласно которому надлежало в развёрстую грудную клетку барана или жеребёнка ввести руку, нащупать сердце и сдавливать его до тех пор, пока животное не умрёт.

Смерть ждала даже того, кто допустит, как пишет Г.Е.Грум-Гржимайло, 'не вполне точное изложение мыслей Чингиз-хана в проекте письма'… Всё это исходило, кстати, не из обычаев, правовых норм или морали народа, породившего Темучина, а из свода правил – ясы, авторство которой приписывается Чингиз-хану, хотя неизвестно, был ли этот свод законов зафиксирован на бумаге – сам-то Чингиз ни читать, ни писать не умел. [с. 194 – 196]

Не монголо-татарские племенные объединения, а этнически разнородные степные воины, поссорившиеся со своими родами и объединившиеся вокруг молодого Темучина, дали ему своеобразную клятву-присягу, хорошо выражавшую цели раннефеодальной степной военщины, идущей на смену разлагающимся родовым сообществам". [с. 466]

Итак, к числу основных свойств империи Чингиз-хана автор относит, во-первых, отсутствие единой этнической основы (что есть проявление отмеченного нами стремления любой ценой денационализировать то явление, которое автору не нравится); во-вторых, отсутствие навыков хозяйствования, экономического строя и вообще всего, что называется материальной культурой (таков знаменательный и бесславный конец историографии в стране, которая в своё время начертала на своих знамёнах лозунг "исторический материализм", которая всячески навязывала историкам обязательность тезиса о первичности материальных элементов в историческом процессе, которая систематически уничтожала всех историков, несогласных с этой догмой…); в-третьих, отсутствие общественного строя, или, точнее, наличие только одного его элемента – страха перед начальством.

В своём неукротимом стремлении денационализировать империю Чингиз-хана автор не останавливается даже перед использованием идейного наследия гоголевского Собакевича, учившего, что "во всём городе только и есть один порядочный человек – прокурор; да и тот, по правде говоря, свинья". Так и по В.А.Чивилихину выходит, что во всей империи только один монгол и был – это Чингиз-хан, да и тот… Все же остальные его соратники – не монголы, в лучшем случае – представители других племён, а в худшем – вообще неизвестно кто. Вот лучший его полководец Субудай:

"В 1235 году руки на востоке были развязаны, освободился от работы главный исполнитель экспансионистских замыслов паразитической степной верхушки, объединения политиканов и милитаристов-феодалов, хорошо приспособившихся таскать каштаны из огня чужими руками. К тому времени Субудай накопил колоссальный опыт организации степного войска, использования пленников в военных целях, приобрёл ничем не заменимые навыки ближней и дальней разведки, охраны ставки, штурма городов. Обладал он, конечно, и личным мужеством, природной хитростью и закалённой, сильной волей, а также благоприобретённой верноподданической психологией. Не исключено также, что он вынужден был служить Чингизу и чингизидам, подчиняясь жёстким и жестоким нормам, регламентирующим порядки в монгольской феодальной империи.

Субудай не был монголом, то есть представителем той народности, этническую основу которой… [и т.д. с. 234]

Субудай так же, как и Чжельме, другой 'пёс' Чингиза, некогда спасший ему жизнь, были урянхайцами". [с. 236]

В своём неукротимом стремлении истребить даже мысль о материальной культуре монголов В.А.Чивилихин не останавливается перед сближениями незапланированными и удивительными:

"Монголы не умели обрабатывать металлов, и оружие ставилось превыше других ценностей при необыкновенной дешевизне человеческой жизни. Если, скажем, в бою кто-то подбирал утерянное оружие и не возвращал владельцу, тому вырывали сердце или ломали спину". [с. 410]

Обычай этот, конечно, в таком изложении выглядит омерзительно, но на самом деле он целесообразен и принят во всех армиях мира. Если я, убегая с поля боя, подберу маузер Дзержинского или саблю Будённого, которые они потеряли, убегая ещё прежде меня, то я, естественно, должен возвратить это именное оружие их владельцам. И вообще найденную чужую вещь положено возвращать владельцу – иначе выйдет воровство, которое нигде не поощряется, о чём В.А.Чивилихину, надеюсь, достаточно известно. Да и песня о высокой ценности оружия при необыкновенной дешевизне человеческой жизни настолько нам знакома, что, право, нет надобности ходить так далеко и ворошить останки Чингис-хана:

"Партия призывала советских воинов укреплять воинскую дисциплину и организованность, беречь боевую технику и оружие и умело использовать их в бою, заботиться о командирах и беспрекословно исполнять все их приказы. 14.07.1941 г. Ставка Верховного Командования приказала командующим фронтам разъяснить всему командному, политическому и рядовому составу действующих войск, что потеря оружия на поле боя является тягчайшим нарушением воинской присяги, за которое виновные должны привлекаться к ответственности. Было приказано эвакуировать раненых бойцов с поля боя вместе с их оружием. Это требование Ставки и широкая разъяснительная работа в войсках помогли сберечь значительную часть вооружения в тот тяжёлый период, когда наша военная промышленность не могла полностью удовлетворить заявки фронта" [14].

Наследники Чингис-хана в 1941 г. умели плавить металлы (или, по крайней мере, говорили, что умеют), и это небезызвестно и самому В.А.Чивилихину; поэтому связь между неумением обрабатывать металл и высокой ценностью оружия не столь прямолинейна, как кажется нашему автору.

В своём неукротимом стремлении поставить страх во главу общественного строя монголов В.А.Чивилихин не останавливается и перед использованием возможностей художественного слова. Вот как Субудай наставляет своего младшего сына Кокэчу:

"– Теперь ты понимаешь, сын, что за любую неудачу в походе отвечает перед курултаем и великим ханом твой отец?

– Понимаю… И я не хочу служить чингизидам!

– Никому больше не говори таких слов! За них тебе, Урянктаю и мне забьют рот камнями.

– И ты, отец, поэтому служил Темучину, его сыновьям, а теперь внукам?

– Да, сын. Другой причины у меня не было и нет". [с. 535]

Эта психологическая зарисовка по сути своей антиисторична и уводит нас не в начало 13 века, а опять-таки в середину 20-го, – по пути, неосмотрительно указанному В.А.Чивилихиным в деле с монгольским оружием. Это в так называемой Великой Отечественной войне действительно не было ни у кого из воинов, не исключая самых высших офицеров, никакого другого стимула воевать, кроме пистолета, приставленного к затылку. Особые лучи, которые испускает дуло заряженного пистолета и которые до сих пор почему-то не изучены и не описаны физиками, пробуждают в советском человеке патриотизм, ненависть к врагу, геройство и другие полезные качества. Что эти качества не являются внутренне присущими советскому человеку и возникают только под действием указанных лучей, лучше всего видно на примере послевоенных событий:

И куда ты негаданно делась

В нашей собственной кровной стране

Партизанская прежняя смелость

Или, может, приснилась во сне? [Е.Евтушенко]

Чудо-богатыри, уничтожившие мощнейшую в мировой истории военную машину, возвращаются на родину не то что стриженными овечками, – нет, такое сравнение оскорбительно даже для овцы! – а просто мокрыми курицами, которые десятилетиями с готовностью сносят самый позорный гнёт, самое унизительное бесправие, самую мелочную регламентацию их жизни…

Возвращаясь к нашим Чингис-ханам, мы резюмируем, что по В.А.Чивилихину не было у монголов феодализма, не было чести нести военную службу, не было привилегированного военного сословия. Не было ни экономических, ни политических причин образоания этой империи, а был только страх, то есть причина социально-психологическая. Таким образом, по В.А.Чивилихину выходит, что Мамай и Наполеон не сумели завоевать Россию исключительно потому, что не умели внушить достаточный страх, а если Пол Пот или Пиночет сумеет, то России несдобровать. Субъективизм мировоззрения автора, заявленный в основном свойстве № 4, приобретает новые черты: исторические процессы в его представлении протекают или не протекают в зависимости от свойств отдельных людей. Выдвижение в качестве движущей силы истории страха, подлости, бесчестности, вероломства называется, как известно, идеализмом. Поэтому неплохим определением исторических воззрений автора является сочетание "субъективный идеализм".

Примечания

[14] История Великой Отечественной войны СССР в 6-ти тт. – М.: Воениздат, 1961 г., т. 2, с. 63.